Меня зовут Нуждина Екатерина Юрьевна. В Саблино жила моя мама, в посёлке Юношество. Мою маму звали Свядыш Екатерина Марковна. Отец работал, справлял лес по реке (с верховья реки Тосна до порогов), его звали Марк Рафаилович. Мою бабушку звали Свядыш Евдокия Константиновна. Она работала на «Соколе», я так понимаю. У моих родителей было шесть детей: Марк, Нина, Катя, Женя, Тоня, Валечка. Жили родители в посёлке Юношество. Там два жёлтых дома двухэтажных, они жили у магазина. Все дети родились здесь. Не могу сказать точно, когда родился отец, где-то в 1850-м… В войну ему было уже много лет. Немцы убили его прикладом. Говорили: «Кур-кур», – а он не понимал, что это значит: то ли курить надо, то ли кур. Так и убили его здесь в Саблино.
Как мне говорила мама, немцы в Саблино вошли 28 августа. Мы должны были в школу идти, а они едут довольные, сытые, с губными гармошками, с песнями. Сразу выгнали родителей из дома в сарай, они тогда жили в этих двухэтажных домах. Немцы выгоняли всех жителей в сараи. Зиму они прожили под немцами, бабушка стирала бельё, дети собирали хабарики, потрошили, сушили табак. Полицаи были очень злые. Не знаю, правильно ли я говорю, Полетаев и Красников были наши полицаи. Потом Красникова, это девушка была, работала на немцев, тоже очень злая был, детям даже объедков не давала. Тётка моя воровала галеты. Немец стоял на посту, мама моя рассказывала, как она воровала галеты, как она ползла.
Виселицу поставили у универмага. Потом она мне всё про какую-то Катю Пионерову рассказывает. Девчонка отчаянная была, самолёт у немцев угнала. Это мне всё мама рассказывала.
Говорила, что девочка немая была, Галенька, мать нагуляла её до войны. А Галенька была хорошая девочка, лет семи. Все бежали от бомбёжек в пещеры прятаться, мать её убило, девочка осталась одна. Моя бабушка хотела её к себе взять, но немцы забирали всех детей, которые оставались без родителей и держали всех на старой почте в подвале. Мама говорит: «Мы ходили, хлеба ей носили, она ручонки тянула, мычала, чтобы мы забрали её оттуда». Неизвестно, куда делись эти дети.
А наших, как я поняла, в марте 1942 года повезли в лагерь. Марк, мальчик, попал в Германию в лагерь, он по-немецки говорил, как-то он выжил, но в Поповке на мине подорвался в 1946-м.
Маму и пять сестер увезли в Латвию. Маму с тётей отправили в трудовой лагерь, они близнецы, по 15-ть лет им было, они 1926 года рождения. Она у меня получала марки. Сейчас мамина сестра-близняшка умерла, а мама до сих пор жива, лежит больная. Приезжали они в свою квартиру, но я не знаю, где она находится.
Младшая сестрёнка осталась в Латвии жить, латышка её удочерила. Мама говорит, война кончилась, мы пришли: «Тётенька, поехали в Ленинград». Она сказала: «Не поеду. Там бомбёжка и голод». А мама Виктория меня любит, сейчас она католическую веру даже приняла. Она всё приезжает и плачет: «Боже, мне этот дом казался таким большим!» Она сейчас старая, ей 78 лет. Мама сказала: «Мы жили в том доме, где магазин. Огородик у нас был небольшой за домом. А немцы нас всех выгнали в сарай».
К девчонкам приставали. Бабушка их грязью мазала, а они боялись очень заразы всякой. Сразу после лагеря мама с сестрой пошли работать на Ижорский завод. Мальчиков не было, сварщицей всю жизнь отработала – 44-е года. Медалей у неё много, так она у меня заслуженная. Я не замужем, вот и ухаживаю за мамой своей. У всех своя судьба.
Во время войны люди постоянно прятались в пещерах. Немцы, говорит, их подальше затолкают, чуть ли не до озера. А сами немцы – с краешку. Расстреливали, но особо не зверствовали. Какой поддаст, а какой хлеба принесёт. Немцы были всякие. Людей вешали за связь с партизанами и за воровство. Они поначалу расстреливали коммунистов и учителей. Однажды учителя повесили со всей семьёй: с женой и с сыном.
Немцы шли на фронт, плакали, показывали фотографии бабушке моей: фрау, киндер, Гитлер, Сталин.
Полицаи были хуже, чем немцы, очень зверствовали. Всё отнимали, мама говорила, что они нашли часы, полицай сразу пришёл и отнял: «Дуняшка, смотри, всех твоих детей расстреляю, будешь воровать или что от меня таить!» Дедушка уже умер, у бабушки, когда везли их всех в лагерь, сердце разорвалось. Похоронили её в Латвии под Даугавпилсом.
В Сиверской уже моя мама на торфоразработках была временно. А потом её дальше в Латвию погнали, уже в лагерь. Концерты они немцам ставили, уколы им в грудь какие-то делали, то ли заразы боялись немцы, то ли что. Концерты ставили в основном женщины. Мама говорит, что казались они старые, но им было по 30 – 40 лет. Как бомбёжка, они всех в машину, брезентом крытую.
Номера у мамы не было, только колодки и полосатая форма. Вот так вот жили люди в Латвии. Там латыши хорошие попались, сердобольные. Много народу было из Ленинграда, там моя старшая тётя познакомилась со своим будущим мужем дядей Славой. Тётя у одного хозяина работала, а он – у другого. Когда я приехала из Сестрорецка, он мне показывал фотографии и говорил: «Вот мой курс института, я 1941-го года выпуска. Никого в живых нет, я один». Везли их через Балтику в Латвию, кормили селёдкой, пить не давали. Много очень людей умерло наших, как он выжил, я не знаю.
Вот, тётя Нина познакомилась в Латвии с дядей Славой. А наши бежали, бомбили и немцы, и американцы, они в подвале каком-то скрывались. Подъехал наш танк: «Стреляй в подвал, там и немцы, и русские проститутки». Ну, тоже всякие были военные. Мама говорит, хорошо какой-то офицер подбежал, сказал: «Отставить, там же дети».
В 1944 году моя мама пошла на Ижорский завод работать. В 1944 году она вернулась, но не сюда. Здесь всё было разгромлено. Жили они в Колпино, Красный кирпич, в общежитии. А потом мама уже на Ижорском работала, уже квартиру дали.
Девочек привезли в Латвию таких страшных… Латышка говорит своей соседке: «Ко мне таких русских привезли дистрофиков!». Принесла им картошки варёной в мундире. Они так наелись, потом всем было плохо – тошнило, рвало. Очень натерпелись наши девчонки. Мама говорит: «Ведут немцы наших по улицам: им кто хлеб даст, кто яблочко. А немцы сидели, всё уши чистили, на гармошках играли, сытые, галеты ели. Наши все в рваном, а у этих носки, наши портянки, в хорошей форме».
Сейчас мама больная, с головой у неё плохо, но о войне она помнит. Мама рассказывала, что до войны какие-то бандиты в пещерах жили, женщину убили с «Сокола», люди же пешком ходили. Потом наша мама, Дуняша, боялась ходить с работы, отец встречать её ходил, жили они очень бедно.
До войны был в Гертово пионерский лагерь. А потом там немцы пировали, там дорога лесная, каменистая от института к речке, они всё катались. Да и наше детство здесь прошло. Мы эту Тосна речку обожаем, коричневую воду, камешки, песочек такой…
Нуждина (Свядыщ) Екатерина Юрьевна
Полицаи были очень злые. Не знаю, правильно ли я говорю, Полетаев и Красников были наши полицаи. Потом Красникова, это девушка была, работала на немцев, тоже очень злая был, детям даже объедков не давала. Тётка моя воровала галеты. Немец стоял на посту, мама моя рассказывала, как она воровала галеты, как она ползла.
