Я, Серова Елизавета Ивановна, 1937 года рождения, моя девичья фамилия Рогова. Родилась я в деревне Буреги Старорусского района, тогда это была Ленинградская область, а сейчас Новгородская область. Я родилась очень поздно у родителей, на 45 году жизни. Отец был главный агроном волости.
Его звали – Рогов Иван Федорович. Мама- Рогова Мария Петровна, они 1892 года рождения, мама была гувернанткой в Петербурге, жила она на перекрестке улиц Зеленина и Пионерской, этот дом до сих пор стоит. С отцом она познакомилась, когда летом поехала в Новгородскую область. Отец в царское время окончил 7 классов «на отлично», он был очень грамотным человеком.
Мама же закончила всего 5 классов, но она тоже была очень грамотным человеком. Такой мамы еще поискать! Она была великая сказочница. Она сказки могла так рассказывать, вы знаете, такое впечатление, как будто сидишь в театре. Знала «Евгения Онегина» наизусть. Я уже работала на Можайском заводе и приезжала в отпуск жить в Саблино. Вот начинаю убираться дома и говорю: « Мама, расскажи мне что – нибудь!». И она рассказывала. Вы знаете, я так не могу, я читаю, и это все не так, как мама рассказывала.
Еще у меня была старшая сестра 1925 года рождения, и еще был брат – Рогов Владислав Иванович – 1922 года рождения. Он хотел пойти в школу с 6 лет, но его не брали. Он приходил в школу, садился на крыльцо и плакал: «Учительница, возьми меня в школу». И в 6 лет он пошел в школу, закончил ее и поступил в педагогическое училище, а потом начал заниматься в аэроклубе. У него была заветная мечта – быть летчиком. Как раз перед войной он поступил в летное училище, ему тогда только 18 лет исполнилось. И тут началась Великая Отечественная война. Я даже не могу вам сказать, закончил он училище или нет. Наверное, да, потому что он был командиром самолета.
Когда я была в Подольском госархиве, я нашла документы, говорящие о том, что он был командиром самолета, и у него был стрелок. Я родословную не могла найти этого стрелка, а погибли они 6 сентября 1944 года. Три экипажа послали на бомбежку награбленного немцами добра, и прямым зенитным огнем их самолет был сбит.
Перед тем, как мы были захвачены немцами, я помню, что с родителями мы побежали в сторону озера Ильмень. Родители бегут, что они с собой забрали , я не знаю. Но единственное, что помню, у меня была сетка с куклами, и я бежала за мамой. У меня был платок на голове, платок этот я уронила. Мы на озере были совсем немного, потом вернулись сюда, в деревню. Помню. как мы прятались в колодце. Колодец тот был без воды. Сколько мы там сидели, я не помню. И вот немцы открыли колодец, и первую увидели бабушку Марфу, она так испугалась! А вообще она прожила 103 года.
Ну, пришлось нам всем вылазить, вот все вышли, нас никто не расстрелял. Мы стали жить в доме, в том доме стояли немцы, а я была маленькая, но очень шкодная. Везде стояли кухни немецкие, всюду готовилась еда. Мы особенно не голодали, потому что мать у меня шила хорошо. Бывало, мне скажут: «Сходи на кухню, может, какао нальют!» Ну, и я с бидончиками иду туда, а однажды меня облили кипятком. Немец это специально сделал. Надоели ему русские – все клянчим – клянчим еду, надоело ему все это. – вот и ошпарил маленькую девочку, чтобы не надоедала.
Был со мной такой случай. Мы жили на кухне, спали на печке, а немец в большой комнате разложил пистолет свой и ушел куда-то, и я стащила пистолет. Нас тут же выдворили из дома. Пистолет отец меня заставил найти. А я от горя подошла к срубу колодца и думаю про себя: « Хоть бы упасть». А вокруг колодца сгнило все, ну я и упала. Лежу на дне колодца и кричу во все горло. Отец слышит, что я где- то кричу, а где – понять не может. Стали искать меня, нашли и чуть – чуть достали. А был со мной еще такой вот случай: У нас шоссе проходило через деревню Новгород – Старая Русса. Мы по этому шоссе перебегали перед идущим транспортом, и вот я попадаю под машину. Левая нога у меня была сломана. Вот так и жили.
Надо было кого- то назначить старостой, а люди знали, что отец мой – человек грамотный и что он может руководить. В деревне хорошо все к нему относились. Хотели назначить его старостой, а он отказался. Он отказался, а сосед наш, дядя Миша, напротив который жил, сказал: «Вот, он связан с партизанами, и сын у него летчик». А для немцев этого было достаточно, чтобы человека расстрелять.
Мама работала на кухне – чистила картошку. Кто посуду мыл, кто котлы драил, ну там женщины сидят и разговор ведут. И одна соседка маме и говорит : «Вот, Иван твой не пошел в старосты!» А мама и отвечает: «Да, мой Иван, извините за выражение, не будет « зад лизать», как твой Михаил!»
А я в это время была у тетки в деревне в 3-х км. Меня довели до начала деревни, тетка ушла, а я иду по деревне и вдруг встречаю нашу русскую переводчицу. Она и говорит мне: «Ну вот, отца с матерью расстреляют, а тебя в Германию отправят!»
А сестра с 1925 года, ей 15-16 лет. Она работала при госпитале санитаркой. Ну, короче говоря, женщины наши русские услыхали, что мать и отца расстреляют, а меня увезут в Германию, быстренько подхватили и маму, и меня и спрятали до ночи в подвале.
Когда на отца донесли, я запомнила, как его водили из бани в комендатуру на допрос, он шел с синяками, подтеками на лице. У нас комендатуры не было, она была в Коростыне, поближе в Новгороду, на берегу озера Ильмень , эсесовцы туда отца повезли на расстрел.. Почему он на лошади был, я до сих пор не пойму! Впереди едет мотоцикл, сзади мотоцикл, а он на лошади посередине. Надо было им проезжать через речку Псижа, а по берегам кустарники росли. Отец -то ведь – соображающий человек. Он – раз и в кусты на лошади. Первый мотоциклист проехал, а тот, кто ехал сзади, пока автомат вытаскивал, отец уже ушел, сбежал. Ну, и нас с мамой тоже кое- как переправили, и мы два месяца были у партизан.
Я что хочу сказать, что жили они, как в кино показывают. У них были строевые женщины, которые ходили на задания с ружьями. Землянок, как таковых, не было. В основном спали на телегах, треножки ставили, типа шалашей, палатки, жгли костры в ямах. Были там даже коровы.
Через два месяца мы в деревню вернулись. Вернулись, потому что было сообщение, что эсесовцы уехали, а в это время опять начался угон наших в Германию.
Но все равно соседи на нас донесли. Нас забрали и отправили на станцию Волот. Нас повезли в Латвию, там хотели отправить в Саласпилсский концлагерь, но там места не было, и отправили нас в Литву. А там уже нас хозяевам продавали.
Я помню, у первого хозяина мы жили вместе со скотом. Только была решетка, отделяющая нас от скота: там скот, а здесь мы. Там было очень плохо. И кормили нас очень плохо. Потом, почему-то ( мы боялись спросить у отца) переехали к другому хозяину, тот нас поселил в амбар. В амбаре нам было более – менее нормально. Но все равно приходилось нам с сестрой ходить по хуторам, просить милостыню. Собак на нас хозяева натравливали.
Как увидят, что мы подходим, так они собак на нас спускают.
Очень мне запомнилось, когда наши стали наступать. Немцы уже ушли, и мы были между Катюшами. Здесь наши , а немцы с другой стороны, и слышался один сплошной огонь и гул.
Когда кончилась война, нас посадили опять в телячьи вагоны и повезли домой. Месяц ехали. Кормили местные, вот едем, а они нам приносили картошку молоко, кто что. Ну наши выскакивали из вагона, разводили костры и готовили еду. Помню, тетя Оля отстала – ей кричали: «Давай быстрее». А она: «Да езжайте, я вас догоню». Поезд наш 5 км проедет и стоит. И она догнала нас.
Мы приехали в 1944 году в декабре, вернулись в Буреге. Отца вызвали в военкомат и говорят: «Вот ваш сын перед гибелью уничтожил два самолета». Тогда ведь большие деньги платили за это. Отец получил эти деньги. Старший брат очень волновался за меня, думал, что родители меня не смогут вырастить и записал меня на свое иждивение. И отец получал пенсию на меня, на папу и маму по 370 рублей. Вот отец деньги получит, купит пуд зерна, пропустит в жерновах, перемелет, и нам на месяц хватало.
И мама еще шила . Ну и ей приносили – кто яйца, кто молоко. А у сестры моей старшей, когда она в партизанах была, родилась дочка, так у нее ноги были колесом. Мы купили козу, и вот она-то нас и прокормила.
Потом в 1952 году я поступила в Ленинградский механический, я была отличница. Я хотела поступать сначала в медицинский, но подруга сестры отговорила. Я довольна, что закончила технический вуз. Вы знаете, я себя чувствую человеком. Последние 15 лет я работала в Можайской детской колонии. И весь опыт нужно было передавать детям. У нас в колонии было так: если ты себя зарекомендовал, как дурак, то и пойдешь по жизни также дальше, а если умный,то тебя будут уважать.
