Я – Спирина (Королева, Кувакинская) Маргарита Ивановна.
Девичья Кувакинская. Королева я по первому мужу, Спирина по второму мужу.
Родилась я в Алатаре, Чувашской СССР . Нас было четверо. Мне было пять лет, брату 3 года, 10 лет сестре и брат 15 лет. Работал папа в кузнеце в колхозе, кузнецом был. Брат работал молотобойцем. Мама лежала больная туберкулезом, много лет. Умерла она в 1932 году и мы все остались с папой и переехали в Ульяновск. Папа работал в колхозе в мастерской по ремонту оборудования.
Это была татарская деревня . Ну как было, мы жили в доме, который видимо был конфискован у какого то богатого человека. Нам дали этот дом, потому что, видимо, нужен был работник и вот нам дали дом. Дом был хороший, много строений было, много комнат было в нем. Ну что еще? Обыкновенная была деревня , между прочем была церковь там очень красивая. Как мы там жили, если мне было пять лет , брату было 3 года?
Я родилась в 1927 году. А это был 1932 год, мне было пять лет. И вот мать умирает, мы остаемся с папой . Он нас забирает и мы уезжаем в Ульяновск, не в сам Ульяновск, а на другой берег левый берег. Там была такая станция Верхняя Часовня, и там было новое строительство как бы маленькой деревушки, где была мастерская по ремонту сельского оборудования и папа там работал.
Он нас всех забрал и поехали. А ведь между прочем, там, в Алатаре жили его родители. И родители мамы. Но никто с нами не знался, мы никого не видели и не знаем. Единственный человек, которого мы знаем – это мамин брат, который был священником, большим человеком. Он к нам приезжал. Нам покупал, то ботинки какие то, то платья , вот он был единственным кого мы знаем, остальных- не знаем никого. Между прочем мать жила в Сурске там же , Алатарский район был. И там они жили. Дело в том, что они были очень богатые люди. Матери родня. А папа работал у них на кухне еще мальчишкой и они познакомились. И удрали из семьи и жили где то. И родители от нее отказались. Что-то она нарушила, мы никого из них не знаем. И вот отец был с нами. И вот смотрите, я все время думаю, мужчина ведь, четверых всех поднял, никого не бросил.
Это фактически до революции случилось. Если папа был с 1900 года , а мама – я не знаю с какого. И вот мы приехали в новый поселок и жили там. У нас не было даже постели, спали между печкой и стенок был такой промежуток засыпан песком.
Прямо на песке. Как бы печка была, и промежуток такой, печка высокая была. Мы там и спали с братом Эдиком. А старший брат работал с папой, а сестра – она училась. Она с 1921 года, 11 лет ей было, и она училась. А мы вдвоем с братом болтались. У нас не было ни одежды, ни обуви. Вот снег начинал таять, и мы с братом от дома к дому бегали босиком, вот так жили. Что было- то в колхозе. Ничего не было. Пять кг муки давали на месяц. На каждого человека по 1 кг, нас пять человек было. Но потом я училась…
В то время хозяйка выпекала такие как хлеба и раздавала тем, кто работал на предприятии. Вот принесет отец этот хлеб, ничего же не готовили, мы вдвоем с братом его съедим, а остальным – есть нечего. Вот, как они жили – я не знаю. Так вы знаете, что папа делал? Помните, головки сахара были, так вот папа купит головку сахара, расколет нам и вот ели, так и жили. А картошки, огорода не было. Кто будет этим огородом заниматься? Папа работал. Понимаете, в колхозе во время посевной он день и ночь там работал .
Были брошенные совсем, ну вот как то выжили. А потом папа женился, нашел такую женщину.
Если в 1932 году мы уехали, то папа перед войной женился. Такая хорошая женщина, воспитывалась в такой, ну как сказать сельской семье, все сами зарабатывали и сами все делали. Сажали лук и меняли на мясо, на картошку и т.д. Невестка там шила чего то , второй моей матери отец шил шубы, понимаете средняя семья такая была. Наш папа был больной, он в детстве упал и яичком одним, и оно было большое такое и приходилось подвязывать. И не мог он делать тяжелые работы. Мы все маленькие. Виктора отправил на ФЗУ. Это старший брат. Во- первых, он с папой работал и помогал. Папа его учил. И уехал брат в Куйбышев от нас и там обосновался и женился там, мы его не видели много лет.
Это перед войной?
Ну. вот у нас стала семья, у отца потом родилась девочка. Мачеха сама все делала, огород обрабатывала сама . Ее когда отдавали замуж, значит ей дали телочку, овец дали, и у нас уже было свое молоко, шерсть, она сама пряла сама вязала. И сама шила. Она видимо было старая дева. Вовремя не вышла замуж . Когда папа женился на моей родной маме, то делать она ничего не умела. Она же жила в зажиточной семье, по папиным рассказам она не умела ничего делать, и он нанял няньку и нянька жила в 5 км от нас. Когда умерла уже мама, нянька нас воспитывала. Мы никого и ничего не знали. Только по рассказам папы. Ну и эта нянька с нами возилась, а мама ничего делать не умела. А папа, наверное, после революции, я так понимаю, работал машинистом. Там он работал в кузнеце, здесь в мастерской, а потом начал работать на поезде машинистом. Конечно до войны, год не помню.
По совету этой няни, он женился. Она ему посоветовала мачеху. Я все время думаю: четверо детей, и она вышла замуж. Я единственно помню, когда она к нам пришла. Не удобно говорить, у нас в углу была бочка 300 литров, где папины инструменты были намочены, а мы спали вот здесь. Первый раз, когда она пришла, натопила печку , она нас всех намыла и говорит: «Ребятишки, а я то посмотрела на вас, думала, какие загорелые! А вы отмылись, какие стали чистые то!» Никогда не забуду этого. Что мне было – лет семь! Нет, с семи я в школу пошла, меньше было. Звали эту чудесную женщину– Агрепина Павловна . Если папа с 1900 года, то мачеха – с 1901 года. Умерла она на 92 году жизни, она здесь и похоронена. Я ее сюда привезла, она у меня восемь лет жила А была родная дочь в Колпино – она у нее не жила. И папа ей сказал: «Груша, только у Маргаритки!» И вот мы жили. Она умела все, и когда корова у нас была -косила траву сама, заготавливала. Папа не мог делать ничего – ему было нельзя. Содержала скотину, огород и все умела. Все делала. И я все время думаю, сколько же в ней терпения, когда она замуж выходила. Ее брат собирал ее замуж как положено, приданное было, она приехала с сундуком, и стала перешивать свои вещи на нас. Ей дали машинку и скотину.
Нас учить было плохо, потому что мы были вольные птицы. Вы представляете, вдвоем, мы все время одни, конечно для нас было тяжело. Я думаю, она с нами помучилась.
Старшая сестра- это другой человек совсем. Она закончила семь классов, в Ульяновске выучилась на зоотехника и уехала на Алтай, там и умерла, там у нее семья есть. А брат женился в Куйбышеве. Мы тоже никого не видели его родню, никого не знаем, брата и все, а жену не видели. Ну вот как так.
Мы ее доводили, беднягу. Воровали конфеты. А пила она чай только с конфетами, а мы их воровали. А что мы ничего не видели то.
Когда я пришла в школу, она сшила мне платья, белый воротничок был. Я пошла в школу, у нас были одни валенки на троих зимой. И, значить, один приходил или одна – снимает, а другой одевает и идет в школу. Ну, плохо жили, что говорить. Училась я круглой отличницей, хулиганка была страшная. Вот учительница встанет к печке, я иду и стою с ней рядом. Она спрашивает «Маргарита, ты чего?» А я ей говорю: «А что, вам тепло, а я что должна мерзнуть!?» А она была вынуждена встретить папу и сказать, ну делайте что нибудь. Ну, мне влетело. конечно.
В классе 25 человек нас было. Ну там поселение то было маленькое. А потом, мы то не знали,что у нас был морской арсенал. Мы не знали, что он существует. У нас был хим. завод к войне, было две танковых , две летных школы и две школы связи. Вот говорят, что к войне мы не были готовы. Неправда, вот посмотрите, мы даже не знали, что есть такие школы. Ну, вот я закончила семь классов в 1941 году. Я ходила на хор и мы должны были ехать в Куйбышев на смотр, раньше же были смотры художественной самодеятельности. Я даже как-то получила платок, так как я пела, мыло для лица такое. Это же было что-то в то время.
У нас внизу было Заволжье , где был патронный завод, построенный при царе. Это было километров в пяти от нас по берегу Волги, а мы были подальше. Ну,. вот закончили мы школу и надо было ехать на смотр, но ничего не получилось, так как стали передавать, что началась война.
Слышим вдруг крик на улице непонятный. А где то были у кого просто тарелки, не приемники . И вдруг папа прибегает: «Вставайте, быстрее, война». Слезы, крик, какой тут разговор может быть. И у меня встал вопрос, куда идти после семи классов. Я пошла в медицинский техникум . Вот вы знаете мы были бедные, были брошенные, но вот брат убежал на фронт, начало войны. Я решила, что закончу медицинский и пойду тоже на фронт. Представляете себе вот такие были.
Отца не забрали.Он же работал в колхозе, хлеб же нужен был. Было строго, посевная. Если он не выполнят что-то . Сразу суд и все.
Так с папой была такая история
У него же запчастей не хватало, он день и ночь работал в мастерской , все старье, все ломается, а посевная. Они не успевают и его судят за то, что он сорвал посевную.
Мой отец ко мне : «Маргаритка, давай садись, будем писать!» Что писала, не скажу. Ну, все таки я ему помогала. Поехали мы с ним на суд.
Что я говорила не знаю, но ему ничего не присудили. Действительно, запчастей нет , в колхозе нечего нет. На все Поволжье, там никогда не было работы. Кроме сельского хозяйства, и поэтому было плохо с работой. Только в войну построили все эти предприятия. И люди работали. Ну вообще я пошла учиться, у меня хорошо получалось. Но в первый раз, когда я пошла в больницу, в морг, со мной приключилось такое, что я не могла не есть, не спать. Вот этот воздухе там почему то, где то внутри остался у меня. И я не могла больше учиться и ушла. Это 1943 год И ушла и поступила, работать в морской арсенал. 16 лет мне было Сначала была формулярщицей потом мастером цеха.
Я вела формуляры всего боезапаса. Пишешь, какая партия, какое название, калибр. Шли ремонты, малый ремонт, средний ремонт , большой ремонт. Склады были громадные, у нас был цех снаряда, снаряжательный. Вот «Катюши». Я работала на них.
Был такой случай. Мы на территории, не в цехе, разложили по дороге ящики со снарядами, мы делали окончательное снаряжение и тут тоже стояли вагоны. Мы готовили снаряжения. Думаю, что все должно было пойти под Прохоровку, под Москву. И пригнали солдат с Западной Украины, молодых, красивенных, целую роту. И можете себе представить, они отказались грузить. Сказали: «Мы не собираемся помогать!»
А мы девчонки, нам по 18 лет всем. А парни красивые, ой хохлы: «Нет и все!» Западники. Вызвали вторую роту русскую. И под дулами автоматов заставили грузить. Их там два снаряда в ящике, а 130 снаряд по 65 кг и гильза килограмм получалось по 150кг. Ящик. Вставали двое и на двоих один ящик. Они по трапу шли, никогда не забуду.
И я думаю, их куда-то загнали, мы больше их не видели. Их больше в части не было. Там же были территории производственная и хозяйственная. На хозяйственную можешь попасть, а на производственную территорию – нет. Вооружение, представляете себе. У нас были от 20 мм мин до 305 мм снарядов. И гранаты РПГ -40 и Катюши РС -13. Это большие минометные.
В моей бригаде, в цеху было 50 человек и все были молодые 17-18 лет. Взрослых не было. Кроме офицеров начальник цеха, пиротехники.
Ведь к нам привозили , и даже в войну привозили германские трехдюймовые , американские пятидюймовые снаряды. И к нам они поступали, к нам гильзы еще поступали. Ведь у снаряда есть еще гильзы с порохом. И был цех по ремонту гильз. А мы делали ремонт и подготавливали и отправляли на фронт.
Я с 16 лет там работала и по 1947 год. В 1945 году кончилась война, а мы еще воевали с Японией. Мы еще туда посылали груз в Японию.
Режим был обязательно. Был первый отдел. Было две проходные. Первая проходная на хозяйственную, а потом идешь на производственную . И там и там смотрят.
Все, что несешь, обыскивают, спички нельзя, папиросы нельзя.
В столовой нас кормили, нам давали по 1 кг хлеба на каждый день.. Рабочая была карточка, ну мы и работали , мы не восемь часов же работали.
Ели мы лошадиные котлеты, привозили нам. Суп какой то наварят. Даже не разрешали продукты приносить через производственную проходную,
кто знает что ты понесешь туда. Режимное предприятие, какой разговор может быть. И у нас был мастер с завода Калинина, с нашего, с Ленинграда. Он был к нам эвакуированный. Такой интересный дядька, культурный. У него была такая бутылочка пол литровая, там спирт, потому что все работали со спиртом.
Детали прежде чем их покрасить, их промывали чистым спиртом. И вот да. А трафареты на снаряды, которые наносят, лак и разбавляют чистым спиртом. И вот бутылочка у него, а мы девчонки взяли у него. Он пошел пить воду, а мы у него утащили из кармана. Вылили спирт, не помню уж куда. Не понимали, что его можно выпить. И налили воды туда. А не сообразили, что он потом же будет выливать в лак, лак же на разойдется. И вдруг он сразу идет ко мне, а я сидела на формуляре . «Маргарита, иди сюда!»
Говорю: «А что случилось?»
– Это кто говорит сделал?
– Я не знаю.
– Так вот на завтра идешь чистить туалет, туалет на улице, поняла.
Я ему- Так это не я!
А он – Все равно завтра идешь чистить туалет.
Пошла чистить. Я хулиганка была. Он решил, что это дело моих рук. Он сразу ко мне подошел. Сразу же Чего было, дети. Хотелось же…
Бывало начальник наш, смотрит в окно и говорит: «Господи, дети. Дети ведь. Которые снабжают целые армии снарядами!» А потом ездили в колхоз , мало того, а потом у нас был хор.
При части был хор танцевальный, и мы ездили в Ульяновск, провожали на фронт. Какие части были и мы их провождали с концертами. Вот школу связи провожали, летную провожали . Значит вечер, мы выступаем. А солдаты ужин у них по видимому, поставят стол в красном уголке накроют пристанью. И там половинки хлеба и несет каждый солдат сахара кусочек. И кладет под эту простынь, потому что через Волгу переехать домой мы не могли. Там, в 10 часов военное время, мост закрывался и мы ночевали у солдат . И вот мы ели эти кусочки. Но холодно было, там же топили дровами.
Красный уголок, даже не красный, вроде скамейки были и вот мы утром на работу.
. Всего на всего два раза пролетели самолеты, до Ульяновска вот мост хотели разбомбить. Два раза была тревога. Больше не было. И не допустили их. Москва ведь это где 1000 км до нас. Расстояние большое. Мы фронт здорово снабжали. У нас такой был арсенал.
И я еще секретарь комсомольской организации была.Вот например мой брат которому было, если мне было 16 лет то ему было 14 лет. Он работали на раскупорке. Вот приходят на ремонт какие то снаряды. Он раскупоривает, возит их на стеллажи и на стеллажах начинается ремонт. Их или чистят, или ремонтируют, или заменяют. Вот этим занимались. А люди, которые занимались, делали ремонт. Малый, средний ремонт, небольшой.
Гильза отдельно, снаряд отдельно. В гильзе порох. Вот например в РС – 13 было семиканальный порошины, реактивное вещество. И был 130 мм снаряд. А он заходил в гильзу.
Как в стакан. А на дне гильзы был капсуль, при помощи которого начиналась цепочка. Сначала в гильзу загорался порох и силой этой выталкивался с орудия, и в орудии были нарезки и лон получал вращательное положение. И на каждом снаряде есть бал знак. Плюс, минут, два плюса. Люди которые заряжали, они смотрят на балл знак и ставят значит на такой то бал.. И идет уже на специальное расстояние и начинает гореть, а горели они по страшному.
У «Катюша» такой порох кошмарный. Он горел, шипел . И Такой огонь, если только это вещество попадет на руки все, он проникает его нечем не смоешь, вот тратил его можно спиртом смыть а это спиртом не сотрешь. Он проходил туда и заражал организм. У меня же было пять операций, опухоль горла, по женски, рак прямой кишки, вот что. Понимаете, мы с детства с самого, у нас уже никого нет, кто работали. Все умерли уже. Реактивное оно. Специально в войну было разработано. Это новое, вооружение было страшное. Оно горело, это что то, с шипением.
С фронта приходили снаряды, которые не взорвались и мы сжигали порох.
Если его привезли, его же держать нельзя, нужно расформировать. Гильзу отдельно, снаряд отдельно. Порох сжигали. Это делал гильзовый цех
И была 1 группа опасности, недаром с 45 лет шли на пенсию.
Мы снаряжательный цех, мы следили за снарядами, что с хранилищ их привозили. В хранилищах были солдаты или люди. Которые отвечали за это дело. И они смотрели, какая партия.
А у нас была такая красная горка и на ней сжигали снаряды, которые не разрывались. Которые были залитые тротилом, их выплавляли.
У немцев например, внутри снаряда, все лаком покрыто и картонный футляр. И в этот футляр они закладывают тротил, который у нас заливали. А у них картон убираешь, и это вещество снова можно использовать.
А в наших приходилось выплавлять в котлах. С водой. До определенной температуры и это вещество выплавлялось. И потом собирали.
Это другой цех, там ведь из цеха в цех никто не ходил. Только на своем месте.
Помню, как война закончилась?
Вот так же крик , плач так же. Все собрались , опять с репродуктора, конец войны. Но мы то знали что дальше будем работать.
Потому что война с Японией, там то не кончилась война.
А вот туда везли по моему азербайджанцев, или кого-то с такой нацией- они по русски не говорили. Через нашу станцию шли и вот останавливаются на нашей станции. В то время было большое движение, а с военными их на запасной путь. Стояли, пока не будет дыра, чтобы их пропустить. Так они вбегали и бежали к нам по домам., воровали ведра, замки , я вам честно говорю. И мало того они бегут, просят поесть чего нибудь . Ну как не дашь, солдаты же. Вот они и воровали. Как только останавливаются, все бабы дома на замки и уходят, потому что обязательно утащат. Вот что за люди не знаю. Ну вот , после войны начинается послевоенная жизнь, а мы еще отправляем туда снаряды.
Брат вернулся с войны. Он в Венгрии служил. Рассказывал, что люди там были не плохо настроены против нас. Говорил что там народ не плохой
А после войны мы ездили по госпиталям с концертами. От работы и в Ульяновск. Был такой рабочий поезд. Доезжали до Ульяновска, и 900 ступенек вверх, вот как высоко было. Самое страшное – раненые челюстные черепные. Это такой страх. У них рот вот тут. Я никогда не забуду. Во первых когда мы приехали начальник госпиталя нас собрал и сказал: «Девочки, у нас такой контингент видите себя прилично!» Вот представьте себе, такой изуродованный дотрагивается, а мы то девчонки. Аж прям и не хочешь, а вся согнешься. А они молодежь, им же хочется тоже жить. И девчонки молодые приехали. Ну страшно было. А морячки, офицеры, те были и одеты хорошо, у нас было много госпиталей.
Тот был для пехоты черепно челюстной. Вот он сидит, у него рук нет. Он сидит и топает, хлопает ногами. Или были такие , что одна рука. Все окна были замазаны, чтобы отражение они не видели свое. Нам все запретили, никаких разговоров, зеркала все запретили . Начальник сразу же сказал «Девочки, у нас ничего нельзя!».
А вы знаете, вот мне никогда не везло, что интересно. Я была как бы руководитель , все девчонки разойдутся после концерта, мне нельзя. Кому мало, они просто просят еще, зачем приехали сюда тогда. И я сижу с ними. С ранеными. Я не могла никуда уйти. Сидели с ними, песни пели. Танцевали, кто мог. Рассказывали, они говорили, как на фронте, мы рассказывали, как здесь живем.
Мы же ездили каждый день. То на фронт отправляем, то в госпиталя концерты давать ездили. Им же тоже надо, скучно же. Я, бывало. иду в Ульяновск , по лестнице поднимаюсь, а рядом был госпиталь военно морского флота. А он был загорожен, стена была. И они знали, когда я иду, знали, когда поезд приезжает. Вот они садились на стенку и кричат: «Маргарита!!!»
Не плохо было. Как то вертелась все время.
Мачеха хорошо жили с отцом. Папа тоже умница. Три класса закончил, а я в седьмом училась, он мне задачки решал. Раз он из семьи ушел, такой молодой, мальчишкой из семьи ушел. И устроился на работу, на кухню. Я думаю не поляки ли они. Почему он не допустил до своей семьи нас. Мы же никого не знаем. И потом меня интересует Кувакинские. И само по себе, это конечно мое мнение, четверо детей, мать умерла, как бы братьям не помочь. Но никто. Что это за семья? Только брат матери, дядя Ваня, священник приезжал.
А потом ведь его все таки на Север выслали.
Репрессировали. После войны уже. Павлов Иван Алексеевич.
Был в Симбирской церкви, Ульяновск. Всей симбирской областью он был владыкой. Вот икона у меня, это он подарил, сейчас покажу. Она была в золотой оправе , вот такая сеточка из золота вся. И когда мама умерла, отец женился и мачеха сдала все золото.
И потом он меня очень любил, почему – не знаю. Старшая сестра мне говорила, что когда я родилась, он сказал: «А вот эта будет игуменьей в церкви!» Почему так решил – не знаю.
Не была, но крест ношу всю жизнь и дети мои носят.
И я молюсь. Он купил мне платье, кому то ботиночки, подарил мне платье и говорит: «Поцелуй мне руку!» А я говорю: «И платья мне не надо и руку целовать не буду!» Вот такая была.
Я коммунист с 1962 года, до сих пор я не вышла.
Как я замуж вышла.
Он был сан инструктор в части, где я работала. 34 236 воинская часть или морской арсенал. Он там служил, очень был красивый. Тамарка, у меня дочь, похожа на него.
Я хулиганка была страшная, он меня боялся. Нас было семь человек девчонок, группа, оторвыши были. Нас парни боялись. А он деревенский парень. Во- первых они приходил к нам в цех и готовую продукцию у нас отгружали. И они служили по охране арсенала, а приходили, помогали выгружать продукцию. И они пришли и вот приглянулся, понравился.
И вот он сначала побоялся ко мне подойти. А мы же ходили на репетиции, раз в хоре я была. Ну и он меня подкараулил разочек. «Можно, – говорит- с вами поговорить».
Я говорю, – «Можно!»
Ну что то слова за слово.
Говорит: «Можно, я пойду в увольнении, и я приду к вам».
– Не знаю, у меня такие родители. Папа может выгнать, я боюсь!
– Ну давайте договоримся, в какое время выйдите.
Раз пришел, два пришел …
На улице мы стояли. Раньше дураки были, не как сейчас -все умные. А потом влюбился, он меня ревновал по страшному. Чего так – не знаю. А я такая всю жизнь, меня все любят и никто не любит. Вы можете меня понять. Вот бывает такое в жизни, вот все любят и никого нет. Мы уехали в Эстонию и я устроилась на железной дороге. А раньше не брали, если эстонский не знаешь, а в буфет меня взяли и я работала. А он сопровождал грузы и у него там жила сестра. И мы поехали туда. А мачеха, когда мы собирались, она сказала: « Он ревнивый, будет хулиганить, приезжай домой немедленно. Ссвадьба у нас хорошая была. Мы утащили пять литров спирта с завода. Девки утащили две курицы из дома. Принесли к маме, мама отругала а что делать уже принесли этих кур, нас было девять человек и сделали свадьбу.
В 17 лет вышла, а он на 10 лет старше. Он был умный, знал подход. Мы с ним прожили пять лет, Тамара родилась. Ну понимаете, что получилось он хотел сына , а у меня родилась дочь. И он ее не принял с самого начала. Не обижал ее, я же видела что такое состояние, и у нас пошел раздор
– Еще до Эстонии это было.
Ребенка ,когда поехала в Эстонию, оставила у мамы. Я поеду, первое время и жить то негде. У его сестры семья была семь человек, где там жить то. Еще они и не очень пускали русских. Потом нашли квартиру. И что вы думаете, работаю я , еще вторая русская была, все хорошо, премия была, езжу на рынок продаю, взяли вторую русскую и та стала воровать. Я ей смену сдаю, а она когда мне передает, напишем одно, стану считать – не хватает. А муж ездил на работу, сопровождал грузы на железной дороге. И там была у нас мед сестра в вокзале. Я работала в ресторане 3 класса. И рядом был мед пункт. И вот однажды я передала ей смену и ушла домой.
Вдруг бежит: «Маргарита, пойдем скорее!» Закрыла буфет и прибежала ко мне. Приводит меня и говорит: «Зайди в мед пункт!». Я захожу, открываю первую дверь, никого нет, открываю вторую а мой муж с мед сестрой они на диване и лежат. Представляете, я слова не могла сказать.
Что мне делать? Срочно шлю телеграмму: «мама, высылай деньги, не вышлешь- повешусь. Бедная мачеха! Ночью, в снег, в бурю шла 5 км вниз, где была почта, деньги высылать. Утром выслала деньги. На билет-то нет денег. И я пока он уехал сопровождать груз, купила билет и села в поезд. Села, вдруг слышу. бежит по перрону кричит: «Маргарита, Маргарита!» Меня трясло аж. Я его так боялась, он однажды меня так избил и все забрал. Это в Эстонии, когда никого не знаю . И знаете за что: пришли эстонцы – мужики. Была бригада какая-то железнодорожная. А они ведь как пьют, не как наши: взяли маленькие бутылочки спирта и пива, и по глоточку и пивом и закусывают. И мне налили. Но я в то время вообще не пила коньяк, ну вроде в благодарность. И ему рассказали! Вы знаете, он меня как избил. Все вещи у меня забрал. осталась кровать и все. А мы же квартиру то снимаем.
А вещи забрал к сестре. Все забрал, оставил кровать и все. Что делать и я уехала домой. И потом через год, он же жил с этой женщиной у нее ребенок был. И он приехал к нам. Но естественно он мне не нужен, столько пережила. Но состояние было не нормальное.
, и даже там когда работала
2 – Я там два года отработала. Директор был хороший человек, он очень любил потому что учился в Ленинграде. Благодарностей полно
21 год мне было.
Ну вот вы вернулась я к маме, устроилась опять на завод. В цех опять взяли. Сначала в гильзовом цехе, а потом опять поставили мастером. И опять мастером работала и так до 1947 года. В 1947 году у меня случился несчастный случай, у меня была подруга, которая вырезала трафарет.
Трафарет – это бумага паромасляная, она высыхает, на ней вырезают цифры и наносят краской на снаряды. Она вырезала трафарет, а у меня был снаряд 85 мм пятого разряда, ржавый весь, нечего уже там нет, валялся долго очень. Я ей говорю: «Давай его закопаем!» А у нее был парень, который работал в первом отделе. И от части до первого отдела он ездил с документами и они решали что ему надо продвинуться, и она меня продала. Вдруг приезжает первый отдел.
А снаряд не нужен, но на каждом снаряде номер. Но меня из- за одного снаряда военный трибунал судил. А он ржавый весь, а надо было упаковать в отдельный ящик, составить формуляр и тогда по этому формуляру сдать в склад. А я думаю чего буду возиться. И закопали. Была такая эстакада, где подъезжали все грузили, а мы за эстакадой, там был лес.
А подружка что сделала? Где мы закопали, она поставила палочку. И когда они пришли, она же не пошла на это место, а указала, где. Они пошли и выкопали. А меня забрали
Подвели меня, при мне вскрыли. Говорили, что я предатель Родины.
Меня продержали сутки в КПЗ при части.
И у меня случился нервный срыв. Отнялась спина и меня в госпиталь.
Ничего не могла, не встать, ничего. Но люди там не плохие, они все понимали. Сожитель подруги захотел повыситься в должности. И вот меня предали.
Долго лежала. И когда выписали меня уволили по статья 47 пункт б за нарушение правил внутреннего распорядка военного завода. На работу не берут никуда. Здесь уволили, у меня ребенок, надо чем- то ее кормить. Что делать не знаю.
Я не работала, прихожу с бани, а у меня сидит первый отдел. Приехали на машине и забирают меня и везут в прокуратуру. Пришла, он меня начал допрашивать, я все рассказала.
– Почему вы это сделали?
– Ну почему, я посчитала, что это лишний ящик, бумаги, что бы стали делать с ним, он же не подлежит ничему!
– Ну и что, там же номер есть.
И он говорит: «Как фамилия?»
Я говорю: «Королева!»
– «Я тоже Королев, но я своей Родине не изменяю!»
-А я,- говорю,- изменяю. Я с 16 лет работаю, я на Катюшах отработала, семь лет отработала на производстве. Я что Родину предала?
Он говорит,- Да все понятно, вы говорить умеете!
– А как бы вы хотели, что я такого сделала!
И вдруг он оставляет меня одну и уходит, я сижу. Час сижу, нету, и вдруг поднимаю голову, а в потолке окошко и мужик сидит, наблюдает за мной. Они думали, что я буду рыться в документах. Я глаза закрыла и сижу.
– А что вы сюда, спать пришли!
– А вы пропали, что мне делать то. А чего вы следите за мной, воровать что ли я буду?
И он вызывает мою подругу и говорит ей: «А ну ка, Савушкина, сядьте сзади! А вы знайте, с кем разговариваете?
Я говорю, – А чего, Надя, подруга моя .
Да, – говорит, – ваша подруга вас и сдала.
Она там начала, а он, – Замолчите. Разве можно такими вещами шутить. Вы оставили ее без работы. Она все войну отработали и ее уволили.
Ну, вообще отчитался и меня отпустили. И больше меня не вызывали ,
А после этого, куда мне деваться. Меня даже в колхоз не брали. Папа работал, а меня не брали по этой статье. И вдруг тут орг набор в Ленинград на фарфоровый завод. Организованный набор.
Это государство набирало, специально на стройки. В Ульяновске было объявление и было по орг набору в Ленинград. Контора специальная по набору, приходишь туда, заключаешь договор, например, на год. Дают подъемные и говорят, какого числа отправка.
Подъемные – 150 рублей. агент с нами ехал , он сопровождал. Он же должен сдать нас по списку.
Я и говорю: «Папа, вот такое дело, если согласны, пока я там устроюсь, годик Тамара поживет у вас ?
– Да о чем речь, давай, давай. Я пошла оформилась, мачеха меня провожала. Я приехала сюда и вот на стройку. Сначала приехали на Разъезжую в товарном вагоне
Это 1951 году, татары, чуваши, мордва, и нас семь человек с этого набора всего русских. И вот мы приехала на Разъезжую , привез нас сопровождающий и пошел оформлять нас.
И вдруг ему говорят, что уже набрали, уже привезли из другой области, решайте, куда вас отправлять. Нас с Разъезжой на Поповку, а здесь только здание было. Оно еще не работало, и нас с ночевкой в это здание, на вокзал в Поповку.
. А там ночью пьяные, бомжи, что там было, а мы то деревенские. Там переночевали и нас в Саблино
Из Саблино отсюда с завода , здесь же завод кирпичный был на берегу реки
Здесь была и баня на берегу. За нами пришла машина от завода. Оказывается, здесь должен быть кирпичный завод и для стройки нужна была рабочая сила.
И нас принимает начальник участка Ленинградской участок спецстроя. А до нас здесь стояла воинская часть. Они там остались, потому что они здесь делали мины, искали их. И эти бараки от них остались, и кровати их остались и все и ведра и все.
А выглядело Никольское так .
Здесь было вот, четыре коробки двухэтажных домов, без крыши, без всего, дороги были плохие, почти их не было.
Дома, вот те которые по дороге идут. Где сейчас контора вот сюда в сторону было два двухэтажных дома, где жили семьи офицеров. Были бараки ,где жили солдаты , два барака, был где их сажали, губвахта была отдельная. Было два склада , где склад был одеяло, подушки, вещевой склад был. А второй был носилки и все такое, инструменты, как ангары были. И все
Жили люди, которые работали на заводе, семьи же жили. А бараки освободились и нас в эти бараки . Мы еще даже за печку зашли, там трусы остались солдатские. Мы потом, крышку нашли, ничего же не было, там было посередине поселка колодец, где брали воду. А у нас ни ведра ничего. Так мы литровую банку завязали и доставали воду. Потом стали только давать. Нас семь человек в одну комнату, кровати отдельные. А остальные, их человек 50 было, их в другое место
Барак был дом культуры. И там крутили кино солдатам. И вот Дубоусов Анатолий Алексеевич был директором ДК. Был тогда еще он молодой. И мы там начали жить.
В кустах нашли от танка крышку , налили в нее воды, потому что везде было болото, эти штаны и начали мыть пол, ничего же не было. Я- то еще ладно, приехала, с собой привезла и простыни, и наволочки и одеяла легкое привезла. А они-то без всего. Ну татары, чуваши народ такой, но чистюли. Только понимаете, они жили очень бедно, они приехали: галоши светлые такие, шерстяные носки, фартуки, юбки и платки. Вот такие приехали, теперь и не узнать, которые здесь остались. И мы так стали жить.
А приехали мы в страстную субботу сюда . На машине. которая за нами приехала, был Павлов Николай Михайлович. Он в то время был помощником каким то, начальником на заводе. И мой Николай работал на бульдозере учеником и их за нами прислали на машине. Приехали, и он вечером пришел ко мне в барак, Николай мой и вот прожили 46 лет. У Николая дом был. Он с родителями жил
Дружили мы , я то уже стрелянная уже, была замужем, а он чего мальчишка 21 год ему был.
На три года я была его старше. Но он был не плохой, ничего плохого себе не позволял, я ему не говорила, что у меня есть ребенок, все скрывала. Приехали мы в апреле месяце как раз в Пасху , в страстную субботу. В первый день Пасхи нас повезли в Саблино , разгружать уголь, дрова и сланец на завод кирпичный и мы там разгружали в Саблино да еще и в страстную субботу. Ну вот так Николай ходил ко мне, потом приходит и говорит, что наверное мать узнала, что вербованные мы и она дала ему нагоняй. В общем приходит и говорит: «Маргарита, ты меня извини, я не могу больше приходить, такой скандал дома!»
А я говорю: «Я тебя и не заставляю , ты же сам пришел, я тебя что ли позвала!»
И вроде как мы с ним разругались. Сидим, отдыхаем. На работе меня сразу бригадиром назначили, дали бригаду, а занимались мы тем, что счищали делали территорию для завода кирпичного.
Было как кустарник, там же был мох, где газостанция и там спуск, там был противотанковый ров, все закрывали. А мы эту территорию чистили, эти пни, потому что здесь же передовая былв, и деревья все снарядами сбивали. а корни остались. И мы ломом выкорчевывали эти пни, девчонки руками в резиновых сапогах.
Лопатой и ломом. Так целая гора была. Так потом считали и за каждый корень нам платили деньги. Мы немного получали. Меня сняли с бригадира, потому что я ругалась. Я же работала мастером и знаю, что такое оформление нарядов, а чего татары чуваши ничего не знают. Они подписали по 5 рублей получать, а когда стала получать, так дали 3 рубля. Я естественно, возмущалась и меня выгнали с бригадира. И начальник хитрый, но хороший мужик и он меня поставил заведующей склада, всем хозяйством. Мы даже с ним даже разодрались
Я стала садиться в машину , ехать на работу, мы железную дорогу восстанавливали, а он меня за ногу и не пускает.
-«Я вас снимаю с работы!», а я говорю: «Не ты меня назначил, я сюда приехала, и буду работать значить!» А он был начальником участка у нас . А я его за волосы как схватила с машины то. Он как заорет. А там шоферы еще были, вот смеху то было. А я такая хулиганка была.
А потом, в 1962 году, когда я стала поступать в партию, он меня там защищал. И вот я стала работать на складе. Там были матрасы, подушки, ведра. Всем заведовала. Расскажу вам такой случай. Его жена жила в Ленинграде, а он здесь. И в одно время он приходит ко мне на склад, берет меня за руку. «А что вы вечером делаете?» – говорит
Я говорю: «Как что, сплю! Чего я делаю!»
А он говорит: «Может быть встретимся!»
Я говорю: «Чего еще придумал, умник какой, у тебя что жены нет!» И он на меня разозлился, я вообще думала, что мне придется уезжать отсюда.
А потом ему было не удобно так. Он так мне сказал , что мол я предпочитаю простых людей.
Я 20 лет работала на участке, только в 1971 году перешла, чтобы мне полтора года доработать чтобы пойти на пенсию в 45 лет. Меня взяли после 20 лет .
А Николай месяц не ходил ко мне, нет и нет. Потом я ушла во второй барак к девочкам, сижу с ними разговариваем. Вдруг с нашего бараке прибегает одна из комнаты, где мы жили.
«Маргарита, иди, Коля пришел с вещами. На велосипеде приехал!»
Так я говорю: «Идите и берите, зачем он мне-то нужен с вещами. А какие вещи?»
« В сетке кирзовые сапоги и комбинезон». Он дома разругался, тянуло, наверное ко мне. И вот приехал ко мне. Пришла я к нему, он заплакал.
– Маргарита, возьми меня иначе я пропаду.
Я ему говорю, – Да что ты за мужик в конце концов . Он пропадет, да почему пропадешь родители же есть?
А он говорит, – Выгнали меня из дома.
Я говорю,- Почему выгнали?
-Из за тебя,- говорит, – что с тобой встречаюсь.
Я говорю, – Мы с тобой договорились, что мы не можем встречаться.
А он говорит, – Не могу без тебя. И остался он со мной. Купили мы маленькую, семь человек наплакались, и остался он. Вот и 46 лет прожили с ним.
Сделали железную дорогу, она шла через мост и на Поповку а потом на Колпино сделали. А здесь была узкоколейка. Где рынок у нас, там столько было брусники
А где дет дом, там было немецкое кладбище. Коля муж мой работал на грейдере, и вот когда засыпали, здесь не было дороги, вот где ручей течет. И когда делали засыпку Коля говорит: « Я на грейдере даже тела некоторые выгребал, то шинели, то сапоги то еще чего нибудь. А потом вроде собирали. Не знаю, что делали». Это был 1951 год , если в 1941 году 10 лет уже.
А на месте детского дома был госпиталь военный. Вообще это здание- клуб порохового завода. А войну был госпиталь у немцев, и поэтому там кладбище. А потом все эти останки собрали и в машину и увезли.
Куда то закопали наверное. Вы знаете, в то время ходили пешком на Поповку и там было такое поле , мы как то шли я и говорю а что там интересно белые камни лежат , а это черепа.
Где- то посередине от Никольского, я стою, срываю сирень, цветет сирень, задела за что то, смотрю труп. Посредине моих ног и у него даже ложка в сапоге. В 1951 году. Это наши солдаты. Они же когда отступали , вы знаете сколько их здесь погибло, вот здесь по берегу кошмар.
Не по нашему берегу, а по другому. Потому что с той стороны от Ленинграда шли штрафники, а потом войска шли. А сначала шли штрафники, в которых стреляли
А вы знаете, что на нашем мосту Есина Вера Ивановна врач немцев на мосту встречала. Она, наверное, уже умерла, дочка у нее такая полная была. Вот рассказывала, что мальчишек, которые воровали. Вешали. Родители моего мужа жили за речкой и вот когда немцы пришли, выгнали их и моя свекровь с детьми поехали в Псков на санках.
Шура Медведева была такая, она была переводчицей у немцев. Вы знаете, как было, после нас приехали с Харькова, строители строить дома. Так знаете, наши парни и с Никольскими дрались, на каждых танцах были страшные драки. Они не принимали приезжих. Село же осталось ведь. И потом они все приехали, наши родители, например, мужа родители были в Германии, а после войны жили здесь и работали на заводе здесь.
