Я – Вера Васильевна , 37-го года рождения. Родилась в Тосно. Мы жили на шоссе Барыбино, около ДРСУ. Нас было пятеро: трое детей и отец с матерью. Мы жили в своём доме. Отец работал, мать с нами сидела. Отец работал в электросети. У него было со зрением плохо – он в детстве сжёг глаза, и поэтому вот такая у него работа была. Он у нас непьющий был, очень хороший семьянин, хозяйственный, всегда дров принесёт, и он очень любил своих ребятишек. Он и дом построил новый около ДРСУ.
Немцы пришли 21 августа. Они шли от Лисино-Корпуса. Мы, конечно, все очень напугались! После нашего дома был ещё один дом, а потом лес. Мы скорее в лес побежали. Я как сейчас помню, мне было четыре годика. И самое главное, что мне запомнилось: мне купили новые сандалии на день рождения, – у меня 4 августа день рождения, – и я один сандалик потеряла. Я ещё получила подзатыльников. Но это было очень страшно! Мы не знали, что такое немцы, мы же дети! Не было никаких боёв! Они даже ни разу не стрельнули. Никаких боёв, никаких перестрелок! Они шли строем из Лисино-Корпуса прямо в центр Тосно. Там ещё и дороги-то не было. Это они потом собрали всех, кто мог держать лопату, пилу, и пошли строить дорогу из колышек, из деревянных колышек. Рубили лес и эти колья забивали. У них вся дорога такая была. А потом прямо на эти колышки асфальт положили.
Около ДРСУ, где сейчас детский садик седьмой, там вокруг был лес. Мы просидели в этом лесу голодные, холодные. Ну, и чего? Пришли домой – все вещи наши на улице. Коровы нет, – у нас хозяйство было, – куриц нет, поросёнка нет, и там хозяйничают немцы. Они сделали какую-то ремонтную базу, где ДРСУ, и ходили туда дежурить. А они такие, знаете, как в фильмах показывают: с касками, рукава засучены – август, тепло. С автоматами стоят, нас нацелят и кричат «пух-пух». Я так боялась, не знала, выстрелят или нет?
Вот так мы жили. Жрать нечего. 21 августа, картошка уже созрела, а они всю нашу картошку танками перерыли и даже близко нас не подпускали несколько картошин взять, сварить, пожрать. С автоматами стояли, боялись партизан.
Питаться приходилось так. Я ходила, например, – рядом была немецкая кухня, и там очистки картошки. Там сейчас проходная и дом пятый, что ли, стоит. Был колодец вырыт. И мы ходили попрошайничать что-нибудь поесть. А был один такой фашист, зараза, он мне все время щи на голову выливал! Да! Я еду прошу: «Ну дайте что-нибудь, корочку хлебца!..» А он возьмет и выльет! А жили мы, знаете, где? В хлеву, где коровы спят. Но коров не было, поросят увезли, танками весь огород разрыли…
Партизан , пока не было. Мужики, конечно, собирались кучками, разговаривали. Ну, а я что, маленькая была, 4 года. Я всё очень хорошо помню, как щи на голову выливали. Очень хорошо помню! И как мы котелки их сраные мыли, а потом очистки доедали. Бывало, пойдём и очистки едим. Мать парила очистки.
А мать ходила… Бойня где-то была, и она там попрошайничала. Вся грязная, сраная, говном облитая!.. И если кишок принесёт, то это было большое счастье. А если рубец, то это вообще! Я ещё название хорошо помню: рубец, рубец…
Немцы очень боялись вшей. Часто приходили эти комиссии и проверяли у всех головы. И тут же обстригали, но у нас не было вшей. У меня за всю войну ни разу не обстригли голову. Мытья вообще никак нельзя было. Был таз, в нем суп готовили, в нем нас и мыли! Про мыло… Я помню, мама всегда говорила нам: «Не трогайте золу!» Она как-то золу отмачивала, отстоится, и этим нам мыла головы и стирала этой же водой. Делала щёлочь из золы. Мыла часто, потому что и сама придет от этого говна, с этой бойни. Что она там делала, я не знаю. Может, и убирала, может, и попрошайничала; я не знаю. Я же маленькая была. Мне лишь бы пожрать чего! Про рубец хорошо помню. Мы в него очистки напихаем. Это было самое вкусное блюдо! А котелки мыть мы ходили по очереди. Они съедали все, а потом что там у них осталось, мы помоем, из этого суп варили.
Однажды пошёл мой младший братик и увидал у них на столе хлеб с колбасой – у нас такой круглый стол большой был. Он схватил и откусил. Так они его так били, так били! Чуть не убили! Мама потом жаловаться на них пошла, к коменданту. Говорит: «Что ж вы мне так ребёнка изуродовали?» А они сказали: «Что хотим, то и делаем! Вас коммунисты здесь оставили…» Ну, правильно! Все убежали, а мы-то кому нужны? Всем в блокаду хоть хлеба давали, а нам даже и хлеба никто не давал! Выпросим, дай Бог, хлеба кусочек, какой-нибудь засаленный, замасленный, так это было такое счастье!
Нас в 42-м году погрузили в вагоны. Мама взяла, что потеплее одеться, и поехали. Какие мы работнички: мать и трое детишек? Нас никто не брал, кому мы нужны? Там одна женщина была, полячка, пожалела нас. Погрузила на телегу и привезла на хутор. Заставили нас для немцев поросят растить. Мы их караулили, выпускали погулять. Наша обязанность была следить, чтобы они за изгородь не убежали. Боровы были. Однажды мой братик маленький кувыркался, кувыркался и упал к поросятам за изгородь. Как мы кричали! Кто-то прибежал, их отогнали. Его искусали, но жив остался.
Но картошки мы там ели столько, сколько захотим! Самое любимое блюдо! Варили в котлах, большущих таких, метра два, наверное; печки такие стояли в доме, где мы жили. Нам нужно было натаскать воды; воды в нашем поместье не было, вода была в соседнем поместье А еще, они варили сахарную свёклу, и там, когда всю свёклу заберут, оставалась патока. И мы её варили долго, по очереди должны были её мешать деревянными ложками, а потом эти ложки лижем! Самое лучшее лакомство! Ну, вы представляете, сладость во время войны!!!
Немцы нас всё время посещали, но не обижали. А мама боялась, всё время прятала нас в кустах. Госпиталь был на хуторе, и они брали у детишек кровь. Как только покажется мотоцикл, – они на мотоциклах приезжали, – мама нас скорее прячет в кусты. И чтоб мы ни пикнули, ни крикнули! Мама боялась, что у нас кровь возьмут, а мы были такие худенькие, маленькие, слабенькие.
Моя мама там и умерла, в 45-м году, в марте месяце: у неё аппендицит был. Живот болел, она всю ночь проорала, а там были то русские, то немцы…Врачи может и были . Да какие там врачи, когда прибегут, пожрут и опять убегают? Особенно плохо было, когда наши передовики – затюремщики, появлялись. Если они уже приезжали, берегись! Они готовы были нас сожрать, что мы предатели, уехали. Как будто мы сами туда уехали. Так плохо обращались с детьми, как с животными!
В Германию нас не повезли; кому мы нужны – детишки. Мама умерла в марте месяце, а наша тетка была со своими дочками тоже там. Вот мы вместе и жили. Они нас и привезли в Тосно. Ехали мы поздней осенью уже. Приехали, а в нашем доме моя бабушка. Они были в Литве, но приехали. Их дом разбомбили, а наш остался. И она нас в детдом не отдали. Хорошая была, она меня так любила, Дарья Николаевна… Бабушка- это бабушка. Не знаю, как она это сделала, но она собрала деньги на корову. Но нашей задачей была каждый день этой корове собрать травы на ночь. Бабушка ездила продавать молоко в Ленинград. Мы ещё и поросёнка содержали. Но нам надо было обязательно рубить этому поросёнку бадью, кормить- то надо было чем-то ? Нам надо же было что-то жрать. Ну, молока она нам по стакану давала всегда. Вот идём мы в школу; курицы бегают, а у дедушки самовар был – дедушка нас в школу провожал, сварит нам по яичку в этом самоваре . Школа была у моста – деревянная. Далеко! Дедушка нас всегда провожал; давал нам молока, булки и обязательно по яичку. Работали мы, конечно. Огород был на нас: картошка, морковка, всё пололи. Ну, мы же уже взрослые были. Всё на нас, голодными ни сидели. А в школе я училась очень хорошо, меня после седьмого класса меня решили в техникум отдать в колпинский. Я колпинский техникум окончила. А потом заочный институт. Я отработала всю жизнь в АРЗ инженером – конструктором. У меня работа очень хорошо шла. И мастером работала; у меня была группа новой техники, я всё чертила. Там же штампы нужно делать; какой-то детали нет, для неё сразу нужно штамп делать; вот это моя была работа. Вот какая у меня жизнь была. На работе меня уважали.
Орлова (Рубачева) Вера Васильевна
В Германию нас не повезли; кому мы нужны – детишки. Мама умерла в марте месяце, а наша тетка была со своими дочками тоже там. Вот мы вместе и жили. Они нас и привезли в Тосно. Ехали мы поздней осенью уже. Приехали, а в нашем доме моя бабушка. Они были в Литве, но приехали. Их дом разбомбили, а наш остался.
