< Все воспоминания

Яковлева ( Антонова) Валентина Александровна

Заставка для - Яковлева ( Антонова) Валентина Александровна

Война началась, когда она жила в  Рогавке

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

 Я – Антонова Валентина, 1938 года рождения. Мама моя, Антонова Анастасия Алексеевна, 1907 рождения, а папа, Антонов Александр Егорович. Мама и папа работали на железной дороге.Мы жили  в  Рогавке  –  Тесево-1. А родители жили мамины в Керисти. До войны это  была в Ленинградская область, потом уже стала Новгородской.  Это  на границе с Радофинниково, Огорели и Рогавка, рядышком. Отца взяли на фронт в сорок втором году, потому что он еще год работал на железной дороге, у него была «бронь».

12
Валентина в оккупации. Латвия, 1944

В 1941 году  немцы пришли, потом  русские.  Раза два или три,  – мама говорила , –  уходили из домов в лес, а потом снова возвращались в свои дома. Освобождают наши, люди опять возвращаются. А потом,  в 1943  русские сказали: «В лес нужно идти. Под Новую Ересть».  А там вот –  Новая Ересть, здесь вот   – Мясной Бор идёт, а там и Чудово. Они не выгоняли. Они эвакуировали,  чтобы людей спасти : «Сюда  придут немцы, они вас и убьют». И всё. А еще я помню печку. Очень хорошо помню, печка стояла. И вот мама: «Давайте, давайте, быстренько-быстренько!» Что-то она мне на ноги нацепила, а я всю дорогу плакала, что мои красненькие туфельки остались на печке. Вот эти красненькие туфельки я помнила, по-моему, всю жизнь. Мама повела нас в эту Кересть, потому что у неё там было пять сестер и мать. А оттуда нас уже всей этой кучкой согнали под Мясной Бор. А с Мясного Бора нас забрали уже в октябре сорок третьего года, в начале октября, взяли немцы. Но обстрел был!.. Немцы били с одной стороны, а русские (русская армия, власовская) били с другой стороны. Всё мирное население и военные, все были в этом котле. Когда мы шли, я очень хорошо помню, мама тащила меня за руку. Я маленькая была, меня же нести некому было, я тащилась. И вот, знаете, хорошо сама помню, как лежали вот грудами русские и военные, и гражданские. Вот идут, падают – раненые, убитые. Это страшно.  Это я сама помню, как мы перелезали, а они цепляются: «Добейте или помогите!» Люди идут равнодушные, как мухи, потому что все идут голодные, холодные, не знают, куда.  С одной стороны немцы лупят, с другой стороны – русские. Под русский огонь тоже же очень много попало. Почему раненых-то было столько. И вот, мама с  нами тремя –  я,  брат мой –  он на 6 лет старше меня,  а мне ещё 4 года, и,  маленький ребёнок у неё ещё был,  41-го года рождения.  Маленький мальчик, он умер потом под Мясным Бором. Нас выгнали туда, под Мясной Бор. Там наступали армия Власова и армия немецкая.  Под Мясной Бор  согнали и с Новгородской области и Чудовской.  Мы там встретили свою родню из Чудово.

1
Анастасия Алексеевна – мама Валентины Александровны Яковлевой

С одной стороны лес, с другой стороны Новгород,  Все место –  как наше Тосно  –  от фабрики «Север» –  до путепровода  на Петербург. И  выйти было оттуда никак. Некуда выходить. Если тебя бомбят каждый день, если возле тебя снаряды рвутся, пули летят оттуда, отсюда. Торчком только все встает. Мы уже после войны, как только самолёт летит, бежим прятаться под куст, и только наша попа торчит. Мама говорила : «Ты знаешь, нам ещё немножко, может быть, полегче было,  мы были ещё молодые: по 17-19 лет. Может,  где-то чего-то раздобудешь, может, ещё что-то. А вот которые постарше, поболезненнее… Мы-то молодые, могли ещё где-то поработать: шпалы прокладывали, дорогу делали, под Мясным Бором делали мосты, потому что иначе солдатам  было не пройти, там было такое  болото». Люди мечутся, не знают, куда идти. Под этим Мясным Бором страшно было: неизвестность полнейшая, никто не знает, куда пойти: в ту сторону – говорят: «Немцы», в другую,  – говорят: «Русские». Там и русские и немцы, в какую сторону  хочешь – в ту и иди, кого хочешь, того и выбирай. А погнали  нас  уже окончательно, когда  уже Власовская армия пришла, а он куда-то уехал, армия распалась – и кто- куда.  Очень много бойцов полегло, сколько там могил, сколько там русского народу полегло!

11
Мама Валентины со своим сыном Алексеем 1940

.

Вот  маленький мальчик – мой брат  там,  и моего дедушку убило. Он пошёл поискать что-нибудь  поесть, вот и напоролся  на мину или на  что-то еще, во всяком случае, он погиб.  Тётушки ещё были молодые, сравнительно, лет по 20 –  по 24.   Маминого брата ранило – он потом умер.  В мае, когда нас согнали туда, есть-то нечего, говорит, ели липу. И вот до октября были там.  Есть нечего было. Я все время боялась! Много ребятишек брошенных было, может, мать убило в обстрел или в бомбежку. И вот дети маленькие ходили. А я все говорила: «Мама, ты меня не бросишь, мама, ты меня не бросишь?», а мама отвечала: «Да куда же я вас брошу!» Есть абсолютно нечего было. Ели листья липы. Если только где-то находились какие-то грибы!.. Мама говорила, что у солдат были лошади, и у русских, у немцев. Искали даже лошадиный помёт  –  его мыли, и веточки овса или  еще что-то доставалось, пытали спарить  и давали ребятишкам. Чтобы хоть как-нибудь ребятишкам потом сварить похлебку или хоть что-нибудь! Чтобы хоть что-то поесть! Конечно, все были опухшие. У меня, говорят, ноги были совсем, как колотушки, оттого, что много ходили. Всё же на ногах! Да и от голода! Было очень тяжело, спали под кустом. С собой ничего не брали, только тетушка взяла с собой швейную машинку и потом в Латвии обшивала всех. С одной стороны находились немцы. Немцы стояли со стороны Новгорода. А фронт наступал со стороны Питера. Мы фактически были «живым щитом» между немцами и русскими. Ни есть, ни пить, ни помыться, ни одеться, ни закутаться. Мама говорила, что под кустом не знала, чем укрыть ребенка, так и замерз,  бедненький. Маме нужно было его грудью кормить, а она сама еле ходила. Пустая.  Похоронили. Под Ольховкой его где-то похоронили. А потом после войны мама ездила и перехоронила его в Керисти.

2
Валентина с матерью Антоновой Анастасией Алексеевной и братом Алексеем 1944, Латвии, оккупация

В сорок первом году он родился, ему полтора года было, она его всё на руках, на полотенце носила. Поэтому с собой ничего взять и не могла. С Мясного Бора они куда-то еще ходили, в какую-то деревню, меняли что-то на хлеб или на отчистки или на что-нибудь, чем бы можно было покормить ребятишек. Конечно, после Мясного Бора нам Латвия раем показалась. Мой  брат кормильцем был  с мамой. Мама вообще меня никогда не оставляла, а он под Мясным Бором ходил, искал что-то. Вы знаете, как это было страшно! Не зря его называли Мясной Бор! Вы не были никогда на кладбище в Мясном Бору? За один день  пятнадцать тысяч солдат убито было! Мясной Бор оправдал свое название. До войны там убивали скотину, какой-то мясной двор стоял, и оттуда развозили говядину, свинину в Ленинград, в Новгород. И это место называлось Мясной Бор. А в октябре немцы выбили русских совершенно.  Они выгнали нас  к Новгороду и всех посадили в  товарные вагоны. Там до города было 12 километров,  ноги  все распухли. Тётушка, моя крёстная, говорила мама,   взяла уже меня  на руки, на спину посадили, с одной стороны котомка, с другой я,  с опухшими ножонками.

14
Минин Николай Алекссевич – брат матери Валентины 1934

Загнали туда, в товарный вагон и где-то вот перед  Литвой,  долго-долго стояли. Есть-то нечего, немцы  какую-то баланду давали. Сначала,   хотели увозить в Германию. А потом где-то, около Литвы, что ли, разбомбили эшелон. Потом опять какие-то эшелоны подали и привезли в эту Литаву. Сначала нас привезли в Ригу, потому что там латыши отбирали себе работников. Смотрели, кого взять, кого не взять. Мы стояли. Нас двое, но мы еще совсем маленькие. Мама совсем молодая – в сорок первом ей всего тридцать четыре года, с такими двумя детьми. А мама всё хотела, чтобы вместе с сестрами держаться. Но нас на один взяли хутор, а их на другой. У сестер тоже дети. Всего шесть человек ребятишек. И вот взяли маму с двумя детьми и мою тетушку. Она была совсем молодая, около двадцати лет . У нас хозяйка   была из русских, тихонько говорила, а он – латыш, совершенно по-русски не понимал.  Ну, они взяли.  Из детей нас было мало. Я была, брат мой,  у тётушки был мальчик, а у другой тётушки была дочка. Остальным было  лет 16  и там постарше.  Нас разделили на 2 хутора. Мама – по уборке, в хлеву, коров доить, брату 11 лет –  коров пасти, Варьку, сестру мою двоюродную, ей всего 7 лет было, её туда тоже в подпаски к нему. Ну, а меня оставили, пасти коров не погнали. Один раз я с ними убежала, попробовали там курить. Мне не понравилось, я сказала: «Больше я с вами не пойду». С утра раннего, очень рано они уходили.

8
Деревня Кересть 1948 , бабушка вместе с детьми и внуками: Валентина – с цветами, Елизавета, Любовь, Евдокия

Хозяева были бедные, считалось, что они бедно живут. Они всё вывозили на рынок, абсолютно всё.  А обедали, я хорошо помню, стол вот такой длинный, по обе стороны стола ещё работники какие-то и мы.   Подавали всё какую-то путру. Путра называлось, это ячмень или что, вода настоянная,  но не кисель, а что-то кислое.  Всем его наливали, всех кормили. Я одна есть не любила, всегда с мамой. Кладут-то порцию на одного, а едим мы вдвоем. Но, видно, все равно меня было не переубедить. Мне, конечно, это ужасно не нравилось. Коров было много, но молока нам не давали, чай нам давали с сахарином, только с сахарином, сахар не давали. А в 44-м году стали появляться уже наши русские партизаны. Трудно было, конечно. Всё делаешь, работаешь, а хозяин ничего. Но мама не очень ругала хозяина. Она рассказывала, что как-то поставила молоко в речку, и бочка опрокинулась, а он взял прутик и грозит ей этим прутиком, что-то говорит, ругается.

4
Бабушка Минина Иринья Игнатьева со своей дочерью Елизаветой 1945, Тосно

И после войны он тоже ездил, чтобы нам что-то принести. Когда вернулись, – еще до окончания войны, как только мы были освобождены , – всё разгромлено. Я помню, что мне постоянно казалось, что нам идти в другую сторону. С одной стороны было кладбище, с другой стороны деревня. И я все спрашивала: «Почему нам в эту сторону?» В деревне один дом стоял. Наш дом сохранился, но там жил, – говорили, полицаем он был, – нас пустил только в сарай, а дом занимал долго.

16
Мать Валентины с сыном Алексеем и Валентиной 1951 год

И знали люди, что он полицай. – Знали, знали. Но в то время начальства не было. Потом он дом освободил, уже в сорок пятом году, после победы. И вот, эти пять сестер, с детишками, все в одном этом доме с бабулей. Мама в лесу работала, лес заготавливали, лесопункт там был. А мы оставались все дома. Начали сажать огород, на буржуйке картошку мороженную готовили, всякие травки, щавельки – все это ели. Выжили! Да, маме досталось! У нас была такая избушка, на половину засыпанная. А уезжала с нами женщина с ребенком, они эту избушку построили и, когда уезжали, они её отдали маме. И мы туда переселились. И вот одна женщина в соседнем доме мылась, у неё труба была плохая, и загорелось. Было всего пять домов, а наша избушка последняя, мазанка. И она тоже сгорела. И я там, чуть было, не сгорела. Я схватила своих кукол и в дверях застряла. Женщины мимо шли, вытащили меня и кукол. Вот с этим мы и остались, ничего не было. Знаете, лист железа лежал над головой вместо крыши, и соломой присыпано. В Латвии хоть тепло было. А здесь было и холодно и голодно, когда вернулись. Дом – и тот был занят! Но выселили вот этого   полицая Никиту.  Так он новый дом построил. Он доказал, что партизанам помогал: «Я помогал партизанам, я работал!» А населения-то не было, кто бы мог что-то подтвердить. А кто знал, не очень-то язык распускал.

5
Бабушка Минина Иринья Игнатьева Фото сделано в Латвии в 1944.

Очень тяжело было. В Латвии все жили богато, сами себе хозяйничали. Наши хозяева жили очень бедно, и все равно нам это казалось раем. Вставали, естественно, в пять утра, ложились поздно. Но, во всяком случае, не били и не издевались. Я с их девочкой играла даже. У них девочка была, и я даже по-латышски умела разговаривать с ней. Давали иногда по кружке молока. Иногда, хотя у них был полон двор скотины.

А потом я пошла в первый класс. Меня в первом классе отправили в пионерлагерь «Сурагарам» между Новгородом и Таганком. С нами на речку ходили, какие-то песни выучивали, занимались, но  мы оттуда сбежали. Знаете, давали нам конфеты «Спорт», а «Спорт», он же из двух половинок состоит: беленой и коричневой. Мы вот так вот поскоблим их со всех сторон и идём к  местному населению менять. Что вы думаете? Пять таких конфеток – они нам вот такой огурчик, мы же деревенские люди, привыкли, выросли на овощах. Вот, эти конфетки мы не ели, мы им всё носили. А так давали первое, второе, вообще, накормили, напоили. У меня была такая подружка, она начинает плакать: я хочу к бабушке, я хочу домой,   и мы сбежали с Лидкой. А там 12 километров  до дому было по железной  линии. Они  в лагере  нас искали, естественно. Ну, пришли домой, мать  нас керосином намазала, вшей выковыряла. Волосы у меня длинные были, выбрили мне всё хозяйство и опять обратно оправили. Ну, а  чего, если дома есть нечего, если дома нечего делать. Ну, вот так вот и выживали.  Тяжёлые  были послевоенные годы.

15
Бабушка с дочерями в Рогатке Валентина, Анастасия, Вера – 1956.

Так вот, я хотела сказать, что дядюшка вот у меня, полковник  Минин Михаил Алексеевич,  в Кремле работал в охране у Сталина. Рассказывал, что иногда  Сталин выезжал на передовую. Выйдет Сталин и стоит,  курит. И  когда война уже закончилась, написали, что  родственники были в оккупации.  Наших родственников  из  Кремля  всех выселили, так как   жена его брата с нами в Мясном Боре была. Когда началась война, муж  на фронт ушел. А она к нам приехала, вот в оккупацию и попала.  У меня брат хотел поступить в  училище военное, но тоже не взяли – был в оккупации.  Вот  он и пошёл на железную дорогу машинистом.  Всю жизнь ему поломали.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить  истории   жизни. Помочь можно здесь 

 

Фото

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю