Я – Планина Людмила Валерьяновна. Моя девичья фамилия- Карасева, я родилась 9 июля 1929 года. Мама у меня была домохозяйкой, так как у неё было трое детей, а папа работал в экспедиционном отделе. Мама, Карасева Ольга Васильевна, родилась в Петербурге, она была хорошей портнихой, и ее приглашали шить на дом господа. Сшитые ею вещи носили продавать в Пассаж. Потом произощла революция, жить в Петрограде стало очень трудно. Тогда бабушка вышла замуж за тосненского жителя и переехала сюда. Но в основном она была домохозяйкой, а папа работал.
Перед войной мой брат Юра поступил в ремесленное училище. Мама поехала за ним, когда началась война. А мы с соседями остались. Потом они взяли меня с собой взяли в Нурму. Мы уехали из- за того, что город стали бомбить.
Я собрала портфель, сварили яйца, прихватила валенки, и мы уехали в Нурму. Мама проводила Юру, вернулась , а меня дома нет. Но потом ей подсказали, где меня найти. А мне тогда 12 лет было. Вроде большая, а разум был еще, как у маленькой…
Я дружила с соседской девочкой , она с 1927 года рождения, так мы рассуждали так: если придут немцы, то мы повесим на дверь большой замок, и они ни за что в дом не зайдут. Вот как мы рассуждали, глупые, как будто их замок сможет остановить. И вот однажды проснулись и видим, как самолеты летят и бомбы взрываются. Было очень страшно, а потом привыкли. Ну, а, мы дети, видимо, тогда еще в школе учились, мы сделали окоп в форме зигзага, чтобы укрыться. А потом еще и досками сверху закрывались. Мы втроем его делали. А когда начались бомбежки, уже и взрослые все прятались в нашем окопе.
Однажды мы проснулись, и видим, как огородами и по дороге едут и идут немцы.
Я знаю, что в Тосно тогда перестали работать все магазины. А на Октябрьской улице с обеих сторон горели дома. Представляете, дома, идущие от бывшего кинотеатра, который был на Октябрьской улице, и до вокзала, с обеих сторон, все эти дома горели. Было страшно очень.
А потом стали жить с немцами. В наш дом поселили немцев. Они все уезжали на фронт, видимо, их собирали в нашем доме предварительно, а потом отправляли на фронт. И вот мы с мамой как раз за этим наблюдали. Они в одной комнате были, а летом в другой, они нам не мешали. Только мы видели: это были молодые ребята, которые собирались ехать на фронт, перед этим они много пили и пели свои песни. Им, видимо, было тяжело, бутылка вина у них передавалась из рук в руки. А потом других солдат привозили.
Помню, что у мамы была коза. У нас был свой огород, свои овощи. Помню, что у мамы серьги были красивые, так она сменяла их на овес. Жил рядом с нами Борис Крымов, он был участником войны. А у его у родителей были жернова, мы к ним ходили и этот овес превращали в крупу.
У немцев была пекарня, где был кинотеатр на улице Карла Маркса. Ходили туда с котелками, если у них суп оставался, то они нам давали.
Помню, был для меня удар, когда маму забрали в гестапо. За что? Кто – то на нее донес, что она была уполномоченной по улице. И вот пришли немцы и забрали маму в гестапо, а я у соседей осталась. Было тяжело мне. Но она скоро вернулась. Видимо, ее допросили, все выяснили. Они узнали, что она только повестками напоминала соседям, чтобы они канавы чистили по улице и все. Они до утра ее продержали, а потом отпустили.
У мамы было трое детей. Один сын был с 1921 года рождения. Он был в Германии, я не помню, в какой период их отправили. Брата сразу забрали, а после Германии он очутился в Австралии.
Юра с 1924 года рождения. Он служил в духовом оркестре, попал в музыкальную роту и всю войну там прослужил.
Он умер уже, но он долго жил в Металлострое, женился там. Сделали ему операцию, удалили аппендицит, а он почти сразу после операции пошел играть в духовой оркестр. Потом произошло осложнение, и он умер.
В войну мы с ребятами ходили на бойню за мясными обрезками. Кто что кинет – то и брали.
А потом во время войны находились люди, которым мама могла шить. И я вот думала, а где же они брали те продукты, ведь приносили ей что-то за шитье. И даже когда мы в Латвию приехали, то люди узнали, что она шьет, и приезжали за ней на телеге кто с машинкой, а кто ее с собой забирал, чтобы она на дому что – нибудь сшила. За это они давали ей продукты: то мясо, то хлеб, то масло или еще что -то.
Я тоже ходила работать на дорогу. Сначала здесь мы мостили дорогу на Лисино и Строение, давали нам за это по буханке хлеба еще и с опилками, но мы были рады и этому. Видела повешенного, виселица была там, где сейчас находится краеведческий музей.
Помню, случай был с моими родственниками. Зашли к ним в дом немцы, а у них на столе грибы. А у них сын Валентин, а папа и говорит ему: возьми велосипед и уезжай. Почему? Потому что немцы грибы увидели, значит, в лесу был, с партизанами встречался. Тот сел на велосипед и уехал к родственникам в Тосно, а отца Валентина забрали и расстреляли за то, что сына спас. Фамилия у них Рудович. Вот как было. Но я лично не видела, чтобы над нами издевались, такого не было.
Если немцам пришлют продукты, ведь они тоже были семейные, то меня спрашивали: сколько мне лет, как зовут. Я вот скажу: «Люся!». Они: «Люция! Это по- немецки!» Если им пришлют что -то, то они могли и угостить. Были такие случаи.
Вшей, помню, много было. Чесали их гребешки. А потом нас увезли в Латвию. Немцы подогнали машины и нас увезли в Прибалтику. Помню, икона у нас была большая такая. И мы вытащили и с собой взяли. Поместили нас в товарные вагоны, повезли, куда- никто не говорил.
Много народу в вагонах было. Но сидели свободно, тесно не было. Приехали в Эстонию, всех высадили и стали выбирать тех, кто посильнее и помоложе, и там их оставили в лагере. Вот тетя моя, мамина сестра там остались. А нас повезли дальше в Латвию.
Мы приехали, на площади очень много людей, и лошадь, запряженная в телегу, стоит. Наш хозяин, видимо ему давали указания, что нужно брать три семьи, взял три семьи, посадил на свои телеги и повез нас в город Прекули. Привез он нас на хутор, примерно в 3 км от города. Разместил нас в домике, а там полы земляные. Но как -то мы все разместились. Но хозяин так сказал: «Мне нужна девочка, чтобы пасла коров». А я в детстве коров очень боялась, но мне пришлось идти их пасти. Хутор от хутора находится примерно в трех километрах. Я одна в поле. Мне было страшно одной.
Для коров был специальный хлев, где коровы спали. Наверное, штук восемь их было, а еще овцы у него в том хлеву жили. На ночь их в хлев загоняли, а днем в поле пастись выгоняли.
Хозяин наш был поляком. Я работала на них, и они меня кормили тем, что сами приготовили. А еще у них девушка была прислугой, так ей тяжело было: сено наносить, за скотиной убрать, воду натаскать. Когда нашли другого пастуха, то меня взяли к ней на помощь. Было даже и вдвоем тяжело работать, все успевать. А остальным карточки давали на питание. Вот наши питались так и питались.
По вечерам собирались, даже песни пели, а хозяйка была немкой приходила и слушала. А потом мы перешли к другому хозяину, тот был богатый хозяин. Как шесть часов наступает, хозяйка стучит, нас поднимает. Мы идем доить, а коров у них было 12-15 штук дойных. Вот мы шли доить, а мне так спать хотелось. Но начинался наш рабочий день: все почистить, все убрать. Но у этого хозяина было все механизировано. Эти хозяева сажали кушать нас с собой. Нас как работниц за стол сажали, а нашим родителям, мама что-то тогда заболела, у нее было что-то по- женски, а у другой женщины был горб, так им давали еду в комнату. Но когда нас увозили, несмотря на то, что там было много овец, столько шерсти у них было, можно было бы нам что-то тепленькое дать, но ничего не дали. Но относились нормально.
Помню, работник подавал нам клевер,(а он тяжелее другой травы),а мы, девчонки хрупкие, , должны его принимать. Ох, и уставали мы , когда работали. Или, например, когда рожь косили, все было механизировано, а по края косой мы обычно скашивали, а потом мы снопы вязали.
Через некоторое время нас решили увозить, мы думали, что нас в Германию повезут. Но не успели, не довезли, наверное, и мы жили в сараях каких – то в Литве. Там тоже работали в поле. Помню, нам хочется отдохнуть – мы под снопы спрячемся, чтобы отдохнуть. Но среди наших был человек, который следил за нами, чтобы мы работали, не бездельничали. И в один прекрасный день нас все бросили. Никто за нами не следит, немцев нет, и вот наши войска пришли и нас освободили.
А потом нас распределили по домам, мы ходили по миру. От хутора до хутора 3 км, жили там люди в деревянных домах, а мы ходили из одного в другой и просили по- польски,: «Если есть хлеб, поделитесь с нами». Вот так и ходили.
Но многое забылось, тем более сейчас, мне ведь же больше 85 лет, уже вообще память стала хуже. 20 лет я отработала секретарем в Совете ветеранов. У меня были все адреса ветеранов, я все телефоны помнила, а сейчас меняется все.
Страшное воспоминание: по железной дороге ехал состав, и там были снаряды. Их старались отвезти подальше от Тосно, а снаряды рвались. Было очень страшно… Или вот пожары, когда пол-улицы горело.
Моя подружка Смолина Евгения Владимировна сейчас на улице Ленина дом №27 живет. Это та самая, с которой мы собирались замок на двери повесить, чтобы немцы не вошли. Ну, мы, конечно, тогда сидели дома, не гуляли.
Вот наша усадьба, затем следующая усадьба. Вот там до сих пор сохранилась воронка, потому что там разорвался снаряд. А те, кто там жил после войны, взяли эту воронку углубили , и получился как пруд. И вот когда такие снаряды попадали даже рядом с домом , то пол был весь усыпан осколками. Так что мы чудом живы остались.
Но самый приятный день, который вспоминаешь из той поры, был когда нас освободили, когда мы бежали и плакали. По дороге ехали наши войска, а мы им навстречу бежали.
А потом нас распределили по домам, мы ходили по миру. Вот хутор от хутора 3 км в деревянных домах, ходили с одного в другой. И просили по – польски: «Если хлеб, поделитесь с нами». Вот и ходили.
Но примерно через месяц нас всех переписали, накормили и привезли домой. Приехали мы, подошли к дому, а дом наш почти разобран. Все стены на дрова разобрали. Мы поплакали, а потом пошли на вокзал, переночевали. Через какое – то время встретили знакомую, она в чужой дом поселились и предложила нам : «Давайте вместе жить».
Вскоре мама устроилась уборщицей и стала продавать молоко в Ленинграде . Иначе было нам не прожить. Потихоньку мы отремонтировали наш домик и поселились в нем, но взяли с собой тех, кто нас пригласил.
