Свищева (Афанасьева) Нина Георгиевна

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

Мой папа – Афанасьев Георгий Яковлевич- родился в Малом Переходном, здесь, в Любани, а мама – Дедова Мария Федоровна- родилась в Пельгоре. Бабушка, папина мама, родилась в Трубниковом Бору. Папа работал машинистом на железной дороге. Во время войны был на брони, на фронте не был. А мама работала до войны в регистрации актов, как она говорила; регистрировала то молодых, то покойников – вот такая работа у нее была.
Бабушка, папина мама, вышла замуж, была очень состоятельной, папа был один сын у них с дедом. Перед войной новый дом построили очень хороший, я даже его помню: весь в кружевах был, крашеный. Помню, к бабушке подружки на лошадях приезжали. Кухня была большая, дом был огромный. Приедут, и та ставит на стол самовар, они чаи пили, но и рюмку наливали, а потом песни пели.
Мама тоже была из хорошей семьи. Мама говорила, что гулянок не признавала. А у бабушки гулянки были всегда, и подруги у нее все тоже были богатые. На праздниках всегда с песнями. Бабушка говорила: «Обязательно, чтобы песни пели в деревне».
Папа не нравился маминым родителям, и маме после свадьбы не дали приданого. Мама говорила, что у нее было наготовлено с сундук железный, он и сейчас стоит, но родители не хотели, чтобы она за отца замуж выходила. Папа машинистом был, получал хорошо и жил весело гульбанил. Семья в шелках ходили, в бильярд играли, был тут шинок на углу в Любани. Отец тоже любил погулять, бывало, что поздно домой возвращался.
И вот мама говорит: «Другой раз долго отца нет и нет, а у меня двое детей и бабушка суровая была. Отец загуляет, а свекровка начинает: «Манька, иди, Гоши-то ведь нет дома». А мама говорит: «Зачем я пойду, он сам придет, дорогу знает»,- и закрывается на шпингалет. А свекровь все равно: «Иди! Ищи!» и постучит в дверь, да еще и поленом побьёт. Мать все отказывалась. Тогда бабушка запрягает лошадь и едет в Любань. Она и конюха держала, и работница у нее была, за хозяйством за всем ухаживала. В общем, привезут отца, а он матери всегда говорил: «Ты, Маня, меня не ищи, я сам домой приду».
Когда война началась, немцы-то в хорошие дома вселились. У нас был дом новый, и баня новая построена. Баня большая до сих пор стоит, конечно, переделана уже много раз. Мы перешли жить в баню. А немцы наш дом заняли.
Отец на работу все время ходил во время войны, кстати. Не знаю, но почему – то его немцы не трогали. У нас колхоза в деревне не было, было единоличное хозяйство, ну, у кого что было.
Однажды в деревне сломался конный привод, как раз копали картошку.. Отец пришел, мать ему и говорит: «Гоша, иди, посмотри: что-то конный привод сломался. А я пока картошку покопаю». Пока он привод этот чинил, ему руку и туда затянуло в шестеренки. Немцы руку ему ампутировали, вот он и не был на фронте. А потом когда стали угонять всю деревню, то немцы на машинах наши крепкие дома стали на машинах вывозить. Один дом в прицеп грузят, другой – в машину. А остальные дома они просто подожгли.
У нас двое стариков убежали в лес, и их дома не сгорели. Когда немцы ушли, они из леса прибежали и свои дома погасили.
Наша деревня вся была сожжена. Привезли нас в Любань на станцию. Сказали брать, что хотим. У нас сундук был с маминой лисьей шубой и папиной из хорька, несколько мешков зерна, у мамы было собрано много посуды. Посуда была хорошая, дорогая. В войну за счет этого и жили. Родители в Литве меняли это на продукты.
А поселили нас в Литве, нашими соседями были Подгрузовы. Жили в одном хуторке. У них двое было ребятишек: 1929 и 1931 года рождения. А у нас Коля 1930-го, а Тася 1932-го года, еще я и Толя родился в 1941 году. С нами ведь еще и бабка была. Куда же ее девать, а дед умер еще до войны.
Наша хозяйка была русской, а замужем за литовцем. И вот она нас каждую субботу пускала в баню мыться. Вот мы все табором и ходили. Через речку надо было переходить по брёвнышку, как уж я боялась.
В Литве мы ходили в русскую церковь. Мы жили в городе Поневежес, встречались с односельчанами или меняли вещи на продукты – то на кур, то на свинину.
Когда обратно ехали, у мамы была швейная машинка в сундуке, у Коли велосипед новый, у соседей велосипед, а на станции велосипед отобрали немцы или литовцы, я уже не помню, и катаются. Мама говорит: «Вон, на наших велосипедах раскатываются». А потом, когда мы домой ехали, мама машинку сменяла на корову. А корову-то нечем кормить, осень была. Вернулись, а дом-то сгорел, всё сгорело, хорошо баня осталась наша.
Когда мы вернулись, то жили в бане. Остальные , где придется: в бункерах, в землянках, в окопах. У нас-то хоть худой, но отец. Рука у него всё болела, но он умел жестяные трубы и сковородки делать. Находил где-то остатки алюминиевые от самолёта и делал. Сразу написали на него наши соседи деревенские, что он, якобы, предал кого-то. И отца забрали в 1945 году. А мама в 1945-м опять родила. Тася, сестра моя старшая, поехала в Кресты, мама записку с ней передала, что у сына родила. Тася поехала, а он уже отправлен из Крестов. Через две недели он умер. У него признали скоротечную чахотку. Он там немножко и посидел. Мама куда только не писала. Потом ответили, что он умер на Севере в тюрьме. Где его могила, никто не знает. Но потом отца реабилитировали, и маме дали пенсию.
Вернулись из оккупации мы осенью. Коля и Саша Грузов скорее побежали домой посмотреть, что там нас ждёт. Возвращаются и говорят, что вся деревня сожжена. Но что делать, погрузились на телеги и поехали домой.
А в школу мы в том году не пошли, только на другой год. Нам уже было по 8 лет. Мы все в одном классе и учились. Ребята 1939, 1938 и 1940-го года рождения – все в одном классе. А Коля с Тасей пошли в железнодорожную школу. Они там доучивались, а мы ходили в школу в совхоз Любань в первый класс. Потом школу перевели в двухэтажный дом в Любань. Сюда ходить уже было ближе. Обувь-то у нас у всех была худая. Как вспомню, мама мне сшила муфту, шубу и варежек нашила. Она у меня хорошо шила. Какие сумки нашиты были! Идём, а ребятишкам всё равно надо было с горки скатиться, у моста у Белого. Летят на своих учебниках,
В первый год у нас преподавала Галина Дмитриевна. Она потом в Сельце жила долго. У неё тогда ребёнок был новорожденный, она в лечебнице жила. Нам надо было её портфель нести, так как мы мимо ходили. Мы заходили за ней и помогали нести портфель в школу. А нянечка с ее ребенком сидела, пока она уроки в школе вела. Она нас четыре года отучила.
Потом мы в третий класс в 1948 году перешли в Радищевскую школу, она наполовину была отремонтирована. Тут нам ближе было ходить, напрямик через лес.
Я закончила 7-мь классов в Радищево, потом пошла работать на завод. Мама только часто говорила: «Не хотите учиться, на лесопилке работать будете!» А мы из Любани всем классом на лесопилке и работали. Я нисколько и не жалею. Мама боялась, что я, боевая, в аферу какую – нибудь вляпаюсь, раньше же после войны банды всякие были.
Сестра работала на Ижорском заводе. Мама её пускала ездить туда на поездах, а меня не пускала. Я на фанерном заводе работала, зарабатывала хорошо. Я там работала, пока замуж не вышла.
Из семьи сейчас в живых остался только мой самый младший брат, он живёт в Москве. Родственники мои так подряд и умерли, начиная с 2002 года.