Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я, Любова Елена Алексеевна, девичья фамилия Кузнецова. Родилась я в Новомосковске, это бывший город Сталиногорск в семье рабочих. Сначала этот город относился к Московской области, а потом стал относиться к Тульской области. Он находится в 50- ти километрах от Тулы и 200 километрах от Москвы. Мои отец и мама окончили Высшую партийную школу, там они и познакомились друг с другом. Они были настоящими коммунистами, очень честными и добросовестными людьми. Мама работала в отделе кадров на Новомосковском химическом предприятии. Отца моего звали Алексей Ефимович Кузнецов, он работал сначала мастером, а потом, когда начался культ личности, ему пришлось перейти в рабочие, он работал слесарем 6-ого разряда высшей категории. Родом отец из средней полосы России, он родился в деревне, которая расположилась на границе Ивановской и Ярославской областей. Он был настоящий русский богатырь: высокого роста, с голубыми глазами, прямым носом и косая сажень в плечах.
Отец его Ефим, мой дед, принимал участие в революционной стачке ткачей в Орехово-Зуево. Таким образом, папа с детства впитал в себя эту любовь к справедливости. Потом после этой стачки дед попал в черные списки, и его сослали на свалку леса. Там он и погиб: на него упало бревно и задавило – произошел несчастный случай. Мой папа родился в 1905 году, и в тот момент был еще маленьким. Это произошло еще до революции в царской России, лет пять ему тогда было, когда революционные движения начались среди рабочих, произошла первая русская революция. А мать его укусила змея, когда они были в деревне Ширяйко на границе Владимирской и Ярославской областей. Была у него и сестра Зоя, которая была на 4 года младше его, ее уже нет в живых. Ему было восемь лет, когда он остался без родителей.После этого его воспитывал дядя. Отец, как и Ломоносов, в 16 лет пришел в Москву учиться в текстильном институте. Но его ему закончить не удалось, мне неизвестно, по каким причинам. Знаю только, что он был ярым коммунистом. Мама в этом отношении тоже была активисткой. Оба они приехали на строительство Ново-Московского комбината и жили в землянках. Тогда Орджоникидзе был министром тяжелой промышленности. Он приехал в Сталиногорск и сказал, что здесь будет город заложен. Вот и началось строительство. Это было большое предприятие, на котором работало около 10000 рабочих.
Когда началась война, отец ушел на фронт, ему было 36 лет. Отец был в армии командиром саперной службы. Немец рвался к Москве и подходил очень близко. Стоял в 50 километрах от Тулы. Нашей семье пришлось эвакуироваться. Я тогда ходила в детский сад. Помню, как мы провожали солдат на фронт, потому что по центру города проходила железная дорога, и на фронт отправлялись бойцы. Помню очень хорошо, как они еще пели: «Есть на севере хороший городок». Эта песня часто звучала, а мы висли на изгороди детского сада и все время приветствовали уходивших на фронт. Но самое страшное, что я запомнила, эти воздушные тревоги, как нас вели в бомбоубежище. Помню заградительные сооружения от танков. Мама работала на заводе, отца уже не было. Как мне не хотелось оставаться в детском саду! Мне не было еще трех лет, но эти воспоминания войны – они на всю жизнь сохранились. Помню, что окна были постоянно занавешены, в комнатах поставлены коптилки, потому что света не было. Это как раз, когда началась война, когда немец уже подходил к Москве. Он действительно был в Новомосковске, поэтому нам пришлось уехать, потому что мама и папа были партийными, а партийных всех расстреливали. Я училась с мальчиком Брейкиным, так его отца повесили около Дворцы культуры. Я училась с теми, у кого погибли родители. Нас в семье было двое детей: сестра Галина и я. Эвакуировались мы в Пермскую область, в город Березники. Есть там такой город, где было химическое предприятие.
Помню, как мы ехали в товарных вагонах. Мне было три года, я помню все, буквально, это были телячьи вагоны, там были настилы, которые были битком забиты беженцами, люди бежали от немцев точно так же, как и мы. Мама в дороге родила третьего ребенка. В поезде родила, именно в вагоне. Естественно, никаких медсестер не было, все женщины которые там были, помогли маме рожать. Причем, помню, что одна женщина там с нами была очень сварливая и очень жадная. У нее были продукты, но она ни с кем ими не делилась и вечно была чем-то недовольна. Мы добирались до Березняков очень долго, потому что стоянки были длинные. На этих стоянках приносили нам местные в ведрах щи и кашу, потому что ехали в основном только женщины с детьми. Нас спускали вниз, особенно когда подъезжали ближе к Уралу, нас выпустили, чтобы мы подышали свежим воздухом. Однажды во время остановки я даже видела зайца, самый настоящий заяц пробежал по лесу.
Когда мы приехали в Березняки, мы жили в бараках, ту комнату, в которой мы жили, очень хорошо помню. Помню, как у мамы выпадали зубы. Потому что все время недоедание было. Мне этот момент запомнился, потому что при мне эти зубы выпадали, сколько мне было? Года 4-5, а я запомнила. Она что-то кушала, а потом смотрит- у нее зуб выпал. Она варила нам каши, это понятно. Не хватало витаминов, не хватало нормального питания, а у нее трое детей . В военное время трое детей очень сложно было прокормить. Там был совместный детсад и ясли, и мы все находились вместе. Я очень любила этого маленького братика Игоря, я около него все время была , нянчила его. Вспоминаю, как рано утром вставали, шли по темноте в садик, а когда мама нас забирала из детсада, тоже было темно. Мы недолго были в Березняках, как только выгнали немцев из Москвы и пригорода, то мы сразу же вернулись домой.
В 1943 году отец был ранен, лежал в госпитале и приехал на несколько дней домой. В 1943 году мне было уже 6 лет. В тот приезд он похоронил маленького сына Игоря. Он умер, потому что был страшный голод, и он заболел. Мама работала и отдала его в больницу, а больнице, разумеется, кто будет в такое время следить. Ему два года, наверно, было. И вы, знаете, очень хорошо его помню, как я с ним играла. Помню, как мама сидела на стуле у стола, а на нем – гробик. Игорь в синеньких носочках лежит, тут цветы около головки. Я тоже сижу рядом, а мама сидит и плачет – вот это мне запомнилось. Отец похоронил сына и опять ушел на фронт. А еще я помню, что ему выдали кусочек сыра. Я открыла шкафчик, смотрю на сыр, и так мне хотелось этот сыр съесть, но мама сказала: «Это папе. Он едет на фронт». И мы это прекрасно все понимали. Нас двое осталось, отец уехал, а вернулся он в 1945 году, но уже на костылях. Он же был сапером и очищал минные поля. Они же, разумеется, ходили по этим заминированным местам, и, когда мина взорвалась, его накрыло землей. Хорошо, что рядом были товарищи, которые спасли его. У него были прострелены две ноги насквозь. Я видела эти раны, и сильная контузия головы, потому что на него же огромная масса земли свалилась. Потом она дала о себе знать в старости: у него было расстройство нервной системы. А он везде выступал: коммунист, значит, он должен нести добро, быть всегда честным. Они в партию так верили!
Я сейчас, когда вспоминаю, думаю, если бы они сейчас видели нашу жизнь!? Хотя коммунисты и отделили религию от государства, но ведь они эти же десять заповедей использовали в кодексе строителя коммунизма. Хотя церковь была отделена от нашего государства, но, тем не менее, они оба были крещёные, тогда в детстве всех ведь крестили, но нас родители не крестили – коммунисты были истинные. Я уже взрослая была, когда сама пришла к тому, что нужно быть крещеной. Я очень хорошо свой садик помню. Помню двухэтажное деревянное здание. Там не хватало техничек, а я самой рослой была из группы. И поэтому старалась помогать воспитателям. Разумеется, какие-то качества у меня были: я любила помыть посуду, помыть пол. А мне было тогда всего 5-6 лет, и я это делала с удовольствием. Мне за это давали кусочек хлеба, горбушечку, чуть побольше и дополнительно каши за то, что я помогала. Таким образом, с 6 лет я начала уже работать. Мне дали возможность такую: всех детей укладывали спать, а я радовалась, что я в это время мою посуду или полы. Группы в саду были человек по 20, внимание к нам было разное.
Одну воспитательницу я не любила, потому что нас наголо стригли, чтобы насекомых не было. А у нее привычка такая была: она любила дергать за волосы, даже за совсем маленькие. Но были и любимые воспитатели, которые были очень внимательными, очень хорошими. Запомнились мне уроки рисования в школе, потом у меня на всю жизнь осталась любовь к рисованию. Отец всегда во мне поощрял этот интерес. Я уже училась в школе, бумаги не было, так мы на краях газеты рисовали. Когда отец был на фронте, мы нарисуем ему в письме: танк, самолет, «Победа! Ура!»
Еще вспоминаю песню тех лет:
«Синее море, красный пароход,
Мы сядем, поедем на Дальний Восток,
На Дальнем Востоке солдаты стоят,
Солдаты идут на фронт воевать.
Мама будет плакать, слезки проливать,
А папа поедет на фронт воевать».
Это старая песня. Её пели, когда началась война с Японией, эта песня 1945 года!
У нас были интересные праздники. Я помню, была на них и снежной бабой, и снежинкой. Нас обязательно украшали, одевали. Всегда какие-то небольшие подарки были.
Послевоенное время – это время голодное, во всех отношениях неуютное, такое голодное время. Постоянно хотелось есть, жили только на травах: лебеда, крапива. Супы варили из них, картошку выращивали, а хранить было негде, так выкапывали ямы прямо около дома. Мама хорошо работала, и ей дали комнату в коммунальной квартире. Рядом с домой, через дорогу, мы выкопали яму, где хранили картошку. И никто не воровал. Помню февраль, уже нечего было есть вообще, морозы страшные были. Папа долбил эту яму, выкапывал картошку, и то, что он смог выкопать, мы хранили под кроватью. Помню, большую кастрюлю наварили этой картошки, и наша семья всю картошку съела за один раз. А там всякая была: и мелочь, и крупная. Один раз на улице нашла свёклу. Я даже не посмотрела, что она были грязная, и съела ее с таким удовольствием!
Это было уже послевоенное время, тогда карточная система была. Очереди за хлебом вспоминаются. Я вставала в 5 часов и шла занимать очередь. А однажды я хлебные карточки потеряла, это было очень тяжело для всей нашей семьи, особенно для родителей, потому что все, что можно было есть, они отдавали детям. Чтобы как-то выжить, мы травы, ягоды ходили собирать. Ходили только группами, нам не разрешали ходить одним, потому что было много нехороших людей среди населения в Новомосковске. Они и сейчас, конечно, есть, такие мужчины, которые охотятся за детьми и по-всякому издеваются над ними. Я это не люблю вспоминать.
