Под Сталинградом попали в плен не коренные немцы, а мадьяры, венгры, румыны. Они там уже были истощены, когда в Сталинграде воевали, их так прижали, что немцы сбрасывали провизию своим солдатам. И они были из окружения. Было принято решение, что пленных этих из-под Сталинграда в близлежащие поселения привозить. И вот они такие истощенные к нам поступали, что со станции, к вагонам машину грузовую присылали. Они сами не могли залезть в машину. Сажали их, как сказать, в машину, чтобы прижимали друг друга. Если упал, то его задушат — и все. И направляли в баню сразу. И если они были живые, направляли в клубы.
Садики закрывались. Детские сады, клубы были свободны. Удобств не было. И объявляли, что нужны женщины на работу, ухаживать за пленными этими. Мы еще смеялись: женщин, говорят, просят… А потом зимой даже они уходили и уходили, знают, что мужчины в армии, в холодное время, ноги обмотают, и все. И помогали нашим женщинам.
1951, Шапки, команда на соревнованиях от работы.
Мы не бессмертны. Бессмертна память о нас. Позаботься о себе и близких. Узнай и запиши свою родословную!
Я помню: стоял август, когда появились первые немецкие самолёты. Нам было странно на это смотреть. До этого мы видели только наши самолёты, а теперь вражеские появились. Юнкерсы. Их «рама» называли. Вот если спускаться по мосту в нашу сторону, там был такой погреб. Там раньше какой-то холодильник стоял. Вот сюда и была сброшена первая бомба.
И ходили мы, мы называли это русский магазин, А русский магазин — это была свалка. Мы потихоньку, чтобы немцы нас не видели с вышки, под проволоку пролезали. А там была река, дом там стоял. А кто там жил, не знаю. А мы за этот дом — и в этот русский магазин, а там была железная дорога еще, я помню. Через лес пойдем на свалку. И вот на этой свалке что найдем, все соберем и сами наедимся. И вы знаете — хлеб. Вот сейчас заплесневеет, выбрасываем. Ведь отравиться можно. А на свалке хлеб, такие были буханки, откуда-то привозили немцы на свалку, может, с гарнизона. Там корочка маленькая, тоненькая, ступишь, а оттуда пыль зеленая, А мы собирали и вот с этой пылью и ели. И хоть бы что. И как мы живы остались. Гниль была…
В 1945 году мы пошли в школу, 7 лет было, напротив, в деревне Усадище школа была. Нас, школьников, было с 7 лет до 18 лет. Мы учились. Бумаги не было, ручек не было, карандашей не было, даже помогали друг другу писать, 4 года в школе отучились. Не говоря, что дома работали день и ночь. Надо было и корову пасти, и овец завели. 4 класса закончили, а потом пятый, шестой, седьмой ходили за 7 км в школу в другую деревню. И в две смены учились: в первую смену полгода, полгода во вторую смену. Там закончили семь классов. Ну и тогда было предложение пойти в 8 класс, но только в Оредеж. Как туда было добираться? И 8 класс был платный. Все стали поступать в ремесленное училище в Ленинград.
В Эстонии мы жили в двух местах. Первое место — станция Рева. Недалеко от этой станции, в пяти километрах, было местечко Белуга, там расстреляли 5 тысяч евреев. Знаю, что они сами себе ямы копали
Мама стирала, да. Мыло не давали. Был такой котел, она разводила с золой, стирала все вшивое белье. За счет чего мы еще и продержались. Вот который немец сознательный, принесет буханку хлеба — у них такие маленькие, как кирпич, тугие буханки. Невкусный хлеб, но принесет буханку хлеба, другой ничего не принесет. Другой конфет даст, пачку. За белье. Мама настирает, нагладит. В доме-то был утюг, еще глаженое им давала. И, как передавали, больше никому не носили. Одна часть уезжает и говорит, что вот эта гражданка стирает. Так руки были разъедены — уж я помогала ей детской рукой. А мама была такая — мы же деревенские, не любила, чтобы грязно. Не любили, хоть враги, но нужно чистое отдать. Так и спасались.
