< Все воспоминания

Козлова Александра Александровна

Заставка для - Козлова Александра Александровна

Война началась , когда она жила в Волховстрое.

 

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

Матери родной я не помню, я росла с мачехой. И сказки мне читали, и рассказы, я жила, не жаловалась. В памяти осталось, что только не битая была. Вот так я росла с мачехой, До школы я росла у бабушек. Отец в Тихвине работал, нет, еще в Кириллове Белозерском, перед школой он меня забрал. И я стала расти с мачехой. Со школьного возраста. А так – у бабушек, тетушек. Тетушек было шестеро.
В деревне зимой-то то у одной тетки, то у другой в городе. Так я и росла. До школы. Отец был член партии ленинского призыва. Тогда был призыв всех коммунистов, он был комсомольцем. И колокола снимали, и церкви разрушали. И его грех перешел, наверное, на меня, что глаза-то не видят. Пока молодые были все, было хорошо, не очень и вспоминали. А как к старости ближе, и в Бога стали верить. Бабушка, мамина мать, она умерла в 96 лет. И видела до самого последнего дня, как говорится, могла нитку вдернуть в иголку. Босиком в заморозки выходила. Так, она в свое время говорила, что дело в том, что никто не возвращался после смерти, никто ничего не знает. Но есть силы, что ведут куда-то нас. Есть такая сила. Но я была молодая, когда это она говорила.
Отец 1902 года рождения, он прошел войну Отечественную с ранением. Последний раз лежал в Баку полгода, от локтя до плеча гвоздь вставлен, была так перебита рука.
Мы жили, последнее время перед войной, и 17 июля? 22 июня? мы собирались, это было воскресенье, собирались в Ленинград: мачеха, брат мой Игорь, тоже умер, недавно. Собирались в Ленинград на экскурсию, я бегала около дома, и вдруг у радио все стали собираться, и объявляют, что Германия напала на Советский Союз. Ну что, куда деваться? 17 июля уже был налет бомбардировщиков на электростанцию Волховстрой. Отец тогда и говорит: «Нечего здесь оставаться, поезжайте в Вологодскую область, там войны не будет, а в сентябре вернетесь и пойдете в школу». И отправил нас с летними вещами туда. Ну, конечно, война затянулась, и мы остались. Но отец нам потом прислал все вещи, и документы прислал. И потом сам был на Волховском фронте. Они блокаду с Ленинграда снимали, вот было это на Синявине. 18 января снимали, участвовал в этом отец, есть медаль «За оборону Ленинграда». И 19 числа тоже памятно, был он на Сенной площади или на Садовой. Освобождены было дороги, пошел он на базар и купил котлетку. Папа попробовал их, съел, они были белого цвета и сладкие. А что это за котлета такая? Папа говорит, что подумал, что это из человека. Может, из собаки, но не настоящее мясо. Это отец снимал блокаду Ленинграда. Потом был на Волховском фронте. Потом Волховский фронт объединили с Ленинградским. Так он всю войну и прошел. Когда похороны отца проводили, на подушечках были ордена, медали – все его. Он был в резерве облфинотдела, и не то, чтобы он искал другую работу. А его перебрасывали с работы на работу. Сначала мы жили в Волховстрое до войны. После войны, в августе 1945 года, он приехал домой, дали направление в Волховстрой. Там место было занято, его в Тихвин перевели. Мы там жили. Мы там работали, мне было 17-18 лет, и я работала в отделе по госдоходам. В Тихвине жили года три. Потом отцу дали направление в Лугу. Отец сам ездил на лошадях, налоги собирал. И как отец стал работать – район вышел на первое место. Умер он в 1987 году.
А зимой я жила у теток в городе Белозерске. И заканчивала 10-й класс. Помню День Победы: незнакомые целовались, обнимались, военные, не помню, попадались или нет. Да, молодая была 17-18 лет, столько народу было. Весь город, наверное, был.

Я техникум закончила в Ленинграде. По линии госбанка, это был специальный техникум какой-то. Финансово-экономический техникум. А потом отец приехал в Лугу с Тихвина. Работала в госбанке сначала. А потом на КПП. В Германии я была еще.
Через военкомат завербовалась в Германию не как солдат, а как вольнонаемная. На работу в воинскую часть, в отделении госбанка. И работала 2 года. Ну, как маленький пригород был в Германии, в Дрезден ездили.
И замуж я вышла как раз там. Там и познакомились. А познакомилась я так. Я не из пугливых, решила 10-й класс повторить, так как все равно вернусь домой. И мне надо поступать в институт. У меня было все продумано. И пошла в школу. Она была в Потсдаме, для военных. Я была единственная женщина. Все солдаты. Офицеров не было почти.
Это как школа рабочей молодежи. И вот пришла я в школу, одна-единственная женщина, девушка. Ну, конечно, много было ухаживателей. Я пошла в 10 -й класс, посадили меня на последнюю партию, и рядом сидел Слава. И мы с ним сидели, и вот так поженились мы там же. Делали застолье, В Едлицах – есть такое местечко, собрались и зарегистрировались. Через полгода меня домой отправили. Без Славы я была 2 года. 1,5 года то есть. Мать ему писала: «Там, в Германию приезжают одни такие. Как ты женился? Приезжай домой. К жене не езжай». А муж – человек был порядочный. Дай бог всем такого. Я еще сплю, а он бежит на реку, рыбы поймает, большие были, все почистит, чай сделает и говорит: «Вставай, рыба готова, можешь жарить!» Мы с ним 30 лет прожили. И не было никаких разговоров: направо, налево, не принято было. А сейчас такое время подошло, что сделать?
Я видела Дрезден, и галерею там смотрела. Тогда же ГДР было. Наши части стояли, как у себя дома.
В Белозерске жили. Было трудно. Когда отец нас отправил в Вологодскую область, говорил, что там не будет войны. это правильно, войны там не было. Жила я у теток зимой, у меня 4 тетки в самом городе. Первый год, 1941, лето я жила с мачехой у ее родной сестры, прожила первый год. Лето закончилось, была у бабушки, потом приехала обратно к мачехе.
Она в возрасте замуж вышла, ей было 26 лет. Мы с ней как-то ссорились, я ей сказала: «Никто тебя замуж и не брал за твой характер». Это когда я уже взрослая была. Потом зимой я у тетки Марьи училась, не помню, какой класс. В 1945 году был 10 -й класс у меня. Прошла зима, прожила у тетки Марьи, у нее было трое детей, кроме меня. А тетка Марья – это жена брата моего отца. Родного брата, мне никто ничего не говорил, они между собой все. На следующий год я пошла к тетке Марине. Тетка Марина – родная сестра отца. Она жила с мужем, они работали. Он был конюхом. Белторг был такой, а она была уборщица. И у них было две комнаты, у них было двое детей. А места было мало, негде ничего нет. Как я ночью спала: мне разрешили на одном из столов спать, на этот стол переносила постель, спала. Потом постель снова убирали. И вот так я второй год прожила. Третий год я жила у тетки Тони. Тетка Тоня – жена старшего умершего брата отца. Он умер до войны еще. Та меня содержала. Она была замужем за стариком. Но тот тоже меня, не сказать, что любил, но относились оба хорошо ко мне. Я зиму прожила у тетки Тони. Это, наверное, и был последний, 1945 год, когда я у нее прожила. Подошел май 1945 года, экзамены сдавали. Ой, сколько было народу на день Победы! Нет, я была у тетки Марины в 1945 году. А радио-то говорило, оно говорило в бухгалтерии. Она в 2 часа ночи приходит и говорит: «Вставай – война закончилась!» Все оделись, на улицу вышли , кто с кем встречается. В Белозерске есть такой бульвар в центре, столько было народу!
А потом пошли экзамены.
Голодно было. Ну, что получала я только по карточке. Ну, у теток, конечно, картошка еще была, бабушка присылала на каждый месяц с теткой Ириной, это жена маминого брата. Бабушка жила с ними, ребят растила, так она каждый месяц мне присылала с килограмм хлеба такого круглого. «Опестухи» называют в вологодчине их, такая ножка, шипочка, как называются. С этими ножками очищенными. С клевером хлеб присылали, с крапивой был хлеб. А потом бабушка решила: трое же детей было, Аннушка, Леля и Санька, он был старший. «Знаете, что, – говорит – ребята, – я не буду больше печь ни с клевера, ни с чем, лучше буду давать хорошего хлеба». Картошка, овощи были. Я работала летом в колхозе, «Коммунист» назывался. На любой работе была. И один раз пошла овес или рожь жать, и вместо этого – себе по пальцу. Лен дергали, прополки были, первый-то год меня не очень брали, мне было 13 лет, а потом каждый год. По-моему, за 1943 -1944 годы я выработала 83 трудодня за 2 месяца. Это много. А результатов еще не было, я уехала уже учиться в октябре месяце.
И приезжаю домой. А бабушка присылает хлеба, присылает большой кусок черного, настоящего. Возили зерно, сено, я сама тоже возила, 13 лет мне было. Я была в компании мальчишек, меня брали. Бригадир давал мне запрягать телегу и грузить. Сено с человеческий рост на этой телеге. Сено наложено, все увязано, а сверху сижу я. И лошадь где-то внизу. А там большая горка, и я первый раз поехала. Мальчишки говорили – поможем. Там были Ленька и Санька, они постарше меня, им было по 15 лет. С горы-то я боюсь спускаться, много или мало бегаем, один ставил лошадь впереди моей, и вторая лошадь с сеном, сзади меня. Если назад, то тут поддержат. Впереди Ленька ведет свою лошадь, Санька Лукьянчик ведет мою лошадь. И сдерживают, а я сижу наверху. И так они меня спускали, и первый раз было так страшно. И зерно возили. Подошло время зерно возить, мешки-то нагружали по 50 кг. И идешь вроде как Гостиный двор в Ленинграде, такая биржа называется, и там переход с тротуара, деревянные мостки, вот несешь на плече, на левом несла и чего я оступилась, и хорошо, рядом был мальчишка, который из них, не помню. А так я упала бы, и с перилами бы туда, зерна-то было много. И поехали обратно Ну вот, каждое лето работали. Ну, через силу, конечно, молодые есть молодые. Ехали обратно, Ленька был попроще, а второй был – у него родители бы такие… А Ленька был без отца. Больше меня оберегал. И вот едем мы обратно, прошли км 2, наверное, там много лошадей отправляли. Дед Михей 4-5 лошадей отправлял, и мы вот с ним две лошади. Лукьянчик впереди, и вдруг где-то у меня сломалась, не ось, а то, что натягивают, не помню уже. Палка, которая телегу с лошадью соединяет, она сломалась. Она сломалась, я остановилась, помню, что с правой стороны влезла в яму. Сломалась, встала – стою, тот крикнул: «Санька, что делать?» Пошли в лес, выломали палку большую, поставили ее, подвязали. Лукьянчик говорит: «Ладно, я поеду, предупрежу, что приедете позже». Ленька около меня. А потом, стали подъезжать… «Ладно, – говорит, – я тоже поеду. Школа видна, ты доедешь».. Лошадь тянет, я иду рядом. И когда он ушел, вот тут я заревела. Тут уж я наплакалась. Стала в деревню въезжать, бабашка Люба меня встречала. Довезла, и тут порядок уже. А так ребята никогда не бросали меня. Лошадь Алешка у меня была, самая была старая лошадь, чтобы бегом не бегала она. Но эти 83 трудодня, про которые бабушка тогда тетке сказала, не зерном я получала, овощи давали и картошки, и яйца давали. Вот бабушка мне тогда испекла большой каравай, принесла.
Мы приехали в Волховстрой. Было все разбито. Но мы были не в самом Волховстрое, а отец когда был в ополчении. Было собрано народное ополчение, немец когда стал к Ленинграду подходить. Он там познакомился с кем-то, и не в самом Волховстрое: он был на другой стороне, а на противоположной стороне была деревушка. И там как раз были вещи наши у отца привезены. И вот в этой деревне жили мы недели две. Пока не определили место, где отцу работать. «Здесь работает человек, что я буду перебивать!» и ему нашли работу в Тихвине. В Тихвин приехали – жили сначала в гостинице.
Тоже все разбито. В Тихвине я пыталась в 10- й класс поступить, ходить в школу. Но тут мачеха вмешалась: «Не хочешь работать, пошла учиться, а это полегче!» Отец не вмешивался, один раз вмешался, когда я была во втором или третьем классе. Он приехал из командировки, а я стою, плачу среди ночи. А не ждали, что он приедет. Не предупредил, телефонов не было. «Чего плачешь?» – я молчу. А потом я ему рассказала, не помню, чего она завязалась, за волосы потаскала и побила. Он, конечно, ей, наверное, сказал, и на следующий день она меня снова за волосы таскала и лупила. После этого я ему не жаловалась. Больше я ему ничего не говорила. Вот видит, что такое отношение, а она ему еще наговорит, это еще хуже. И потом он приехал и говорит: «Вот что, дочка, поедешь учиться в Тихвин». Отец был на хорошем счету, Софья Карловна была директором, на последний курс тебя возьмут. «Нет, на последний я не пойду». А на второй курс меня взяли. И я два года училась в техникуме в Ленинграде. Ушла из дома, только бы уйти.
В 1946 году он приехал за нами, в августе – сентябре, увез в Волховстрой. 1946 год закончился, 1947 год, в 1948 году в августе приехали в Лугу. Были здесь уже в 1948 году. Так что, наверное, 1946 год был.
Жить мы стали, пока не дали направление в Лугу, папа уже в Луге был, потом нас увез, жили мы в гостинице. Маленькая такая была гостиница: комната, кухня. Приехали мы, может, в сентябре – октябре. Перебрались в Лугу. Что стояло: дом, в котором старая поликлиника, сейчас там комиссия, это все стояло, на втором этаже дали правую половину, это окно на город, на железную дорогу окно – это была кухня. И жили мы на втором этаже. Внизу там тоже что-то было, поликлиника стояла на месте. Белый дом стоял, дом исполкома стоял. Конечно, было все полуразрушенное. Говорят, что Жириновский построил свой магазин, скверик был Комсомольский, мы его чистили, там была типография, разбитая она была.
Вниз под железную дорогу мост. Там магазин какой-то, вот этот сквер мы чистили. Напротив этот дом и пожарная была, и сверху еще был дом. Теперь, где раньше был водочный магазин, стоит белый двухэтажный дом. От моста по железной дороге налево, эта сторона.
Были разбитые деревянные дома, он не совсем был разбит. Железную дорогу-то бомбили. Приехали – жить было негде совершенно. Дома Культуры на месте не было. От здания обувной фабрики кое-что осталось, восстанавливали, был обувщик там. И работали уже люди. Где универмаг большой, все было разбито, между Урицкого и Кирова. Общежития строили, по-моему, сами. По Володарскому тоже все было разбито. Кинотеатр тоже, все было разбито. И дома построены все заново. Напротив кинотеатра милиция оставалась. Прокуратура была. Но мы все-таки приехали в августе 1948 года, уже дома были подстроены. Я видела: мы жили в белом здании, я сказала, что внизу комиссия сейчас, а мы наверху. Рядом дом сейчас стоит, это я еще ходила в поликлинику старую, дом был новый поставлен. Этого дома не было, был деревянный. На углу был книжный магазин. Все было разбито.
Это я еще центр только знаю, а кругом не было места живого.
Здание, где музыкальная школа, сохранилось, но ведь крыша-то была плохая, просто стены были..
Все ремонтировали. Все же в августе мы приехали.
Но разруха была, гостиница была разрушена, но работала. Андреевский магазин работал –
это где почта стояла, напротив гостиницы, тоже была разрушена, восстановлена уже, а рядом Андреевские магазины. А дальше была керосинка, где музыкальная школа, где сейчас новое здание администрации – там был родильный дом. Родильный дом был, где сейчас компьютерная школа, с угла – переулок Толмачева и угол Урицкого.
Ну, магазин под милицией, там еще кафельные колонны стояли, красивые, это на площади.
Этот магазин был под милицией, я сама колбасу в подвале покупала.
Почему родильный дом я вспоминаю на этом месте? Здесь стояли дома сделанные, ремонт вели в здании, сверху и снизу, и шли мы. Сережа в первый класс ходил, наверное. Наташа была поменьше. Он идет впереди, я за ним, мы идем по этим мосткам в сторону госбанка нынешнего. А Серега идет и говорит: «Наталья, а ты знаешь, что это за дом?». Она: «Нет», – ей было года 4.. «Это дом, где тебя мама купила, и я здесь куплен». Так что я вспоминаю, что родильный дом где-то рядом.

Старый горисполком, ближе стоял, только на углу, и здание госбанка стояло. Может, в 1948 году уже был исполком. Отец работал в исполкоме заведующим, кабинет был на втором этаже, слева от лестницы. По коридору было райпо, был отремонтирован уже.
А Ленинград после блокады каким был? Я работала в отделе госдоходов. И в техникуме училась, жила в общежитии, оно было, там же, где сейчас: у Поцелуева моста через канал. Была проходная, справа было общежитие. Я уже жила там, потому что отец устроил. Я приехала уже на все готовое. В техникум меня взяли, и место в отделе госдоходов, технического секретаря было. Мне собирали всю почту, я приходила после учебы, все разбирала. Женщины знали, что я одинокая, к вечеру мне делали копии, оставляли, чайник вскипятят, я в 10 вечера заканчивала. А уходила, спала – и в техникум. На проспекте Газа был техникум. В кино редко, но ходила. Канал Грибоедова в центре был, Гостиный Двор тоже работал. Апраксин, по-моему, еще нет. А так, меня и касаться ничего не касалось.
Было разбито, уже сентябрь – октябрь 1948 года, 2 года прошло. Уже ремонтировали, центр был отремонтирован. И трамвай ходил, на Газа приходилось ездить.
Занятия пройдут, и потом садилась, из общежития опять на работу.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам  узнать и сохранить   истории   жизни. Помочь можно здесь.

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю