Мы не бессмертны. Бессмертна память о нас. Позаботься о себе и близких. Узнай и запиши свою родословную!
Как увозили в Литву, тоже помню. Мы эвакуировались через Тосно. В сторону Германии ехали на открытых платформах. Из вещей матрасы да тряпки у нас были какие-то. Остановились мы где- то в Литве. Рядом с Паневежисом. Помню, там рынок рядом был. Спрашивали у местного населения, где молока взять. Верку маленькую надо было кормить, которая с 1942 года рождения.
Что мы еще ели? Бадаевские продуктовые склады в начале сентября сгорели. И туда лениградцы ринулись за землей. Все там смешалось с землей, все было коричневое, и вот, мама ходила и приносила в мешочках эту черную землю. Она была смешана с горелой мукой. Мы разводили ее и жарили блины. Есть можно было, но земля очень скрипела на зубах. Самый последний крик голода был – зубной порошок, отец его жарил. У нас было несколько коробок порошка, он развел его и поджарил, но есть было нельзя. Вот так мы и ели. Потом, когда было тепло, собирали траву: лебеду, крапиву – из крапивы-то щи вкусные, а из лебеды – нет. Вот так питались.
И вдруг где-то бомба упала, потом дым. Когда все рассеялось, мама Анну Григорьевну стала звать, а она не отвечает. А ее осколком убило. Так что, как только начиналась бомбежка, мама собирала меня и Лилю и через две улицы бежала к Марье Андреевне спасаться. В основном, дорогу бомбили. Ну, в общем, конечно, ничего хорошего.
Немцы жили по квартирам, но у нас их почему-то не было. Я помню, мы ходили к ним на кухни, они нам подавали покушать чуть-чуть. Ну а там, когда к ним на железнодорожную станцию привозили продукты, ребята, кто постарше, разгружали, а мы ходили: вдруг картофель упадет — мы подберем. Рядом с нами жили парни-двойняшки. Я помню, они украли буханку хлеба, и их расстреляли обоих.
А еще 25 августа я последний поезд провожала в эвакуацию детей из детского садика. Нас, четверых женщин с вокзала, на помощь отправили, мы встречали автобусы и детей сопровождали. А дети были с 3- х лет и до семи лет, такого возраста. Состав, помню, был большой. И вот ребята шли по двое: у каждого было пальто одето, шапочка, за плечами мешочек, и в одной руке еще мешочек, и так они колонной шли. И мы этих детей сопровождали, а в вагоне встречали их воспитательницы. Я вот спросила у них, куда их, а воспитательница говорит: «В Старую Руссу отправляют».
Большой был автобус, много было детей там, колонна была большая. Я со слезами провожала их, смотреть на них было так жалко: малыши первые шли, постарше вторая колонна и так далее. Что с ними сталось, я не знаю.
У нас не было большого голода. Не было у меня только мамы. Она умерла в 1930–м году. Мне было 4 года. Отец один нас поднимал. И благодарны мы все ему. Рано умер. А так было все. И вот еще что: получат они хлеб, шли трудодни брату, папа работает. Я на лошади работала 14 летняя. Запрягала и возила воду. И у нас не было беды с хлебом. А когда я пошла на судоверфь работать, мы стали жить роскошно . С хлебом нормально было, сахар, все что хочешь.
