Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – Дмитриев Дмитрий Яковлевич. Родился в деревне Подлесы в 1927 году 16 июля. Родители мои были колхозниками, работали и до войны. Дмитриев Яков Дмитриевич – отец, и Дмитриева Ольга Ивановна – мать была. Отец в 1946 году умер, а мать – в 1963-м. Проработали всю жизнь в колхозе. Время нахождения в оккупации: 1941-1944 гг.
Воевал в Стрелковом полку 36 зап. Стрелковой дивизии. О том, что началась война, узнали по радио – объявили.
Что ели, что одевали? В войну – что носили довоенное, то и носили. Этим только и жили, что до войны осталось. Ели то, что растили в огороде – колхозов-то не было в войну.
Когда война началась, мы все убежали в лес. Слух прошел, что немцы. А укрыться было негде, вот все и подались в лес, а часть уехали, но потом вернулись обратно и тоже в лесу прятались.
Уже потом, к осени надо было чем-то жить, так мы вернулись в деревню, а тут кругом – немцы, аэродром уже был захвачен и самолеты стояли их, и вот мы попали в оккупацию.
Когда мы были в лесу, немцы уже заняли деревню. И в лесу они тоже были, за деревней. Окопы там вырыли. Машины, там…всякое было. А мы укрывались в лесу, остров там такой был.
Отец мой первый раз из лесу вышел, когда нужно было домой сходить за чем-то. Вот он и пошел. Идет по дороге, а у немцев там часовые стоят в лесу. Он тогда у соседа взял ребенка, Коленьку, и прошел. Ничего они не сделали, разговор завели: «Откуда, что да как?». Он говорит, что в лесу живем. Папа с ребенком был, поэтому и его не тронули, а он же по-немецки говорить умел. Уже прошло время, из плена он вернулся опухший весь. А когда отец второй раз пошел – без ребенка – стал из-за кустов выглядывать. А немцы его увидели, так папа на четвереньках бежал от них, хорошо, не попали в него.
Я тогда наполовину глупый был. Что я соображал тогда? Война-то надвигалась, а имущество у нас было кое-какое. Выкопали мы яму около сарая и туда стаскали добрище свое. А немцы все разрыли и утащили: мы-то в лесу, а вещи тут. А сарай закрытый был, что надо, мы сами унесли. У отца костюм был, тройка, еще царский, дореволюционный; жилетку мы оставили, а остальное забрали. Много чего было; у соседки тоже были положены вещи, и их тоже утащили. Она думала, что пропало, а это немцы все забрали.
А потом мы всей семьей ушли в лес: отец, мать, сестра отца и две мои сестры, и еще Галька была. Вот, нас трое детей и трое взрослых – шесть человек было. Мы вышли из леса и попали в деревню. А немцев тогда не было: они уехали уже. Ну, временами появлялись, но потом их уже не было.
Когда мы пришли в деревню, – вот теперь я вспомнил, – они уже уехали. Все, кто там был в лесу, все вернулись. Нас тридцать домов было. И в каждом доме по три человека. Это много было. Нас – только шесть человек. А на Бусаре у немцев была комендатура, а вот что дальше, я уже забыл.
Да, немцам же нужно было в деревне к кому-то обращаться, как к старосте или председателю колхоза. Ну, мы и выбрали, а как, я не помню. Немцы сами были или их представители какие? В общем, нужно было выбрать старосту и полицейского, чтобы за порядком следить в деревне. Выбрали дядьку Ваню, фамилию его я забыл. Он тоже был в плену и, наверное, умел по-немецки говорить. Его и выбрали старостой. И были мы на два фронта: днем – немцы, а ночью – партизаны, и был он между двух огней.
И партизаны потом забрали его да расстреляли вместе с сыном. Сын 1924 года рождения был, постарше меня. Он им кричал: «Меня расстреляйте, сына не троньте!». Нет, обоих расстреляли и полицейского тоже. А какой он полицейский – даже ружья не было. За порядком только смотреть. А народ-то чего, местный, кто сунется, что я буду! Давайте того, и проголосовали – выбрали. А они никого не предали, этот был старостой, у него брат в деревне жил, я забыл, как его звали.
И жила еще такая тетка Маня – горб у нее был за спиной. Маленькая была, с рук, что ли, выпала. Она жила одна, а когда война-то началась, пустили с Ленинградского училища спортсменов. Была общая школа, и их бросили, как партизанов, с Ленинграда. Ребята те лесом пошли, так один на мину нарвался – ему глаз выбило и лицо все разорвало. А дядька Ваня взял и поставил его к женщине – к тетке Мане.
Ну, у мальчишки зажил глаз, а тетка Маня испугалась: «Я, – говорит, – боюсь. Узнают немцы – меня убьют». Пришла она к дядьке Ване, как к старосте, а он забрал этого парня и к своему брату перевез. Брат его жил один, избу делал. Ну, брат его взял – парень еще побитый был. И получилось так, что, пришли немцы, забрали брата старосты и этого парнишку. Расстреляли, конечно… А капнула фашистам одна женщина. После войны жила себе дальше, хоть бы что ей. Ее уже тоже давно нет, забыл я ее фамилию. Вот как судить старосту? Своего же брата подставил. А его ведь потом расстреляли: и брата, и парня-партизана. Я считаю, он не виноват ни в чем, никого не предавал.
Ну, все-таки, когда война началась, мы верили, что победим. У меня отец в Первой мировой войне участвовал и попал в плен, не было его семь лет. Тогда он уже научился болтать по-немецки. И немцы как раз тогда были в деревне, и видели, что он говорит. Один немец к отцу подошел и спрашивает: «Кто победит?». А отец отвечает: «Советский союз победит!». А немец: «Не может быть!». Отец сказал, что немцам Советский Союз не победить. Хоть и нельзя было так говорить, но отец сказал. Он сказал: «Никогда Россию не победить никому!». 1886 года рождения отец у меня.
В начале войны работали, я помню, война уже началась, по себе помню, женщины пололи поля колхозные. И успели уже для помидор наколотить колышки, сажали помидоры. Это в начале войны было – уже были подвешены помидоры к колышкам. А потом стало слышно, что немцы идут.
Я-то больше Сталина ругаю, он ошибся – поверил Гитлеру, а тот его обманул. Чем обманул? Немцы подогнали войска к нашим границам, а у Сталина ничего не было. Все границы были пустые, самолёты не заправлены, войск нет, офицеры в отпусках. И фашистам было просто: они жгли и били нас как хотели. Мы только потом смогли обороняться. Так бы не забрали европейскую часть России. Их никто не держал – бежали, как хотели. Да еще в кино видел тут, когда был развал СССР – показывали, что Сталин сидел где-то на даче и ничего не предпринимал. Уже несколько дней шла война, когда политбюро или кто там еще пришли. Жуков да все остальные: «Что надо делать, немцы идут?».
Сталин все не верил, ну а потом много из-за этого потеряли. Потом попробуй армию всю собрать в кулак. Все бежали. Я когда в деревне был, видел, как солдаты бежали. И лесом бежали от немцев. В Луге, например, были оборонительные границы и порядочно. А тут были части, полигон, военный город, военные части стояли. Немцы увидели, что есть сопротивления, объехали Лугу и забрали Гатчину вперед Луги. Потом пришлось с Луги прорываться солдатам: не будешь же в окружении сидеть вечно, вот и пришлось прорываться, так сколько их перехватали немцы.
Войну кто развязал: Гитлер и его окружение. Что, населению Германии нужна была Россия? Нет, это он захотел весь мир захватить, и Первую мировую, и Вторую он придумал. Думал, что схватит Россию, но не удалось. И сейчас хотят схватить, думают, схватят и ничего не будет. Немцы придумали опять. Наполеон-то что сделал: захватил всю Европу и пошел на Россию, но понял, что одному не одолеть, не получилось. Вторая война началась – то же самое было. А Гитлер-то сначала тоже Европу захватил и потом только на Россию полез. А теперь то ЕЕС созданы, вся Европа объединилась.
Во время войны было село одно…немцы с жителями тоже обращались по-всякому. Деревня была Замашня, так они всех деревенских сожгли, в сарай всех загнали и сожгли. Из-за того, что кто-то из партизан выстрелил в немца, а они всею деревню сожгли.
В Подлесы не было такого. А В войну больше жгли деревни, а перед отступлением все уничтожали. Мост был и тот взорвали, школа была, в которую я ходил, – взорвали школу. В Подлесы деревня не сгорела, уцелела. Подожгли фашисты, но не разгорелось, убежали они и не сожгли. Немцы перед отступлением «хулиганили», как могли. Уничтожали всех, чтобы жилья у людей не было. В Городье – деревня была такая – тоже ничего там не осталось.
Про скот сейчас скажу. Еще в войну они приехали на лошадях, верхом. Одеты были в немецкую форму, ну, говорят, мадьяры или кто-то еще. Они весь скот и согнали. Немцы это сделали. Вечером приехали, когда скотина была во дворах. Выгнали со дворов и согнали вместе, а потом куда-то увезли. И лошадей тоже всех отобрали. Уже было поздно, их тоже от домов забрали.
Так мы и жили, своим хозяйством занимались. 14 февраля, гляжу, повозку лошадь катит, и там генерал сидит – приехал в деревню. Там было немного его окружения. Тут боя не было. А женщина идет с Володарки и говорит: «У нас немцы на Володарке». Их там поставили, а немцы, говорят, потом убежали на большую дорогу через болото. И потом стали в колхозе работать. Немцы убежали, а зарево было везде. Куда ни посмотришь, деревни горели – это они жгли. Я хорошо помню. Люблино, деревня была, так рядом целый каменный дом обложили взрывчаткой и разорвали, и соседние дома тоже подорвали. Уже когда фашисты отступали, у них было все заранее обложено взрывчаткой.
Ну, а потом меня взяли на обучение, можно сказать, в Лугу. Больше месяца мы учились – военному делу обучали. Это уже после войны было. Ходили, собирали нас по деревням, но тоже молодежь. В Люблино был пункт – там тренировались, делали сборы. Ну, а потом меня взяли в армию. А как взяли, в Ленинград привезли, обули, одели в военную форму. Конечно, была такая форма, что с войны осталась. Через некоторое время мы в Ленинграде присягу принимали, и нас отправили кого куда. Я попал за Ленинград, в Кавголово, Токсово, к финской границе. Мы там находились, пока шла война. Я был минометчиком, 82 миллиметра. Я смотрю сейчас по телевизору – ополченцев бьют с таких пулеметов, на Украине-то.
Война закончилась. А 1945 году меня взяли во флот. Я служил на корабле в Мурманске. Несколько раз ходили. Первый раз нас отправили транспортом в Германию, мы там в городах находились. Потом привезли немецкий корабль – дали от немцев. И вот мы тащили в док. Распилили его напополам и тащили в Мурманск, месяц тащили. Я-то на буксире был, а там были другие мощные корабли. Ермак участвовал в этом деле. А потом с Мурманска ходили за второй половиной корабля. Кенисберг назывался, теперь Калининград. Ходили уже с Мурманска туда за второй половиной и притащили туда.
Ну, так и служили, много в море ходили. После войны там по берегам были военные части, по Баренцеву морю. А туда нужно было возить продовольствие, оружие – вот мы на буксире и таскали баржи. Ну, а потом служил в Мурманске, после перевели нас в Архангельск, на Белое море.
В свое время, командир говорил, больше было военных кораблей, а у нас был такой полувоенный, на месяц все больше ходили. Потом я в отпуск поехал и простыл там здорово, попал в больницу. А из больницы меня выписали в1948 году, уже после войны. Ну, что пропустил, может, не толком сказал. Много всего было, да.
Всякое было. Когда мы морскую школу закончили, я был рулевой сигнальщик. А когда в Германию нас отправили… Вот город я забыл. Не в Кенисберге был, в другом городе. Река Свинизер, а город я забыл. И вот там лежал затопленный большой корабль, и бок торчал из воды. Ну, мы на лодке поплыли туда с матросами, а смотрим, везде плавают негры, видно, американский корабль плавает. В иллюминатор смотрю – покойник плавает рядом.
Сразу война закончилась, и вот много покойников плавало. И когда фронт-то был, колотили и тех и других: колотили со всех сторон. Утопленников было много, и гражданские были.
У меня был сосед моего года, в Германии служил. И вот ему дали отпуск, он в поезд сел, и немцы его убили. Моего года он был. В поезде убили. Ну, видимо, это уже были террористы, это уже после войны случилось. Ну, или как они назывались, но фронта не было уже, а его убили. Немцы разорили всю европейскую часть России: все сжигали, били, колотили, деревни поджигали. В деревне нашей был такой дом, еще царский. Наверное, они его взорвали, он бы и сейчас стоял.
Когда мы плавали, я и за границей был: в Швеции был, в Финляндии, в Норвегии был. Это сразу после войны, когда плавал на кораблях. В Швеции я два раза был и в Норвегии, когда мы плавали. А там, в Швеции, потом, и американцы были уже. Они после войны сразу заняли, наверное. Я солдат американских видел там.
Проводились экспедиции специально от Москвы, мы таскали Линкоровские доки. Один раз оборвало, в большую бухту зашли, недели две таскались с этим доком, заварили кое-как. Еле вытащили в Мурманск.
Жизнь была тяжелая. Когда я служил в Мурманске, тяжело было всем. Экономика-то слабая была, войной было все разрушено. Но потом стали силы набирать потихоньку.
После армии – в колхоз. Тут же и стал работать, как и все, силы поднабрал немного. На полеводстве работал, на лошади – куда пошлют. Зарабатывали трудодни. Один хлеб – все, что давали. А налоги разные брали. После войны мясо брали. Корову держишь – мяса сдай сорок килограмм, овечью шкуру сдай, яйца. Придут, посчитают, сколько кур – столько яиц выноси. И денежный был налог. Хрущев налоги отменил. И что получилось, когда налог отменили: у государства не стало денег, и начали покупать хлеб за границей. Тридцать шесть лет закупали хлеб за границей, это уму непостижимо. Вот до чего дошли. Сейчас продаем хлеб в России, две области только сеют сейчас хлеб. СССР развалился и все были долги за хлеб. А Путин за все расплатился. Все Россия за всех рассчитывается.
В колхозе все меньше стало народу: убегали в города. Кто в Лугу, кто в Ленинград. Стали колхозы объединять. Объединили. А потом колхозы ввели в совхозы. В колхозах был, можно сказать, беспорядок. В колхозах хорошо было воровать, кто был способен. А в совхозе, когда нас в 1958 году присоединили, другое дело, – стали деньги платить. Все жили. А в колхозе тащили все. Местные колхозы как взялись работать! Все забегали, обрадовались, что в совхоз приняли. Я на тракториста выучился в совхозе в 1962 году. Народ же работал сперва хорошо. Ничего не брали, на поле картошка лежит – не брали ничего. А потом хуже стало, при Брежневе стали пить все. Компании собрались – пить надо.
И всех приучили пить. И пошло-поехало. Не зря же развалился СССР, все пусто стало, ничего не было. При Ельцине только работал, и были деньги, и было, что покупать, а при СССР ничего не было.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
