< Все воспоминания

Ямщиков Владимир Николаевич

Заставка для - Ямщиков Владимир Николаевич

Война началась, когда он жил в Любани

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

Я Ямщиков Владимир Николаевич. Родился 20 июля 1937 года в Любани.
Отец был Ямщиков Николай Павлович, он работал на кирпичном заводе здесь, в Любани
технологом. А мама рабочей была простой. Тоже на кирпичном.
Я был на заводе, ходил к родителям постоянно. И после войны завод работал.
Так, запущен был только, а разрушен не был.
Семья была большая. Семь детей. Я был самым маленьким. Первый брат, 1921 года рождения, он воевал, летчиком был. Потом второй, 1924 года, погиб 28 апреля 1945 года.
Немного не дожил, погиб. Был связистом, и снаряд попал, оторвало ему обе ноги, и он погиб. Потом был брат 1926 года рождения, он нас всех кормил, , Сестры 1928 года, 1930, и 1934 года. И я 1937 года рождения. Осталось нас двое, еще сестра в Москве живет, 1924 года рождения.
Мама у меня в 1947 года умерла, после войны. Да все как обычно, дети как дети, в чижа играл, палочки сложили на доску, типа пряток. А когда немцы пришли,
О войне дома-то не говорили, только взрослые между собой. Шесть лет мне было, так, конечно… А в 1943 году уже был 7 -й год. У нас в Любани не было эсэсовцев, вот это и спасало. У нас стояла на кирпичном заводе немецкая часть. Кавалеристы. Была у них конюшня.
У нас были дома двухэтажные, на 12 квартир были дома. Деревянные.
Дома 4 было. Там мы решили, из Любани была еще семья, до войны жили дружно и после войны. А отец мой и тот отец были друзья, у того было восемь детей, и у отца семь. А он погиб: папа лежит, а друг полтора метра от него, и погиб, его убило.

13
Отец – Николай Павлович 1898-1961 гг

Потом, когда немцы пришли – у нас как раз напротив нашего дома конюшни они выстроили, стояли зенитки, охраняли. И как наступит пять часов, самолеты наши налетали бомбить Любань каждый день. Немцы, как пять часов, брали лошадей – и в лес. Нет, как начнут бомбить, мы сразу ложимся на пол, у нас под окном однажды такая здоровая бомба упала. Девушку на втором этаже убило. А так они не зверствовали, я имею в виду свой район. Вот кирпичный завод целым остался. Единственное, что голод-то был. Есть было нечего. И кошек ели, и собак, всех ели.
Пришел состав, ну, там был тупик, около завода, и в тупик загнали два вагона, и там был хлеб. А у немцев хлеб, и на нем дата выпечки стоит, всегда чтобы свежий был. А такой парень Максимов у нас был, подошел к часовому: «Дай хлеба, я голодный». Он открывает вагон и говорит: «Сколько снесешь, столько и бери». Он рубашку достал, завязал рукава, сколько смог, на плечи взвалил и принес. Пришел в поселок, и говорит: «Там хлеб дают», И как весь поселок рванул, и два вагона как не бывало, все растащили. Все по домам.
Полицаи бляхами били. Я до сих пор помню эту полицию, мы их боялись. Боялись слова «полиция». И на второй день с собаками стали ходить по домам и отбирать хлеб. Ну, видно: дата выпечки стоит. И вот больше всех они нашли у Огоньковых. В бараке они жили. Тетя Варя, она Огонькова, а дочь Волкова. Виселицу поставили на площади, всех согнали. У них были таблички «я воровала хлеб у немецкой армии», фотографировали они их. Потом говорят: «Прощайтесь с родственниками». И вдруг машина черная, такая красивая, подъехала, вышел такой чин, подошел, тетю Валю похлопал по плечу и говорит: «Больше не воруй, иди домой». И отпустил, и тетя Шура, ей было 20 лет, поседела вся. Так что вот так, их не повесили.
А Толя такой был, сосед тоже был. У них раньше около вокзала дом сгорел. Они туда к вокзалу переехали. Левков Юрка, ему было 10 лет, был знаменит как картежник в Любани после войны. Толя был, ему не исполнилось еще 17 лет. Они что делали с приятелем вдвоем. Вот идет состав, остановился в Любани, голубая полоса на вагоне. Значит, почта. Часового снимают, забираются в вагон, а там посылки из Германии. Все посылали, там все, что угодно было. Они в мешок и где-нибудь за Померанье, за Трубником Бором они там их вскрывали. И их разыскивали больше года, а они скрывались. Когда в Померанье идти, первая будка красная, казарма, там жили Тропиновы, тетя Домна и дядя Ваня, у них был сын Лешка. Они там скрывались. И однажды, как Юрка мне рассказывал, он собирался лепешки нести туда. И немцы ходят: «Где брат?»
«Не скажу, я не знаю!» Стали бить, он сознание потеряет, очнулся.
«Скажешь?
«Не скажу!»
Они его подвесили к потолку, он потерял сознание, так и не сказал. И от него отстали. А мать сказала: «Вы меня хоть на куски режьте, не скажу, где мой сын».
Такая тетя Маша была Левкова. И потом развесили объявления: если в течение 24 часов он не явится, мать расстреляют. И он пришел, пришел с другом. Его повесили на железнодорожном мосту. Вот почему в книге про Любань написано, что на мосту повесили. Но фамилия совсем другая, не Толина. Его повесили, он упал. Его потом повторно опять повесили во второй раз. А его друга привели на кладбище, заставили рыть могилу. Он вырыл. Выстрелили и попали ему в спину. Он упал рядом с могилой, всю ночь ползал, орал, в крови весь, ему 16 лет было. А утром шел немец, офицер, по-моему, подошел и в висок выстрелил. А дядя Петя в могилу закопал обоих: и фрица, и парня этого. А Толю повесили.
Самое интересное что потом с 17 часов был комендантский час. Уже нельзя было на улицу выходить, сразу расстрел, никто не выходил, кроме тети Маши, она могла в любое время суток выходить, они ее боялись. Машка на улице – сразу все по домам, она их матом кроет, тетя Маша, ругается на них. Подошла к сараю, немец стоит часовой, охраняет. Она говорит, она раз об забор, он на нее: «Матка, хай, нельзя, это Гитлера». «Фиг тебе – это Сталина» оторвала две доски, на плечо и пошла. И никто не трогал. Пока не уехали,
23 октября 1943 года нас стали из Любани увозить всех. Кого в Латвию, кого в Литву, кого в Германию. Но в основном любанские больше всего попали в Латвию. Целый состав, весь кирпичный завод – все попали в Латвию.

14
27 апреля 1949 год 2б класс, Городская школа, кл.руководитель Смирнова Александра Михайловна (справа налево 1ряд, стоит Ямщиков Володя)

У меня даже документы есть, я могу потом найти их. Горозинская волость, хутор Тынтын. Вначале нас загрузили в поезд. А, вот еще пропустил: всю молодежь до 18 лет немцы забрали и в лагерь отправили. Они организовали лагерь недалеко от Любани, километров в 15, вроде, как говорили, и там их готовили, чтобы они воевали за немцев.
Хотели из них солдат делать. Там и мои два брата были, и Ревякин Сашка был. А Ревякин Сашка пошел домой в Любань, пришел и говорит: «Ребята, послезавтра всех наших родителей увозят из Любани». И они все разбежались, весь лагерь ночью разбежался. Нас посадили в теплушки, а они боялись, где скот, коровы ехали, туда к коровам, там и ехала вся молодежь. Довезли нас до Пскова, а там партизаны обстреляли. Партизаны не знали, кого везут. В нашем вагоне ранили одного Охапкина. Убили машиниста поезда, поезд остановили, потом, пока прислали новую бригаду… Вдруг среди леса остановился состав, и говорят: «Выходите. Женщины направо, мужчины налево». Ой, реву было, говорят, расстреливать будут, ревут все. А они сосчитали, мужчинам по буханке хлеба выдали, женщинам и ребенку по полбуханки на человека и повезли дальше.
Привезли нас, я помню, уже темнеть стало, большое поле и речка. Погрузили нас на баржу, опять ревут, говорят, топить будут, слух подняли. Выгрузили нас на поляне, и потом стали приезжать хозяева и брали себе работников. Всех разобрали, а нас две семьи не берут. И нас большая семья, и Ревякиных большая семья, кому надо…
Детей много
Да. И никому не надо. Потом приехал какой-то мужик, нас забрал, ну такой он был плохой. Мы бы, наверное, умерли с голоду у него.
Фамилию не помню его.
Потом приехал другой, фамилия Тылтын был, и хутор Тылтын и фамилия такая была. Имя не помню его. Он забрал к себе двух братьев, которые 1926, и 1928 года рождения, их взял один хозяин. Сестру 1930 года Риту и Женю взял другой хозяин. Пасли они стадо, 100 коров. А мы вот, Вера, я и мама попали к этому хозяину. Ну, по правде говоря, попался хороший хозяин. Если бы не он, умерли бы с голоду, наверное.
Мы отдельно жили. У него было два дома, один дом и другой дом. Мы жили в другом, небольшой такой был домик. Он понимаете, утром встает, ко мне приходит и говорит: «Вовка, пойдем со мной». Приходим мы на сепараторную, где молоко перегоняют, и первую кружку сливок он мне дает. Чтобы ты съел, раз маленький» Но я зато работал, мне было 7 лет, я возил сено. В поле уезжаю, там они меня нагрузят, я домой приезжаю, и сгружают, курсировал, я всех лошадей помню: Юля, Найда, Риксик и Инсик, четыре лошади было у него. Ну, коров у него было 10.
Более зажиточная была сестра у него, у нее было больше 100 коров, лошадей было штук 30. И он говорил: «Когда к ней поедем в гости, ничего в саду не берите, ни яблок, ничего, она может убить».
Он жил один. А немцев там мы и не видели. Всеми командовали латыши. Латыши бывали хуже, чем немцы. Потом немцы приехали, и немец один по пьянке зарезал корову: 40 с чем-то ран нанес ей перочинным ножом. Утром их там всех выстроили, начальник один говорил, говорил. Как он плакал. На передовую его сразу отослали. А я еще пропустил, прежде чем нас отправить в Латвию, ну, мальчишки выбегаем на улицу , немецкие машины идут, а мы кидаем камни, и между колес летит камень, нас было человек 15-20, наверное, разного возраста. И вдруг немецкая большая машина офицерская, мы камнем бросили, кто там из нас попал, два стекла выбили. Машина остановилась, все разбежались. А мы с Женей Петровым, моим приятелем, самые маленькие, нас и поймали, за уши схватили, подвели к машине два офицера, ну, Женьке еще пистолетом пригрозил, мне-то нет. Что-то говорили, а потом как под зад дадут ногой, я через канаву перелетел, и Женька тоже. Я домой пришел, плачу, меня мама еще веревкой отлупила, чтобы не лез, куда не надо. Пристрелили бы, да и все.
Пинка дали нам хорошего, и все.

06
Ямщиков В.Н. фотография на доске почета Любанский ЛДОК 1957 год

И потом в Латвии жили, а работали и зимой, и летом, все время на него работали. Потом, когда немцы стали отступать, уже Рига шесть раз переходила из рук в руки , все время трудно было брать Ригу. А мы жили недалеко от Бауска, и дорога там Бауск -Рига – Метаво. И колонна машин одна за одной отступающие идут, потом раз – тишина. Тихо, не стреляют, нигде выстрелов нет, и немцев нет. Машины брошены, стоят по дороге колонны машин, никого нет, ни одного живого немца, никого нет. Я говорю, некоторые так наживались: и картины, и все что угодно брали. А мама была верующая, она говорила: «Ничего не берите, кроме съестного». Мы брали конфеты, печенье, шесть мешков конфет было у нас. А немцы же все увозить хотели, но не успели, бросили перед речкой все. А кто-то сказал, что немцы бросают гранаты в дома. Пойдемте, мы в землянку, метров, наверное, 100 была от дома землянка. Только стали спать, вдруг стук, приходят три фрица, заходят: «Матка, партизаны есть?» Мама говорит: «Нет, только дети». И говорят: «Матка, мы уходим, через 4 часа придет Иван» Тут уж и ушли. И ушли. Полчаса, наверное, еще не прошло, как взрыв, это были подрывники, они взорвали мост. И до утра была тишина такая, ни выстрелов, ничего не было. Потом утром, мама пошла рано, в пять часов пошла, у них молоко в колодец опускали. Она пошла туда, и бегут 12 человек, наши разведчики, говорят: «Мамаша, дай попить»
«Давайте я вас напою молоком!» и она их напоила молоком. Они убежали дальше. И вот, вы знаете, было так: здесь ворота и калитка. Они пробежали в калитку, а вот в этих воротах через два часа подорвалось 12 человек. Там были мины. Откуда знаешь, там много подрывалось. И потом бегут все в шинелях через нас, молока мама вытащила, сметаны.
Когда немцы стали отступать, хозяин ушел в лес. Немцы ушли, и он потом пришел. Его сразу посадили, не знаю, сколько держали.
А потом нас посадили в теплушки и повезли в Ленинград. Это был 1945 год, еще была зима. Потому что снег был. Привезли нас туда и дали нам большую комнату на 3- й Красноармейской улице, 20 с чем-то метров комната была. А мы не захотели в Ленинграде, не хотели и все. В Любани – и все. Там всего три месяца пожили и в Любань. А в Любань приехали, и домов-то нет, все сожгли. Кое-где только дома остались только, жить негде. У нас такие Шибаевы были, вот где больница сейчас, рядом, они жили, но они дальние наши родственники, мы у них пожили немного, а потом сделали землянку, и там жили.
А потом завод подремонтировали, завод стал работать кирпичный. И когда из карьеров, их было много, глину вывозили, такая была узкоколейка, по ней вывозили глину и делали черепицу. И дома все были сделаны из черепицы.
А потом стали делать кирпичные. А вначале только из черепицы. Это было в1945 – 1947 годы и в начале 1947 года делали из черепицы. А потом из кирпича.
Руководство завода все было в Померанье, а папа был здесь начальником у нас. Вы знаете, такой был голод , летом хоть была крапива, лебеда.
А зимой-то нечего есть, ужас. Вот ели жмых и отруби.
Брали по карточкам в магазине, карточки же ввели в 1947 году.
Вот где доставали, я не знаю, из одних отрубей лепешка, пекли, они разваливаются. Чтобы в школу взять с собой парочку этих лепешек – это было невозможно, они же разваливались…
Это был 1945 год. И вот знаете, когда кладут кирпич, их кладут на форму и когда его прижимают, получается черепица. И чтобы она не приставала, смазывали рыбьим жиром. На завод всегда привозили большие бочки рыбьего жира. Отец наш его приносил, вот я говорю, что за счет рыбьего жира и выжили все. Он всегда брал рыбий жир, я сейчас если бы съел, меня бы вырвало, наверное, бы.
В 1943 году мы ходили в немецкую школу.
Сестра ходила, я-то ходил с ней , маленький, что мне 6 лет было. А она ходила, я помню букварь, мне так нравился букварь такой красивый был, на русском языке.
Это немцы выдавали. Немецкий букварь, но на русском языке. Я стихотворение до сих пор запомнил:
Боба мальчик маленький, Боба носит валенки,
Боба с Жучкой был дружны, вот какие шалуны,
захотелось раз друзьям, покататься по морям,
Боба влез на пароход, а за ним шмыгнул и кот.
Вот такое было стихотворение. Песенки, все было на русском языке. Это было в 1943 году. Ну а потом не было ни школ, ничего, приехали когда сюда, мы ходили в школу прямо по Московскому шоссе, в конце Любани, последний домик. Там было два класса, человек, наверное, 15 было, не больше, учились. В первом и втором классе, потом нас оттуда перевели в совхоз Любань. Вот у вас есть там, как вы говорили, на Рубеже, это не та.
Около ручья была Красная школа.

09
Команда Любанского фанерного завода первенство Лен.области по ночному ориентированию 3 место в области, 1958г.

Напротив был хлебозавод, пекарня была, и сейчас там дом стоит, веранда была большая, крыльцо, большой такой дом был. В прошлом году ходил, с хозяевами говорил, да, здесь была школа. Мы ходили туда, там уже было 4 класса. А потом оттуда нас перевели на Белую дачу.
Садик там был.
Мы там были с 1948 по 1949 год. И в феврале мы вернулись уже в Радищево.
И вот в феврале перешли в новую школу, все чисто так, краской пахнет d’ici. Красиво так. Во втором классе я был, все были переростки у нас в классе. Саша Гачевский, Вера Данилова, им по 13 лет, а они были в первом классе. Они два года отучились и бросили.
Я ушел после 8- го класса, пошел в вечернюю школу и стал работать на заводе ЛДОК учеником столяра
Сначала меня взяли учеником слесаря. День мы отработали, нас сократили. И на следующий день перевели в столярный цех. У меня был такой учитель Шишкин. Дядечка хороший был, 64 человека работало в цехе. Сейчас в живых осталось пять человек. Мы учениками работали, а чего учениками – триста рублей, получали, но, правда, в столовую пойдешь – первое, второе, третье, 2,75 заплатишь, где-то так было. Три рубля хватало за глаза. Но хочется и одеться, я же один, и самому себя кормить нужно.
Учеником я проработал 8 месяцев, а потом меня в станочники перевели. Столяром я не стал работать. И там стало уже получше.
Фанеру делали в другом цехе. Мы в столярном были цехе.
Мы делали чертежные доски, в основном это было, еще кухонные доски, кестовые доски и вешалки – плечики. Потом стали делать для хоккея клюшки, но не получилось. Месяца 4 помучились с ними и бросили.
Мебель еще не делали. Тогда еще не было. Я в 1966 году ушел, еще не было.
С 1955 отработал … 11 лет. Пять директоров завода пережил.
Это за 11 лет пять директор поменялось
Раньше был не завод, а деревообрабатывающая артель.
Когда я пришел, была артель. Директором был Кремнев Петр Федорович, вот кто из них – Кремнев или Пиджаков раньше, вроде, Пиджаков, потом был другой.
А уходил с завода – Иван Степанович был. Он меня не отпускал. У нас была очень хорошая комсомольская организация. Такая дружная на заводе. У меня есть много фотографий, мы зарабатывали деньги, нас было 40 человек. Сегодня все выходим 40 человек, выпускаем фанеру, сколько там:: 3-4, как сумеем сделать, это в пользу завода. В следующую субботу выходим, деньги – нам в копилку комсомольскую. И вот мы заработали деньги и на 20 лет со дня Победы мы решили проехать по местам боевой славы и везде возлагать цветы и венки. От Пулково и Москвы, в Петрищево еще хотели заехать, но только до Москвы и везде мы возлагали цветы и венки. Первая остановка у нас Зуево была.
Была раньше деревня Калуговка, сейчас Зуево. И похоронен был на откосе, деревянная оградка такая, у меня есть фотография. Так туда ехали. Приехали в Калинин. Волга, все в Волгу и директор нас отпустил на 10 дней. И приезжает, а ночевать-то и негде, там какая-то деревня . Заведующему говорим: «Может, дадим концерт?» – а мы самодеятельностью занимались. А вы нас пустите переночевать. Написали объявление, полный зал народу, и вот мы выступали, а они оставляли нас ночевать. И вот пока мы ехали, три концерта дали. Туда ехали и обратно.
А потом мы: я, Юра и Дмитриков организовали «огонек» с показом по телевидению по первой программе. Новогодний огонек в Любани в 1966 году.
Ну мы сначала деньги тоже собирали. Сшили всем форму одну, пилотки сшили. И мы решили организовать, тогда была программа «Горизонт» в Ленинграде, молодежная программа. И поехали к режиссеру, приехали: так и так. Он договорился, вот давайте через неделю, мы приезжаем, записываем и покажем по телевидению. Все, мы сделали билеты, 200 человек в ресторане на вокзал. Так вот, Князев, директор ресторана, купил на 200 человек новую посуду. Специально, потому что нас будут показывать. Закупил посуду, и мы выступали. Концерт был, они все записали, потом гуляли до утра. А потом показывали по телевизору. Нас было четверо, вся нагрузка на нас легла, и билеты были не дорогие. За столиком было по 4 человека. Ресторан красивый, был оркестр наш любанский, все были довольны. А потом, в начале 50- х годов, был старый Дом культуры, пришел руководитель танцевального коллектива Градусов Константин Яковлевич, человек 40 ходили к нему танцевать. У ДК была большая площадка заасфальтированная, и туда мы ходили на репетиции, когда дождя не было.
А сразу после войны, где сейчас ДК, там была огромная площадка, наверное, человек на 500, крытая большая площадка танцевальная. И для оркестра была эстрада, в 1945 году была сделана. Три раза в неделю играл духовой оркестр, все было бесплатно. А потом была танцплощадка у старого ДК, но не крытая. Если дождик был, то в ДК, а так – на площадку. Хорошая была площадка. Народу было всегда много: и приезжие, наши любанские. И вот тогда Градусов и Михаил Яковлевич вели хор, и солисты были, а руководителем драматического был Григорий, артист Рачков Григорий Александрович.
У него были такие способные ученики, особенно Люся Лебедева, она потом поступила в Институт театра, музыки и кино. Закончила его и выступала в театре, была артисткой.
Она любанская.
Такая симпатичная, худая такая, была талантливая. И стала артисткой.
Ставили спектакли в старом ДК.
Костюмы в основном из Ленинграда он привозил. Связи у него были, и оттуда все привозил.
Студия театральная просуществовала с 1955 года. Я уехал в 1966 году, оно еще была.
Он и потом руководил. Ну, я потом не знаю, я уехал.
Я уволился с завода и пошел работать
Я стоял в очереди на жилье, мы снимали, у нас была дочка, на Луговой снимали.
Чтобы получить жилье, я стоял третьим в очереди на заводе. Я сказал, что буду увольняться, поеду искать жилье. «Да ты что, ты третий стоишь, будем дом строить, сразу получишь». Я говорю: «Когда вы будете строить?». Но дома стоял, я бы там, конечно, получил бы. «Нет, – говорю – я поехал в Ленинград в Смольный».
Там был такой второй секретарь горкома партии, я приехал:
– Мне нужно жилье.
Он меня хотел в Сибирь отправить.
Я говорю: «Нет, далеко»
— Поедешь в Кириши.
Дал мне бумагу, написали, я поехал. Приехал туда, посмотрел на военный завод, поехал я туда. Грязно там было, без сапог резиновых было не пройти. Трактор тащил автобусы, иначе было не проехать. Все собрались партийные организации, стали думать, куда меня устроить на работу. Потом один говорит: «Через год мы будем строить Дворец Культуры в Киришах, ты разбираешься в самодеятельности. «Не разбираюсь, но участвовал». «Ну, все, будешь заниматься, закупать инструменты, костюмы. Чтобы было все». И вот я пришел 1 сентября, а к Новому году концерт нужно сделать и дадут квартиру. И так все было: в январе мы с Лидой уже въехали в квартиру.
И прожили там с 1966 года по 2001 год. Потом директором клуба я стал. Потом опять уехал, на родину тянет, в Любань. И все-все продали: и квартиру, и дачу.
И купили дом здесь, в Любани.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить  истории   жизни. Помочь можно здесь 

Фото

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю