Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – Максимова Лидия Михайловна, девичья фамилия Егорова.
Родилась 27 октября 1928 года в деревне, в Сясьстрое я родилась. Жила в Сяських Рядках, дом свой у нас там.
Папа был счетоводом в колхозе, а мама не работала, была домохозяйкой. Нас было 7 человек детей у родителей. Всего семья 9 человек была. Шесть мальчиков и я одна девочка. Перед самой войной у нас заболел брат. У него был менингит, и отец хотел его везти в Ленинград. Вдруг пришел дядя утром и говорит, что везти в Ленинград не придется, потому что началась война. У нас мальчик так и остался. В 1942 году он умер. Ему было 6 лет.
На войну взяли папу, моего старшего брата взяли. Он учился у нас в училище. А мы все остались с мамой. Еще шестеро ребят. А потом уже, когда война началась, все уехали, у нас корову забрали. Жить-то нам оказалось не на что.
Потом стали эвакуировать, потому что обстреливали все время, самолеты летали. Нас везли в вагоне из-под скота. Скот возили там, и нас везли в этом вагоне. Две семьи были нас. Обе большие. Привезли нас в Новгородскую область, мы там прожили с братом, потом решили уехать оттуда. Поселили нас в дом, там была одна большая комната на всех. И все. И мы решили оттуда уехать. Нас эвакуировали в 1942 году, а в январе 1943 года, 27 января, я уже работала на судоверфи. А когда приехали домой, оказалось, что нам домой нельзя было зайти: у нас жили военные. У нас было много дров, они дрова все сожгли наши. А нас к себе взяла тетя. Тетя к себе взяла, я пошла работать, а брата в армию забрали. Потом мама весной приехала.
Она тоже была в Новгородской области. Эвакуирована она была, осталась там с ребятами. А у нас вот этот мальчик-то 7 мая родился 1941 года, а 22 июня началась война. Совсем маленький он был. Мы туда уехали, а потом и мама приехала туда. Тяжело, конечно, было. А брата маленького оставить не с кем. И его направили в садик от судоверфи, который был в деревне Верстовка, и он там был в садике. Потом, когда садик стали расформировывать, его домой отправили. Я его пока несла домой на руках, автобусов-то не было, а он все дорогу: «А есть! А есть!» Ничего не говорил, только «Есть» говорил. А сам был худой, дистрофик был. Ну, потом он поправился. А я, бывало, иду, раньше автобусы не ходили же, мы все пешком. Идем, а у нас во время войны были привезены ремесленники – на Кольцевой улице были бараки. И они жили там. Идешь на работу, а ремесленники своих покойников везут на санках, прямо груды наложены, как груз. А когда мы с мамой там жили, все ходили они – милостыню просили. Мама давала что-нибудь всегда. Картошка у нас была своя.
А, вот что забыла рассказать. Получилось так: брат 10-летний ходил по улице и нашел запал от гранаты, он такой медный, а в середине красный. Он принес запал домой, а как в дом заходишь, был такой порог, он поставил его на порог. А у нас еще был брат младше его, и он говорит: « Шурка, давай разделим, тебе половину и мне». А самый маленький сидел на столе, сколько-то месяцев ему было. А как запал взорвался, ему попало в щеку, а второму брату – в живот, а тому, который сидел на стуле, в коленку. Мама в это время копала картошку, а я болела. Я кричу маме: «Иди!». Мама прибежала, а был госпиталь за каналом, и брата, которому попало в живот, взяли в госпиталь. И когда мы эвакуировались, он там остался, в госпитале. А когда приехали, его потом забрали. В 2002 году умер, все жил.
Сейчас нас осталось трое. На войне никто не погиб. И папа пришел, и ребята пришли. После войны еще девочка у нас родилась. А теперь все братья умерли. А который в 1941 году родился, он только живой остался. Сестра еще 1948 года рождения живая. Мы так и жили. Я работала. А когда судоверфь стали переводить в Сиверскую, меня, конечно, не взяли. Потому что я была самая старшая в семье, и маме было тяжело, вот меня и оставили. Перевели на комбинат, у меня в трудовой книжке записано. И там работала сперва мотористкой. Потом в варочной перешла. И оттуда ушла на пенсию. Мне сейчас 86 лет, и все меня Бог бережет. Наверное, много пережито, и вот живу.
Когда война началась, мне 12 лет было, а 27 октября исполнилось 13 лет. В 1942 году нас эвакуировали, а в 1943 году я уже работала на судоверфи.
Приехали к тетке, а она до этого у директора судоверфи работала прислугой. Она мне и говорит: « Придет он на обед, ты приди, а я скажу, чтобы взял тебя на работу». Он пришел на обед, тетя говорит: «Я про эту девочку говорила». Он говорит: « А какая она маленькая, ну приходи в отдел кадров». Я пришла, меня оформили на работу.
Хоть и маленькая была, все равно нужно было работать. Раз я пошла на работу, там не смотрят, нужно работать – и все. Зарплату выдавали и паек хороший: 700 граммов хлеба давали, рыбу красную 1 кг или 3 кг, сахар давали и крупу.
А потом, когда мама приехала, брата взяли в садик, а мама пошла рыбаком работать. И ловила рыбу. А у нас корову-то забрали, а рыбу ловили и сдавали. И за нее давали нам муку. А так как я получала паек хороший, мы муку берегли, и потом мама эту муку выменяла на теленка и вырастила корову. Это были 1943 год , 1944 год, 1945 годы.
Потом меня перевели на комбинат.
Комбинат был по этой стороне, там баржи строили, на улице все было.
А потом баржи спускали на реку туда, дальше.
Конечно, холодно было. Бывало, сходишь, обогреватель был, погреешься и обратно идешь. Одевались тепло, валенки были, фуфайки, идешь и хоть бы что. Никто не смотрит на тебя. Тогда была задача выжить и семье помочь.
Были бомбежки и обстрелы были. Когда еще мы не были эвакуированы, как начнут самолеты лететь немецкие, мы в поле бежали. Мало ли что, если будут стрелять, так живые останемся.
В Доме культуры был госпиталь. Знаете, где старый канал, так за ним был госпиталь. Был такой двухэтажный дом по улице Кирова. И по улице Ленина в церкви был госпиталь.
Госпиталь был в садике, где сейчас мэрия, там был госпиталь, а больше я не помню.
Еще помню пленных немцев. Когда я работала мотористкой на судоверфи, то в древесном у нас тоже были рабочие, так помню, один даже приставал ко мне:
– Доченька, немножко.
– Сейчас расскажу начальству.
Пленные строили, улицу 1 Мая, например, комбинат они восстанавливали. Они свободно ходили. Их модеры называли, это венгры были. У нас остался знак за профилакторием, где крест стоит, там камень, и на нем написано: венгерским военнопленным, жертвам Второй мировой войны, видимо, это венгры были. Были разных поколений, старых не было, конечно.
До 1986 года я работала на комбинате, у меня в 1986 году умер муж. Я работала в варочном цехе. Не хочу работать – и все. Пришла к начальнику, говорю: «Не буду больше работать, нет, не буду, и все. Я работаю до такого-то числа и ухожу». А со мной женщина раньше работала. Она уже уволилась с комбината и работала уборщицей в горгазе. Она говорит: «Если хочешь, иди на мое место работать, я ухожу. Вечером только нужно ходить убирать». И там я 7 лет отработала, в горгазе. Так что стажа 49 лет рабочего у меня.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
