< Все воспоминания

Сочугова Элеонора Николаевна

Заставка для - Сочугова Элеонора Николаевна

  Я – Сочугова Элеонора Николаевна, 1929 года рождения, родилась в городе Ленинграде на Васильевском острове. Квартира в Ленинграде у нас была с 1937 года, Сначала жили мы на заводе Калинина. Папа был комендантом, я там и родилась. А потом отправили его, когда колхозы начались, в Лужский район, станция Плюсса, деревня Алексеевка, вроде бы, не соврать бы. Там был колхоз, большое было поместье барское, Как…

 

Я – Сочугова Элеонора Николаевна, 1929 года рождения, родилась в городе Ленинграде на Васильевском острове. Квартира в Ленинграде у нас была с 1937 года, Сначала жили мы на заводе Калинина. Папа был комендантом, я там и родилась. А потом отправили его, когда колхозы начались, в Лужский район, станция Плюсса, деревня Алексеевка, вроде бы, не соврать бы. Там был колхоз, большое было поместье барское, Как картошку ездили сажать – и мы тоже. Резали ее, сажали. Коров много было, сады были. Совхоз Гривцева назывался. Там папа работал, потом в Ленинграде дали квартиру, и приехали мы. Папа в обкоме Союза работал.

Мама преподавала в шк

Сочугова Э.Н. с родителями

оле рукоделие, и все. Она и- Ярославской области, а папа – из Калининской области. Когда папа служил, они познакомились.

В семье было трое детей. Отец работал председателем обкома Союза мясных, молочных совхозов, мама не работала. До войны я училась в школе. По-моему, школа была на Полюстровском переулке, номер школы 21. Когда началась война и уже была блокада, школу закрыли под госпиталь.

Я отучилась три класса в Ленинграде, а потом училась в вечерней школе, когда эвакуировалась. Сестра у меня 1924 года рождения. Она во время войны устроилась на завод работать. До войны она закончила школу. Завод не помню как называется. Их послали рыть окопы. Когда начинались бомбежки, их отправили обратно. Брат был маленький – он 1939 года.

Отец сразу, как война началась, ушел добровольцем, так как он был полит работник, в запасе был. Мама не работала. У нас была 2-комнатная квартира. Когда начались бомбежки, мы перешли жить в кухню. Было уже холодно. Мама и нас трое. У нас был четвертый этаж. Топились: стулья жгли да все такое. Еще по осени мама с сестрой ходили на поля на Пискаревку и хряпу собирали: листья капустные подмороженные. Блокада началась, в магазин ходила мама. Пока по карточкам были товары, потом только хлеб давали. Один раз даже три дня не было хлеба, потом хлеб выдали. Но очереди были. Мама ходила, в очереди стояла. Люди разные жили. Были которые и наживались на бедах. Ходили, выменивали по знакомству на что-нибудь – на крупу или на хлеб.

До войны не было запасов. Жили так. Когда война началась, мы были в пионерском лагере. Райволово называлось, сейчас Рощино. Мама работала сестрой-хозяйкой, а я была в лагере по путевке. Когда началась война, отец приехал. Пионер лагерь был от обкома. Папа приехал и сразу стали эвакуировать, потому что рядом финны. Ходили слухи, что они вырезали наших. Поэтому нас сразу вывезли.

Начало 1942 года. Ночью случился пожар. Загорелся дом. У нас было пять подъездов, в 4-м подъезде был пожар. Кто-то говорил, что буржуйку оставили. И вытащить успели только. Сначала не знали, потом стали кричать, что пожар. На 4-м этаже успели вещи кое-какие вытащить, на улице был мороз сильный. Брат лежал на вещах и описался и подморозился немного. Воды не было, ездили в прорубь на Неву за водой.

Пожарные машины, гидрантов не было или замерзли, я уже не помню, Возили с Невы, воду набирали. Пока уедут, приедут – дом выгорел. Мы жили в 12 корпусе, дом 40 Кондратьевский, и там 12 корпусов, наш выгорел корпус. Почти сутки были на морозе. К школьной подруге мы пошли, у нее были. Погрелись. Потом нас поселили, дали комнату. Люди были эвакуированы. По-моему в 4 или в 3 корпусе. Одна комната была с вещами, а вторая пустая, нас туда поселили.

Варили все на буржуйке. Еще хлеб когда давали по 125 грамм, мама его на жмых меняла.

Подсолнечный, кокосовый был жмых. Подсолнечный был ничего, его грызли. Клей был у папы столярный, мама варила студень, туда лавровый лист, перец черный – и так варила студень.

За водой ходили на Неву. На санках возили.

Как-то ничем не болели. Я не знаю, но было расстройство желудка. Но чем лечить? Нечем. Никуда не ходили, я никуда не ходила, сестра, когда работала. Мама в магазины ходила.

Нас не отправляла, боялась. Боялась, что убьют или карточки отберут. А у нас дорога на Пискаревское кладбище –  вообще ужас. Видели, может, быть как туши мясные возят? Так на открытой машине везли покойников на Пискаревское кладбище. На Пискаревку везли и у нас на Богословском хоронили. А на Пискаревку тоже мимо нас везли, там рвы….

Взрывали траншеи и туда захоранивали во рвах.

Вот дядя у меня на заводе работал, но они как на военном положении считались. Он был инвалид, у него одна рука больная, они были на казарменном положении. Он умер. тетя его на санках возила хоронить.

Зима, холодно было, чуть потопим, все, что было, на себя надевали. Не было крыс, а в той квартире, куда поселились, мы недолго жили.

Вода-то замерзла, что было, то обмывались. Зато, когда эвакуировались, у людей у всех были вши – и в голове, и в белье, во всем. От этого и тиф, потому что в белье, почему в пропарку все были вшивые и в одежде, и в голове. Где намоешься, оботрешься – и все.

Помню, мы в бомбоубежище уходили через дом, в другом корпусе. А сестра один раз пришла с ночной смены, еще в комнате до морозов в комнатах можно было жить. А у нас подстанция за окном, дом примерно вот так как конец этого дома, дорога проходила, а за забором – подстанция. А она пришла, легла спать и не спряталась. А когда пришли, все стекла вылетели, осколки были.

Морозы были сильные.

Потом когда эвакуировались, мы уже эвакуировались, когда хлеба прибавили. Мама сказала: уедем.

Вообще мама уходила в очередь рано. На Минеральной улице была булочная. Через наши все корпуса надо идти на улицу Минеральную и очередь с утра и занимали рано. Иногда давали за два дня вперед, а потом не было три дня. Так очередь, когда привезли хлеб, была очень большая.

Мы ничем не занимались. Холодно было, лежали на кровати. Но когда еще лето было, только что война началась, ходили к подругам, И так играли, пока бомбежек не было. А потом, когда зима настала, никуда не ходили. Я помню, летом мы в каком же театре была, как же называлась постановка – свадьба… Забыла… Потом вспомню. Мы с подругами купили билеты и пошли в театр. Во-первых, в театре, когда были тревоги, сразу всех выводили в подвал. Потом возвращались обратно – досматривали. А когда ехали домой, подъезжали к нашим корпусам, еще нужно было проехать остановку, и трамвай остановился: «Воздушная тревога!» И все побежали прятаться. Я до восьмого корпуса добежала, к стенке прижалась. Какой ужас был! Бомба, она так со свистом летела где-то в стороне, но дом заходил ходуном. А мама даже в бомбоубежище не пошла. Боялась, что со мной что-то случится. Тем более бомбежка началась. Она была в парадной и сказала: «Больше никуда не отпущу!»

А предупреждали, что начинается бомбежка, так: «Воздушная тревога!» Сирена завоет. Какие-то минуты – и начинают бомбить.

Мои подруги? Я не знаю, где они. Я одного только видела из класса – Волокитина Юру. Мы когда в топографическое училище на танцы ходили после войны, он играл в оркестре. Он сказал, что многие погибли, многие не вернулись из эвакуации. Я знаю, что моя подруга Майя Косолапова погибла – попала под бомбежку. И такой еще был Мартыненко Боря, тоже погиб, он мне рассказал.

Соседей после войны встречали. Я с соседкой девочкой Нелей встречалась, а так с остальными – нет. Из одной квартиры только.

Мама сначала, когда стали детей эвакуировать, не хотела уезжать. Думала, война закончился, не хотела бросать, все нажито с трудом. А когда дом сгорел, уже мама пошла, записалась на эвакуацию. И нас как-то так быстро свернули. Папа был в госпитале, в Ленинграде, где Нахимовское училище. Мы даже не успели с ним попрощаться. Ехали на пассажирском сначала, потом нас по ледовой дороге на машинах повезли в Борисову Гриву. Впереди машина ушла под лед. Кругом регулировщики были, мы доехали. Везли на грузовых машинах, закрыты тентом. Было очень холодно. Когда мы туда приехали, такое помещение было. Кто как на полу разместились. Нам выдали по миске супа. Густое было, мясо, картошка. По буханке дали хлеба круглого. Шоколадку дали, но предупредили, чтобы сразу много не ели. Потом оттуда мама собралась ехать в Ярославскую область, на свою родину. Грузили нас, вещи были у нас привезены, разгружены, около железной дороги – голое поле, в товарные вагоны грузили. Погрузка была ужасная, лезли, кто как мог. Получилось так, что часть вещей в один вагон и мы тоже, а мама с бабушкой и часть вещей в другом вагоне оказались. Пихали, как могли. Машину швейную так и оставили на поле.

Ехали мы в товарных вагонах, были буржуйка. Кто на стеллажах, на нарах, а кто на полу, потому что вагоны были забиты. Потом на какой-то станции выходили или как, бабушка с нами эвакуировалась, мамина мать. Они к нам в вагон перешли. Когда стали подъезжать к Ярославлю, бабушка, видно, тифом заболела, без памяти была. Просила: «Везите меня на Волгу!» Она умерла в вагоне, ее сняли с поезда. Где она похоронена, не знаем. Когда приехали в Ростов-Ярославский, к маме на родину 06 апреля, нас поместили в эвакогоспиталь. Нас положили в одну палату. Мама сразу потеряла сознание: она тоже заразилась тифом. Мы сначала лежали в грязной палате. А потом и вещи наши – в санпропускник в другую палату. Маму сразу в больницу. Она все кричала: «Держите мне голову!» И повторяла: «Колю не

Отец Сочуговой Э. Н.

бросайте!» Это брат. 7 числа ее увезли в больницу, а 11 она уже умерла. Ну вот мы в Ростове, Борисоглебская слобода, деревня Селище, мы там были, на ее родине. Мы там были не долго, потому что тетя с папиной матерью были эвакуированы в Казань. И папе сообщили через военкомат. Папа списался с теткой и нас перевезли в Казань.

Мы одни дети были. Сестра была постарше. Перевезли и так мы жили с тетей, бабушкой. Потом завод был эвакуирован в Казань. Ленинградский завод, 4-й калининский завод. Там тетя работала и комната была. Когда они приехали, мы там и жили все вместе с тетей и бабушкой. Сестра устроилась работать в военную часть. А мне уже было 12 лет, 13-й год пошел. Меня устроили на завод работать.

Мы парковали детали. По 12 часов работали за конвейером, для мин колпачки делали. Смотрели, чтобы не было трещин, по высоте – все смотрели

Наш завод мины выпускал. Мы были на браковке деталей. Другой раз ночью заснешь, а конвейер движется. Руку положишь, все накопится, когда соседка придет, толкнет под бок, сгребешь и начинаешь, чтобы побыстрее.

Взрослые были, конечно, но были и дети. Меня привели когда на завод, чтобы достать, ставили ящик, потом табурет – это чтобы я доставала. Наталья Яковлевна была мастером, и тетка ее упросила, чтобы меня взяли на работу

Сочугова Э. Н. в Казани

Карточки были. Можно было купить крупу, хлеб. Кушали получше, получали небольшие деньги. Получишь деньги, выскочишь, а там татары продавали лепешки, я не знаю, как они пекли их. Большая лепешка, сожмешь – там нет ничего. Купишь с получки этих лепешек. Потом в 1945 году, когда война закончилась, надо было дождаться, когда завод обратно вернут. А я захотела в Ленинград попасть. Жилья не было. Жилья не было, было не добиться. И я взяла завербовалась в Ленинград на стройку. А когда ставили на очередь, сестра приехала. Она замуж вышла, муж дал вызов, тете с бабушкой от завода дали жилье. На очередь сестру поставили, а меня нет, так как они приехали организованным порядком.

Папа с фронта вернулся больной, у него открылась чахотка, и он в 1947 году умер. Ну вот.

 

Я потом на стройке работала, потом в совхозе, а потом переехали сюда, и здесь вечернюю школу закончила, 4-й класс в Казани закончила.

Училась я в Толмачевской школе, только не в большой. Лидия Михайловна преподавала математику, Эльвира Петровна у нас преподавала русский.

Брат потом был у меня в детском доме. Был детдом от завода, и тетка его туда поместила в Казани.

А когда приехали сюда, он был здесь. Под Ленинградом был детдом. Потом тетка его взяла. Он выучился, два института закончил, потом женился, купили квартиру. А сестра вышла замуж, у нее был военный муж, и приехали в Ленинград. Жили они вместе с его родителями.

Потом сестре отделили комнату, они разошлись. От их большой комнаты отделили, так и жили. А потом разъехались, сестре дали большую комнату, а потом она, в каком не помню году, дочь вышла замуж. Сначала на полуострове Шмидта были, муж учился – кем же? – не летчик, а то ли техник, но летал на самолетах в бригаде. Там жили они, а потом переехали в Москву, Трудовая станция.

Отец умер у Юры, у Ниночкиного мужа, мать осталась, и они там стали жить. А потом свою получили квартиру. Юра работал в Шереметьево. Он был инженером по сооружениям аэродромным. А потом они в Дмитров поменялись, там доплатили и получили двухкомнатную квартиру, и сестра комнату продала и туда переехала. Так все разлетелись.

На заводе во время войны я отработала три с половиной года без выходных.

По 12 часов работали, потом сделали 8-часовой рабочий день.

Приходили домой, отдохнуть хотелось, но ходили и на танцы. Хорошего не было ничего. Все осталось до войны хорошее.

Папина мать в Ленинграде умерла. Тетя жила с ней, а я нет. Сначала папа, потом бабушка умерла. И тетка похоронена.

Дедушка папин отец умер – я его не знала. Я дедов не знаю. Сестра знала маминого отца, а я нет. Мамин отец был здоровый дед, в бане угорел до войны.

Папа был на Ленинградском фронте, в артиллерийском. Был награжден орденом Красной звезды. Он с 1889 года. А в 57 лет его уже не было.

 

Фото

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю