< Все воспоминания

Верещагина (Ершова) Софья Степановна

Заставка для - Верещагина (Ершова) Софья Степановна

Война началась, когда она жила в Родино

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

Я – Верещагина (Ершова) Софья Степановна. Родилась 3 марта 1930 года в Костромской области, Межевского района, в поселке Троицкое.  Находилась в тылу: с 22.06.1941 по 09.05.1945 г. в д. Родино, Межевского района Костромской области
Ершов Степан Иванович – мой отец, мать – Ершова Мария Алексеевна. Поехали они осваивать хутор по ленинскому кличу. И организовали деревню в десять домов. Отец был счетоводом в колхозе, а мать – работницей. Матери родители дали приданое – шесть пудов зерна. С этого и начинался наш колхоз Пограничник. Жали урожай, а вновь сеять – не было запасов. Поэтому свежим урожаем и стали сеять зерно. А люди донесли, что у нас разваливается колхоз. Поэтому отца и еще десятерых мужчин из этой деревни посадили в тюрьму, дали по десять лет каждому. А кто доносил, я не знаю. Донесли, что разваливается колхоз, что все забирают себе. А на самом деле рабочие свежее зерно жали, обмолачивали, и свежим сразу же сеяли. И отца посадили.
Мать ходила к нему на свидания. Вот есть фотографии, вот моя мама. Вместе с другими женщинами. Я их всех хорошо знаю. Ей стали угрожать: «Ты не добивайся освобождения, а то и тебя посадят!».
Мама нас с братом бросила бабушке и дедушке – брату было восемь лет, а мне – девять месяцев – и уехала скрываться в город Ростов Ярославской области. А там был грамотный человек – управляющий госбанком Карпов. Не знаю, как звали его. Он успокоил маму, а потом и они написали письмо Калинину. И Калинин освободил всех спустя три года.
Когда родители приехали, отцу опять предложили быть счетоводом, но он уже не согласился. И умер папа от этих, как сказать, болезней, которые получил в плену и в заключении.
Это я вам еще про войну ничего не сказала. В плену и на сплаве в Архангельской области он заболел, а умер от туберкулеза в 1939-м году. Мне тогда было восемь лет.
Вот фотография отца. В письме-то написано, что это 1915-й год, в 1914-м началась война. 14 июля 1914 года началась Первая мировая война, и его призвали в армию. Он был в плену в Австрии 4 четыре года. Там отец занимался воспитанием детей. И его брат тоже ушел на фронт. Отец встретился со старшим братом Павлом Ивановичем на фронте, о чем говорит вот это письмо.

Безымянный2
Ершов Степан Иванович – отец Верещагиной С.С. (дата фото не известна)

1915 года 17 февраля в первых строках моего письма.
“Здравствуйте, дорогие родители, папаша Иван Андреевич и мамаша Прасковья Сергеевна. Шлю я вам свое сыновье почтенье, вечно кланяюсь, прошу вашего родительского благословения и спешу уведомить я о своем здоровье. Я, слава Богу, здоров. Семейство мое тоже: все здоровы, четверо детей осталось. Еще кланяется брат Степан Иванович, шлет вам привет. Я с ним видаюсь, но редко. Я с ним беседовал 16 февраля. Беседовали долго, вместе чайку попили. Еще кланяемся своим братьям и сестрам. Шлю своего братское почтенье.
Затем прощайте родители, папаша и мамаша, я, любящий ваш сын Павел Иванович Ершов”.
Адрес мой в действующую армию, управление сорок шестой артиллерийской бригады Павлу Ивановичу Ершову.
Когда война закончилась, отец пришел домой. Оказалось, что его жена уже вышла замуж, и он женился второй раз на маме. Вот так было дело.
Затем переходим к Великой Отечественной. В 1939 году папа умер, а, умирая, сказал: «Учись!». И я училась.
С мамой мы до 1941 года прожили в деревне Троицкое. А ее родители настаивали, чтобы мы приехали в ее родную деревню – в Родино. И война нас застала уже тут.
Война началась в воскресенье, стоял яркий солнечный день, у кого-то были радиоприемники. Помню, идет кто-то и говорит: «Слышали, война началась!». И вот люди, которые прошли службу и знают, что такое война и фронт, очень забеспокоились. Говорили, что это будет тяжелая война. Уже в то время предрекали, так оно и получилось.
Я про войну от соседей услышала. Соседи у нас состоятельные были. Ну, я еще была маленькая, только третий класс закончила, стояла, молчала.
Мамы тогда рядом не оказалось, она занималась своими делами. Потом-то она тоже забеспокоилась, потому что сын Коля, был призывного возраста. Его могли запросто взять и отправить на фронт. Мама из-за этого очень переживала.
Деревня наша была глухая, никто ничего не знал. По факту сообщили, когда уже началась война.
В войну мы, дети, очень быстро повзрослели и стали работать много, наравне со взрослыми. Работали в колхозе, пололи. Мы в своем доме жили, да. В колхозе пололи, в сенокосе участвовали, теребили лен, копали картошку… И так до сентября-месяца. А ведь прополка была тяжелая, потому что не было тяпок, перчаток не было, а пололи все поля: и лен, и зерновые, и картошку. И все вручную. Дадут одну женщину, которая за нами присматривала, а мы все пропалываем.
Работали мы, с восьми утра и до шести вечера. Шесть – это 18:00. Да, десять часов работали. Уже начали приходить похоронки в то время, но на моего брата Николая похоронка пришла только через одиннадцать лет после его гибели. Это говорит о том, как много было убито и ранено. Что делопроизводители не успевали данные с фронта обрабатывать. И страшный голод свирепствовал: ели клевер, грибы, отходы обработки льна – куколь называется. Работников колхоза задушили непосильными налогами.
Вместе с моим братом в армию пошел его друг Гена Комаров. Впоследствии, когда я встретилась с Геной, он рассказал, как они добирались до фронта. Моему брату пришла повестка, и когда он уходил, сказал проходящим мимо попутчикам: «Передайте Геннадию, что меня в понедельник вызывают в армию». Смотрим, в воскресенье Гена стоит под нашим окном. Коля говорит: «А ты чего здесь?». А он: «Я с тобой, значит, добровольцем пошел!».

Безымянный9
Ершов Николай Степанович (брат Верещагиной С.С.) – погиб под Сталинградом 18 августа 1942 года

Встали они в 4 четыре часа утра, пошли пешком до военкомата, а это тридцать километров. Там организовали группу из пятидесяти человек – ответственным назначили Сироткина – и отправили на ближайшую станцию Манторогу. Пришли они на вокзал, и ответственный пошел к начальнику вокзала:
— Вот, мне надо отправить группу, – говорит.
— Через десять минут идет поезд. Садитесь и поезжайте на Москву.
Поезд пришел, а там, как селедки в бочке, – сибиряки едут на фронт. Даже ногу негде поставить. Спрыгнули. Начальник опять пошел к заведующему вокзалом, к начальнику вокзала, то есть, и говорит:
— Ну, отправьте нас!
— Ну вот, через десять минут идет следующий поезд!
Обратите внимание, что через двенадцать минут друг за другом идут поезда. Пришел Сироткин и говорит: «Во что бы то ни стало – садимся!».
Геннадий рассказывал: «Мы, – говорит, – прыгнули с Николаем. Я держусь за поручень одного вагона, а Николай – рядом стоящего вагона. Поезд-то идет, набирает ход. Уже на полной скорости идет. Так мы приехали. А нам начальник дал портфель подержать. И мы не заметили, как он выпрыгнул, и портфель с документами, с печатями остался у нас. Мы приехали в Москву и целый день ходили по городу. Искали, где Первое Краснознаменное училище. В Москве оттепель, а мы в валенках, без галош. В конце концов, встретился отставник и говорит: «Ребята, поезжайте по такому-то адресу!». Мы приехали, а там находилось Второе Краснознаменное училище. Так как это было родственное училище, нам дали точный адрес, и мы поехали. К вечеру только добрались».

Безымянный4
На обороте фотографии письмо, которое отправил дядя Верещагиной С.С. с фронта в 1915 году 17 февраля своим родителям – Ивану Андреевичу и Прасковье Сергеевне. На снимке справа Ершов С.И., слева его старший брат Павел, третий человек неизвестен.

Геннадия расположили на четвертом этаже, а Николая – на первом. Отучились они шесть месяцев и поехали на фронт под Сталинград. Николая убили 18 августа 1942 года. А Гену ранили наискось в коленку разрывной пулей, и он шесть месяцев был в госпиталях, после чего его комиссовали.
Затем Гена стал председателем колхоза, но он не опытный, а война уже шла к концу. Подруга ему и говорит: «Гена, война кончается. Придет бывший председатель Тихомиров, и ты не будешь председателем. Иди, учись». И Геннадий Васильевич Комаров пошел учиться на геолога на Урал. Через три года он закончил учебу, и его направили в Китай. Там рабочие прямо с поверхности земли черпали атомное топливо. Грузили на платформы и отправляли к нам – в Челябинск или Новосибирск. А в это время в Японии уже испытали атомную бомбу.
Во время войны к нам приезжали люди из Ленинграда. Очень истощенные, худые, изможденные. Их хорошо встречали. Помогали, из Москвы приезжали. У нас была маленькая избушка на два окошка, а к бабушке, которая жила напротив, поселили людей. У нее был очень большой дом. К ней поселили ее родню. Они приехали всей семьей, и Марья Ивановна учила еще мою маму, а потом стала и моей учительницей. Потому что все учителя ушли на фронт добровольцами. У нас был Дмитрий Яковлевич– учитель, он тоже ушел добровольцем на фронт. И директор школы-семилетки ушел на фронт. Брали из десятого класса, вот учительница по немецкому была из десятого класса, только-только закончила. Она вела у нас немецкий язык.
Мне мама сказала: «Ходить в школу, в пятый класс, не будешь – за пять километров».
А видит, что я сижу, скучаю и говорит: «Что, хочешь в школу?». И тогда она пошла в гости к своей сестре за двенадцать километров, купила портфель кожаный, комплект книг и сказала: «Иди в школу!».
Это во время войны. А я лучше других училась. Помню, пришла в первый класс, первый раз в школу. Учитель по немецкому меня вызывает отвечать, а я же не ходила месяц, ничего не знаю. Но я встала и все ответила, что надо. Все были удивлены, что я не ходила, а ответила правильно. А я ходила заниматься к инженерам этим, к женщине с Москвы, которая приехала. Она меня и научила немецкому языку. Стала я потом сама изучать и училась нормально.
Каждый сентябрь мы работали в колхозе, убирали урожай. Где картошку копали, где лен снимали. Техническая культура – и семена, и лен, шли на какое-то военное снаряжение. А зерновые – хлеб отправляли на фронт. И поэтому было очень голодно жить. Ничего людям не давали из колхоза.
Одежды не было, ходить не в чем было. Так мама мне скатала новые валенки. Чтобы они не износились по осеннему заморозку, одевали лапти и так ходили в школу. Вот я ходила в лаптях, чулок не было. Тогда мама пошла к тете и говорит: «Дай чулочки дочке, а то смеются над ней». Дала тетка эти чулки, и я стала ходить в школу. А в седьмой класс тужурку брата носила. Брат ушел в армию, а тужурка осталась. И вот я подвяжусь так ремешком, и а она мне до пят была длинная, так и ходила в этом. А классная руководительница однажды мне сказала: «Может, тебе купить что-то? Купить пальто?». Помощь-то была. Но я ответила: «Нет, не надо, я в Колиной тужурке буду ходить!».
Писали в школе во время войны так: на книгах, какая книга попадется. Брат взял книгу до ухода в армию – «Петр I». Так вот мы между строчек в книгах писали диктанты и все прочее.

Безымянный10
Ершова Мария Алексеевна (мать Верещагиной С.С.) фото сделано в 1964 году, Карельская АССР поселок Таунанский

Делали тетрадки и так писали. А чернила делали сами, потому что не было нормальных чернил. То ли сажу добавляли, то ли что, не помню. Непроливайки такие были, у меня и сейчас есть такая чернильница. Учебники – на троих, четверых человека. Дадут один учебник – пробежишь глазами, а другой ждет. Вот так.
Ой, а война когда закончилась! К нам пришли, в окошко постучали: «Война закончилась!!! В школу идите!». Мы все пошли, у нас такое здание было большое. Называлось Народный дом, там провели торжественное собрание. Все рассказали и нас домой отпустили, а у некоторых ребят уже были пионерские галстуки. Вот повязали они эти галстуки и шли под знаменем, что война закончилась, вот это я хорошо помню.
После войны я закончила семь классов и поступила в педагогическое училище. И училась. И В первые годы мы тоже очень много работали. Нас построят – четыреста человек – в колонну по четверо, и идем километров тридцать пешком. Но встречали нас очень хорошо. К тому времени, как нам прийти, зарежут овцу, наварят супа мясного, накормят нас. А мы идем работать: то картошку копать, то лен убирать.
Самое тяжелое было – лен убирать, потому что надо постелить колосья на землю. Идут дожди, снег, а он лежит месяц, и потом нужно его аккуратно собрать. А было и холодно, и мокро, и сменки у нас не было, и здоровья не было, но все делали. Одна девочка не пошла, она была старше нас. Работать не пошла в колхоз. Так собрали все педагогическое училище и объявили, что она исключена. Вот такие были военные законы. Она с братом училась, фамилия – Воробьева. Брата оставили, моложе ее, а ее исключили из училища.
Про одежду и не спрашивайте. Все свое, домотканое. Да в своих огородах и картошку, и ячмень сеяли, и лен сеяли, чтобы одежду потом соткать. И шили сами. У мамы была машинка, так шили на машинке, а кто и руками. В деревне у нас мужчины деловые были: они могли сами и сапоги сшить, и ботинки. Вот, например, забьют теленка, кожу выделают и сошьют обувь. Все сами делали. И валенки сами катали. И верхнюю одежду – тоже сами. Овцы есть – шерсть снимут, напрядут и наткут сами. И шили такую полушерстяную или шерстяную верхнюю одежду.

Безымянный1
Верещагина С.С. Д.Люблино, школа, 1968 год

В училище я три года отучилась. В городе Кологриве Костромской области. Это сразу после войны было, 1945 год. А потом, уже на третьем курсе стали приходить учителя с фронта, которые раньше были заведующими. Директор, другие учителя стали приходить.
«О, – говорят, – это старый учитель, опытный. Репин такой был у нас, забыла, как его звать, фотографии есть.
Потом я два года в Барковской начальной школе работала. Это Костромская область. Меня по запросу взяли, потому что я там жила – и родилась, и училась. Так меня порекомендовала учительница, которая хотела уехать оттуда: «Вот девочка учится. Вот, давайте ее сюда». И так я отработала два года. И А потом поехала учиться в институт в Петрозаводск, училась на физмате.
Так как у меня не было окончено десять классов, а только семь, мне было трудно учиться. Я попросилась работать, и меня направили, и я там работала. Физику и математику вела семь лет, а потом снова перешла в начальные классы.
А в Карелии я работала с 1950 года по 1963-й, в школе. Потом из Карелии мы переехали в Лужский район. Почему? Потому что там мы жили в шести километрах от финской границы. И там часто случались провокации, поэтому я оттуда уехала – хотелось жить среди русских. А там, где мы жили, все было финское. И продукты, и мебель.
Были провокации, из-за которых вызывали пограничников, и те наводили порядок. Часто это происходило, вот потому я и уехала. Все-таки здесь надежнее, и русская земля, и хорошо охраняется Ленинград.
Я сюда приехала и сразу устроилась в школу. Мне предложили четыре или пять школ на выбор. Я выбрала Люблинскую, потому что она поближе к городу. Мне и в Красные Горы предлагали ехать работать, но я выбрала эту школу. А потом ее закрыли, и меня перевели в Корезино.
В 1948 году отменили карточки, реформа денежная прошла, стало побольше всего в магазинах. А с 1945 года по 1948-й было голодно. Голоднее, чем в войну. Нам давали паек от буханки кусок 500 грамм, во время войны. Так вот, я его разрезала пополам, одну половину продавала, а вторую сама ела два дня, 250 грамм.
В паек входил только хлеб – 500 грамм и все. По карточке еще давали масла немножко, хотя, это был маргарин, скорее всего. И сахар давали. Бывает, получишь сахар и за вечер все съешь – настолько мы были обездолены сладким.

Безымянный3
Иванов Олег Георгиевич – директор Конезерской школы Лужского района с 1964-1974 годы Ветеран Великой Отечественной Войны –партизан, с учениками ходил в походы по партизанским местам Лужского района Ленинградской области . Коллега Верещагиной С.С.

Обедали в столовой. Нашу норму отдавали в столовую, и там мы уже ели. В педучилище так было. Ой, было голодно очень. Я помню, на первом курсе организовали воскресник на подсобное хозяйство райисполкома. Тогда дождь шел проливной весь день, а одежды-то у меня никакой – только жилетка хлопчатобумажная и туфельки какие-то. Я простыла и на следующий день не пошла учиться в школу. И вдруг ко мне приезжает мама. Она обучила свою корову ходить в упряжке. И вот стоит мама у входа в педучилище и спрашивает: — Девочки, вы не знаете Ершову Соню?
— Знаем! Ее сегодня нет, она заболела!
Ну, маму провели, показали, где я живу. А я сижу на сундуке, с газету размером, и копаюсь: чего мне поесть. Нашла сухие грибы, сижу и ем их. Хвою отделяю и ем. Мама пришла, увидела и говорит: «Пойдем, я тебе всего привезла: со своей коровы и молоко, и творог, и сметану, и картошку, и пироги привезла!». Мы пошли, она меня накормила. И все повторяла: «Ешь, ешь!». А мне не хочется. Просто мало ели-то, желудки были очень маленькие. Вот такой был случай.
Потом еще на втором курсе мама приезжала. Вырастила теленка большого – полтора года, забили его, разрезали и на куски, обжарили и сложили в ящик. Чем-то мясо было обработано, и солью, и перцем.
Мама сказала: «Так вот, бери по кусочку мяса и вари суп себе!». Так подруга мне завидовала, что у меня кусок мяса в горшок не помещается. Вот так жили.
А на третьем курсе уже и стипендию выдали, когда реформа прошла под Новый год. Стипендия была 120 рублей, мы богатыми такими стали, я даже накопила деньги и купила платье на выпускной вечер. Черное платье, вот такие детали вспомнила.
А самые грустные воспоминания – про приходящие похоронки. Соседу напротив пришла – Полуянов Иван. У него двое детей маленьких было. Да вот Павла Ивановича убили, он дядя будет мне. А у него же четверо детей. А потом, когда Павел Иванович ушел на империалистическую войну, еще пятый родился. Одного малыша назвали Павлом, в честь отца, другой был Леня, а третий – тоже Павлик, так вот, всех троих убили в войну. Остались девочки – Зина и Оля. Оля в Москве жила, приехала с двумя детьми. Мы сейчас с ней связались, я ей фотографии отослала. Она очень рада, что мы с ней связались.
А вот в 1948 году уже жизнь изменилась. Да, с реформой. Каждый год ждали понижения цен на первое апреля. Издавался указ, диктор объявлял. А потом уже и налоги стали отменять.
Налоги были и после, и во время войны. Имеешь ты кур в хозяйстве или не имеешь, сдай пятьдесят яиц в год. Сдай масло – девять килограмм сливочного масло надо было сдать. Если есть корова, сдай килограмм шерсти, мясо. Теленка зарежут: пятьдесят килограмм сдай, а теленок больше весит. И с соседкой договариваешься, что вот ты – по пятьдесят килограмм, а ты своего зарежешь, потом мне дашь.
То есть, во время войны и после были налоги. До 1954 года. Урожая не было никакого, даже если и сеяли – урожайность-то была низкая.
А потом разрешили колхозникам получать паспорта. Когда я стала учиться, мне сразу дали паспорт. А другим, которые не поехали учиться, паспортов не давали – сиди и работай на своей земле. А когда я уже работала в Карелии, маме тоже дали паспорт, уже перед пенсией.
Тогда она ко мне приехала и стала жить у меня. Сколько гордости у нее было, что паспорт заслужила.
Девчонки у меня в 1954 году родились, а она ко мне в 1953-м приехала, когда ей дали паспорт. Местная власть следила. Если власти знают, что у нее есть дочь, работа, что надо с дочерью жить вместе. А без паспорта никуда не поедешь. В Карелии пограничная зона, и когда берешь билет в Ленинграде, то паспорт предъявляешь. А пограничники проходят, проверяют. Первый раз мама ко мне приехала без паспорта, а в сельсовете узнали и говорят: «Приехала без паспорта, нельзя!». Пришел тогда милиционер и сказал, чтобы мама домой собиралась. А муж у меня в Алтайском крае – там год отработал и приехал к нам. Узнали, что он живет без прописки, и пришли. Потом уже сделали прописку, он тут жил и работал дальше. А сейчас пограничная зона – можно ехать без всего.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам  узнать и сохранить   истории   жизни. Помочь можно здесь 

Фото

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю