Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я родился 1 марта 1929 года, 1 марта 2013 года мне исполняется 84 года. За плечами жизнь длинная и трудная. Вся она связана с историей Ленинградской области.
Приехала наша семья в Поповку еще в 1939 году из Псковской области. Отец стал работать столяром в Ленинграде около Большого драматического театра, а мать работала в Колпино на фабрике- кухне в кондитерской. Братьев и сестер у меня не было, один я у родителей.
Накануне войны мы сюда привезли дом из деревни. Брат отца работал на железной дороге. Он взял платформу и загрузил на неё дом. Вместе с нами в Поповку переехали и старики. Здесь, в Поповке дом разделили на три части. Родители поставили свою часть в центре. Жили мы в Ленинградском переулке, недалеко от вокзала. Сейчас там все сгорело, я там был в позапрошлом году и ничего не увидел. Вот так и жили до 41 года ,я уже готовился к школе.
А первый день войны, помню, мы с пацанами бегали на улице, играли как всегда в войну. Лазаем по канавам, бегаем друг за другом. Зашел я домой на какую – то минутку, чтобы схватить кусок хлеба. А радио у нас тогда не было, только детекторный приемник: наушники одеваешь и нащупываешь радиостанцию. И вдруг слышу: выступает Молотов, говорит, что началась война и все такое. Меня это не очень заинтересовало, меня интересовала моя война на улице. Я поел, послушал радио и побежал дальше играть. Вдруг из соседского дома выскакивает мужчина и спрашивает у другого: «Слушайте, никак война началась». А я говорю: « Да, да, началась, я по радио слышал,»- и опять продолжаю играть. Сосед говорит: «Пойду в школу, узнаю». Вот так я и узнал, что началась война.
Нам было очень интересно: мы думали, что будут самолеты летать, по ним будут стрелять, в общем, мальчишеский интерес. Никакого страха у нас поначалу не было. Мы же были уверены, что Гитлер не дойдет до нас. Может, знаете песни того времени, пели, что мы малой кровью и на чужой территории победим и все такое… Еще такая песня была: «Если завтра война, если завтра в поход». Ну, короче, мы были патриоты, мы не сомневались, что немцев очень быстро разобьют. Вот так мы жили в первые дни войны. Никаких переживаний, никаких забот.
Началась война, и отец начал работать уже на оборону, Ленинград уже готовился к обороне. Когда немцы подошли к Питеру, и мать тоже еще работала в Колпино. И вот на самой грани августа, когда я уже собрался в школу идти в Поповке, мой отец собрался идти на войну. Мы поехали в Тосно, там военкомат был. В Белой школе собирали призывников, и я провожал отца туда. Они брали с собой какой то набор: ложку, вилку, белье какое- то и все. Их там выстраивали в шеренгу, что-то объясняли. А я сижу в канаве и рисую: в школе я любил рисовать. Вдруг ко мне подходит какой то дяденька в штатском и спрашивает: «Ты что это здесь рисуешь?»- Он думал, видно, что я какой- то шпион,- «Ничего здесь рисовать нельзя». Вот это я запомнил очень хорошо.
Отца моего трижды призывали и трижды отпускали: он на Финской войны подморозился, инвалидом был. Ему дали документ, который потом ему очень помог, особенно после войны. Поэтому он работал в Питере на оборонке. Ему говорят: «Идите, занимайтесь своей работой, потому что инвалидов мы не берем».
И вот значит уже перед приходом немцев в Тосно отец с матерью вдруг приехали. Удивительное дело, отец приехал и мать приехала, чтобы забрать меня и уехать в эвакуацию. Почему – то их отпустили, они же работали без выходных там. И вдруг они приезжают ,на мое счастье. Если бы они не приехали , остался бы я один. А они : одна в Колпино, другой в Питере, и я остался бы один в Поповке. А тут они приехали, чтобы меня забрать. Мы собрали вещи, и вдруг нам говорят, что поезда не идут, что уже никаких поездов на Ленинград не ходит. И из Ленинграда поезда идут только до Колпино. И в результате мы остались в Поповке, а на следующий день пожаловали к нам немцы. Мы ничего даже не знали, кругом тихо было, даже не стреляли. Видим, солдаты бегут без оружия, а потом нам говорят пацаны соседские: « Немцы пришли». Вот так и мы оказались в оккупации.
А в Поповке тогда жило много людей, дворов было довольно много – вообще, это был большой населенный пункт. Ну, там Красный Бор рядом. И вот пришли немцы. Теперь ,представляете, магазинов никаких, продуктов никто не продаст, но вот как – то надо жить, выживать.
Помню первые немцы на мотоциклах ехали по нашей улице и кричали : « Почта, почта…» Я ничего не понимаю, а немец ругается. Оказывается, ему на почту надо было. В конце концов, я разобрался и показал, в какую сторону ему надо ехать.
Еще в начале войны у нас приёмники забрали у всех людей, и в Питере никаких приемников у людей не было. Слушали мы официальное радио только по тарелкам на улицах. И наш приёмник тоже забрали, там и остался. И вот немцы, проезжая мимо нашего дома, увидели антенну и решили, что у нас есть радиоприемник.
А дело в том, что нас все время обстреливали: из Колпино стреляли по Поповке. Два месяца я жил на линии фронта. Немцы стреляли по Питеру и по Колпино, а русские стреляли по нам. Рядом с нашим домом была большая школа, а в этой школе был штаб. Сюда, на эту территорию, постоянно падали снаряды. И вот они подумали, что мы занимаемся корректировкой огня. Ну, а отец мой перепугался и антенну эту содрал. Потом немцы провели обыск у нас, ничего не нашли. Мы им документы показали, что сдали радиоприемник.
А на самом деле этим делом занимался наш местный священник, поп. Потом немцы это выяснили и его повесили.
Помню, как мы стали картошку копать. Для того, чтобы самим прокормиться, немцы стали у людей в огородах выкапывать картошку. Но для того, чтобы как – то замаскироваться от них, мы стали скашивать ботву, как бы нет на поле ничего. Но они поняли нашу хитрость ,конечно, и все равно стали копать нашу картошку. А у нас огород был маленький, и картошка быстро закончилась. Вот эта была проблема для отца с матерью, как им меня прокормить. Сделали так: между Колпино и Поповкой, где сейчас совхоз Тельмана, была территория ,засеянная капустой и картошкой. И люди десятками шли на это поле копать картошку и собирать капусту. Но наши солдаты с той стороны кричат: « Уходите, будем стрелять!» Почему? Да потому что был такой приказ командующего, что если кто -то будет ходить в поле, то стрелять по ним беспощадно. Да, были разные приказы…
. Но люди все равно ходили туда , и по ним начинали стрелять, и каждый день там была куча трупов на поле. Раненые были, мою тетку тоже ранили.
И вот, значит, что сделали мои родители: отец мой копал в одной стороне, мать- в другой. Они решили, что если кого – то убьют, то кто- то останется жить. После этого страшного испытания люди несли эту картошку к себе домой, а немцы подзывали и отсыпали из этих мешков почти половину картошки себе, у них уже и машина для этого стояла. Хорошо ещё , что не все забирали.
Так немцы для своей кухни брали картошку, которую наши люди под огнем собирали. Но и тут родители старались немцев обхитрить: мать с отцом, возвращаясь с поля, шли по разным сторонам улицы, если кого- то убьют, то второй останется. Если у кого – то отнимут картошку, то другой донесет. А потом уже наступили холода.
В нашем доме немцы не жили, слава богу. Они жили сперва в окопах, они – то надеялись, что быстро войдут в Колпино, а затем займут Ленинград. Ну у них, вы знаете, не получилось ничего, затормозилось. В тот год быстро наступили холода, и снег уже выпал в конце октября. Помню, что катаюсь я на лыжах, а снаряды рядом падают, а мне все ни по чем. Привык уже. Иногда, правда, и мы прятались в окоп сделанный. В общем, с пацанами мы ходили везде. Ну, одним словом, жили своей обычной жизнью. Только с едой было очень плохо.
Я уже говорил, что наш дом стоял рядом со штабом. Около этого штаба установили мощные пушки, огромные такие. Чтобы снарядам ничего не мешало подниматься, березы около нашего дома спилили. Как бабахнет, и снаряды полетели над нашим домом. Все гудит!!! А наши старались обстрелять этот штаб. И часто над нами пролетали наши самолеты на низкой высоте, они пролетали над Поповкой и разворачивались за лесом. Потом низко летели и обстреливали немцев. Такие налеты случались каждый день. Каждый день падали к нам снаряды. Ну, в общем, шла оппозиционная война, и когда уже стало холодать, немцы решили убрать нас, мирных граждан, чтобы мы здесь им не мешали, чтобы отнять наши дома. И вот перед праздником 7 ноября мы смастерили саночки, загрузились и двинулись в тыл.
А вот когда мы выходили отсюда из Поповки, то решили возвращаться в свои родные пенаты. Ведь наша семья из Псковской области. Вот мы и решили всей семьей со стариками ехать в Псковскую область. Отец выбрал путь, как идти, и мы значит по лесам, по тропинкам, дорожкам стали пробираться к своим родным местам. Дорога была очень трудной. Ходили по деревням, просились переночевать, народ был солидарен, и нас пускали. Мы шли по домам и просили ; «Дайте ради бога милостыню». Мне было сперва стыдно , все – таки я же пионер, но , голод не тетка, и я пошел по домам. Сперва было стыдно очень. Я просил: « Дайте корочку хлеба или картошину». И люди нам давали, спасибо им огромное. И ночевать они нас пускали. Кроме того, вещи у нас были кое- какие, мы их стали менять. Штаны, кофты и прочее ,прочее. И вот мы шли две недели зимой, а зима в тот год наступила рано. Уже в ноябре было очень холодно. И вот пешком мы шли от нашей Поповки в свою деревню, где я родился и где родилась моя мать. Вот такой был переход. Когда мы туда шли, то с партизанами пришлось встретиться. Я зашел в один дом, а там оказалась учительница и какие- то мужчины. Один мужик говорит: «А где ваш отец? Позовите его сюда. Мы его возьмем в партизанский отряд». Я пришел к отцу все рассказал. А отец думает: кто такие, что за люди, и не пошел туда, потому что обоз уже отправлялся. Вот такая только встреча была с партизанами.
А вот таких непосредственных встреч у нас с ними за всю дорогу не было, хотя мы знали, что организуются партизанские отряды. Потом уже, знаете, Советская республика образовалась огромная у Дедовичей, это уже позднее к новому 1942 году. Огромная в тылу у немцев образовалась Советская социалистическая республика. Бои шли, но это уже потом , позднее.
И вот наконец мы пришли туда, где моя мать жила. Отец – то жил в Михайловом Погосте, его дом-то и был перевезен в Поповку, а рядом деревня называется Егливская, и вот там дом матери большой сохранился. И мы стали там жить – поживать.
Нас пустили туда, но ведь надо что – то кушать. Отец кому – то что- то сделает, кому- то рамы починит, но это было недолго., ну, а кормить кто нас будет, мало ли кто приедет. У них, у местных на это не рассчитано ,конечно. Ну и составили списки приезжих – комендатура потребовала, и нам всем сказали: собирайтесь, мы вас отправим в Германию.
Но до этого я еще успел Новый год там встретить. Открыли там школу. Один раз я пришел на урок посмотреть, ребята там молитвы читали перед уроками, закон божий изучали. Учительница у них была коммунисткой, её потом тоже расстреляли, потому что она имела связь с партизанами.
Так вот нас всех решили отсюда убрать. Загрузили нас в сани и повезли на станцию Дно. Нас собрали целый состав, загрузили в поезд, и поехали мы в Германию. Кормили нас в пути один раз в сутки, почему- то в 12 часов ночи делали остановку и давали баланду. Но каждый что-то взял с собой ,с этим проблемы не было пока. Но в вагонах было очень холодно. Мать как – то схватила мои ноги и говорит: «Ой, что ты не говоришь, что ноги отморозил?» Так что ж удивительного, мы же в вагоне едем открытом.
В туалет если надо, то дверь приоткроют ,и здесь сидят и мужчины и женщины- тут уже не до стыда. Ну ужасно это ,конечно. И делали нам остановки санитарные не в поле чистом, а в лесу. Вот мы вытряхивались из вагонов, и попа к попе на морозе, на снегу, сидим, справляем нужду. Потом свисток, и мы опять в вагоне.
И вот привезли нас в лагерь Саласпилс. Он тогда еще только начинал строиться, стояли бараки и виселица. Без передышки к этой виселице подводили и вешали. Люди стояли и ждали своей очереди быть казненными. Стояли те, кого приказано было повесить за провинность, вот они стояли в очередь. Одного вешали, потом снимали и вешали следующего. Вот так. Гибли, прежде всего, те, кто провинился, некоторые показывали свой характер, не подчинялись.
Но нам, конечно, повезло. Я вообще везучий. Почему повезло? Потому что лагерь еще только строился: бараков еще было мало, хотя они все были забиты людьми. А на улице зима, холодно, и мы продолжали жить в вагонах. Вот тут нам и повезло: вдруг приходит какой- то приказ ,загнали нас опять в вагон. Мы ничего не понимаем. Наш вагон зацепили и потащили из этого лагеря куда-то в другую сторону.
И повезли нас дальше. Приехали мы уже в лагерь другой Майденбург. Сгрузили нас на запасном пути, построили всех в колонну, и мы пошли уже в другой лагерь.
В дороге много погибало людей, которые в лагерь ехали. Был один из командующих немцев, он спрашивал с подчиненных, что же вы везете больных и везете трупы. Он приказал, чтобы стали теплушки строить, ставить печи такие, чтобы, более менее отапливались вагоны, чтобы везли уже в более теплое время и кормили людей. А то прибывает поезд , и им приходится выгружать одни трупы. То есть людей не остается, все замерзают.
Этот лагерь был такой: бараки стояли рядами за колючей проволокой. Хотя у немцев были разного типа лагеря. Но этот лагерь был не очень строгий. Вероятно, это было место сбора для новобранцев, которые должны были отправиться на восточный фронт. Он находился между Пруссией и Германий. Так что это были не бараки, а как бы комнаты. В каждой стояло три кровати двухэтажной и печка при входе. Нас определили по два человека на каждую кровать. Мне ,значит, досталась девушка какая –то, Кая звали.
Был там я с родителями. И вот мы там в этом лагере жили. Утром чуть свет поднимают и всех мужиков заставляют снег убирать . А мы, пацаны, ничего не делали. Мне было там уже 12 лет, но все равно нас не трогали.
Взрослые загружали большие телеги камнями, они назывались фурами, и сами на себе возили. Если кто – то умирал, а умирало очень много людей, то их сгружали в такие гробы, вывозили за город, хоронили без гробов , а гробы пустые везли назад. Так что гробы были «международные»- так мы их называли.
Питание у нас, конечно, было ужасное, потому что кормили – то как нас. Тащат заключенные какой- то бак, а в нем, как сейчас помню, кубиками репа. Начинают разливать, а наши кричат: «Погуще, погуще…» И все время возмущались: «Начинай с того края или с того». Потому что погуще -то там, внизу. В общем, были из – за этого конфликты. Металлические такие миски были, у каждого своя ложка. Нам давали буханку хлеба – «кирпичиком». Одну буханку давали на всю камеру и делали так : кто- то становится лицом к стене (чаще всего это был я), за спиной разрезали буханку на 12 частей, и, чтобы никому не обидно, я кричал, кому какой кусок дать. Там, например, этот Зинке, другой – Мане, вот так и делили. Кормили раз в день, в обед , а вечером чай давали, бидон этот опять тащили. У каждого была своя одежда. Так жили какое – то время. В нашей камере никто не умер , все остались живы.
К весне нас посадили на поезд и повезли дальше в Германию. Представляете, не в товарные вагоны, а в настоящие, как порядочных людей. Нас привезли в Германию, приехали мы в Берлин. Я увидел Берлин, это великолепный большой город. Наш поезд на путях остановился, а во встречном поезде немцы поют. В общем, они остановку тоже делали, ехали на восточный фронт. Они там, а мы здесь, они смотрят на нас, мы – на них. Посмотрели друг на друга и дальше поехали в разные стороны.
Через Берлин проследовали в крепость Фордштадт – там машины делали. На этом заводе было много военнопленных разных национальностей. И вот когда мы приехали, там народу в бараке большом полным – полно: мужчины и женщины, девочки и мальчики – все вместе. И вот значит пришли немцы в белых халатах ,стали нас подзывать и стали шарить везде в волосах и стали стричь машинкой, брить что у кого где, какая растительность и мужчин и женщин. Потом группами нас погнали в какой- то коридор, где было несколько камер, как лифты. Стенки все металлические и отверстия в них такие, как пятикопеечные монеты. Это, оказывается, были газовые камеры.
Когда хотели быстро уничтожать людей, то загоняли в эти камеры и пускали газ. И люди погибали. Но нам опять повезло: на фронт нужны были солдаты. Немецких мужчин посылали на фронт, а надо же было кому – то работать на полях. И вот мы были предназначены для работы, а не для убийства. И вдруг слышу, как зашумело, что- то включили, мы думали газ…
А мы-то уже знали, что газовые камеры существуют. Да. Кстати, прежде чем отправить нас работать на поля, нас сперва мыли. Загнали нас в большое помещение, там наверху трубы и душ. Включили воду, а мыло в бочках стояло. Мы намылимся немного и становимся под этот душ. Мыло – это серая масса такая была. Старшее поколения знало, что это за мыло, что оно из человеческого жира сварено. Потом включили воду через некоторое время, и шла холодная вода. Мы встали и ждем горячую. Говорим немцам: « Холодная вода», а они нам: «Мойтесь, мойтесь». А мы: «Нет». Тогда они пошептались между собой, размотали шланг и холодной водой начали нас поливать . Мы бегаем из угла в угол, а они хлещут нас этой холодной водой. В общем, больно очень было, кто спрятался за меня, а когда в меня начали направлять струю, я отпрыгнул, а тот, кто был за мной, упал на скользкий холодный пол. Вот так нас всех и помыли. После мытья нас затолкали в эти камеры. Мы думали газ пойдет, а дали теплый воздух – там сушилка была. . Нас так высушили- полотенца то не давали. Когда мы из этих камер вышли, пошли в то помещение, откуда вышли. А наше белье все на крючья повесили и увезли прожариваться. Одежду привезли через некоторое время горячую. Помыли нас, а потом расположили в огромном бараке. Там было огромное помещение, солома была набросана, на ней все и развалились. Тепло вроде, а мужиков потом выставили в холодное помещение. Мужики кто что делали: кто в карты играл, кто курил, а я спрятался под материну юбку и остался в теплом месте.
В этом лагере мы просто бараки строили, станки устанавливали, начинался строиться автомобильный завод. Еще название было другое, там замок еще был такой, где сейчас музей находится. Вероятно, немцы сначала своих коммунистов сюда привозили. А потом ,когда начали строить завод, сюда стали привозить людей разных национальностей. У меня даже документы сохранились. Я даже переписал, какие были там национальности и сколько строили этот завод.
До сих пор там кладбище существует тех ,кто погиб в том концлагере. Я даже приезжал туда, смотрел, где кто похоронен, посещал музей, который был организован после войны.
А потом через некоторые время стали отбирать людей для работы на полях. Привезли тоже на один пункт, и там хозяева нас отбирали для себя. Кому- то надо 10 человек, а нашему хозяину надо было 21 человек. Пересчитали нас и повезли в деревню немецкую, называлась Пардос. Мы туда приехали 1 мая 1942 года. В этой деревне я и жил до 1945 года.
Хорошо, что мы в деревне оказались, а не в городе, в городе это ужасно. Я встречался с такими после войны – просто живые скелеты. А у нас картошка была, зерно потрем и едим. Яблоки были, сливы, груши. Разрешали брать с земли, после дождя, ветра, так что у нас с питанием у нас было неплохо, не очень голодали. Хлеба буханку давали на неделю, сахарного песка – стакан на две недели. А еще давали обрат и сливки. Но в основном на картошке держались.
А жили мы в огромной такой башне. Такие башни сохранились в Германии еще со средневековья, когда у каждого немецкого князя был свой замок. Башни от замка остались, стояли они такие каменные, когда- то они служили оборонным объектом. В башнях держали немцы зерно. И в таких больших помещениях нас разместили. Кровати стояли друг с другом. Мужчины и женщины, конечно, спали все вместе. И мы вот в этих помещениях жили. А внизу была столовая. Выбрали мы одного человека, и она нам варила супы из картошки, из брюквы. Вот так и питались.
Работать мы начинали в 7 часов утра, а заканчивали в 7 вечера. У нас был 12 часовой рабочий день с перерывом на обед. Зимой покороче. А зимой мы молотили, ну летом все соберем в сараи такие большие, а зимой молотили. В общем, работали и зимой и летом. И мальчишки, и я работал. И вот с утра до вечера работа, работа, выходной был в воскресенье, 31 мая тоже был выходной.
В выходные дни песни пели советские, рассказывали всякие события. Истории всякие вспоминали, кто- то что-то чинил, кто штопал и прочее. Одежды нам никакой не давали, давали нам мешки с полосками, и из них мы делали брюки.
У нас из ребят собралась группа примерно одного возраста: я, мой товарищ Игорь, поляк и немец.
Этот немец работал с нами на полях, он был из бедной семьи и тоже должен был работать. Потом мой товарищ как – то неудачно пошутил, сказал: « Смотрите, наши ребята такие живые, энергичные, а немец как мертвый». А другой товарищ перевел ему неудачно, что завтра, дескать, умрешь, как- то так. Немец брату сказал, был скандал, пришел его брат с нами разбираться. Ну и потом этот немец больше с нами не работал. Работали на полях ничего, нормально. Одно лето я был пастухом: утром выгонял стадо, вечером пригонял. Один по полю болтался – вот такая работа была. Летом мы свеклу сажали, сахарную свеклу. Нам выделяли участки, и мы с самой посадки и до сбора урожая, до того как вытащить, ухаживали за ней. Нам полоть ее надо было, и в дождь тоже мы на коленях ползаем – на коленях комья грязи. Осенью собирали, а зимой уже обрабатывали.
война закончилась
. Вдруг стали часто летать самолеты, ночью пролетали, гудело все небо. А потом американские самолеты полетели. По ним стреляют, собьют самолет – он падает. Мы туда бежим смотреть- нам же пацанам это было интересно. А потом ,значит, это случилось. Мы сейчас в 12 апреля день космонавтики отмечаем. Так вот 12 апреля мы были в поле, картошку сажали. И вдруг самолетов налетело тьма, а после обеда нас уже на поле не выпустили, приказали ,чтобы мы сидели в сарае и перебирали картошку, которая пойдет на посадку. И вдруг слышим: танки грохочут. Мы выскакиваем. Видим: немецкие танки обступают. Мы в сарай. Опять сидим и слышим грохот. Выскакиваем, мама родная!!! Какие- то незнакомые танки, а потом догадались, что это были американцы. Мы выскочили, радуемся, кричим, обнимаемся. И все, с этого дня мы уже не работали.
Раз нас освободили американцы, то мы жили в американской зоне. Но она скоро перешла к англичанам, и через некоторое время англичане посадили нас на машины и повезли в Магдебург на реку Одер.
. Переходим мы реку и смотрим: солдаты советские на мосту стоят. А мы идем с песнями, кто Катюшу поет, кто еще что. Там мы впервые увидели наших солдат с погонами. Перешли мы мост и впервые услышали там наши русские песни. Я попал в четвертый концлагерь наш советский. Вот тут началась новая жизнь. Нас спрашивали: «Кто, что, за что, почему не на фронте, почему здесь». Слава богу, я был пацаном, и с меня был спрос небольшой, а тех, кому исполнилось 18 лет, забирали на фронт- пускай старики отдохнут.
И вот тут пошла чистка: всех мужиков, которые были призывного возраста, загружали в товарные вагоны и в Сибирь. То имущество, которое было у нас, выбрасывали, все канавы были заполнены товаром, мародерство было. Вещей было выброшено масса.
– Их везли в товарных вагонах за колючей проволокой на окнах прямо в Сибирь. Когда везли по России, к их вагонам запрещали подходить. Хорошо, что мой отец был очень аккуратным человеком, у него все документы были сохранены. Его тоже вызвали на эту комиссию. А он документы предъявил, что его трижды призывали и освобождали, так что он в Сибирь не загремел.
И нам сказали, что пешком в Россию пойдете. А вещи загрузим в машину, и они повезут их на машине. И вот собрались мы идти из Германии в Россию пешком. Ну а потом нас все -таки решили нас везти. Загрузили нас в товарные вагоны.. А рядом наши солдаты возвращались домой. Я вижу, как один солдатик вез мешок муки. Я так был удивлен. А он – то знал, чего вести. И нас повезли по Европе. Когда ехали по Польше, было страшно, потому что обстреливали немецкие партизаны.
. И потом нас рассортировали, кого в какую область. И приехали мы в Тосно, выгрузились в помещение таком, где вокзал. Там были такие помещения, ну товар там хранили. И нас высадили, мы сидим, что делать. Пошел мой отец в дом колхозника – он был недалеко от вокзала, спросить, где переночевать, денег ,конечно, у нас не было .
Дом колхозника был ,если идти по улице Боярова, недалеко от вокзала налево был этот дом. Отец туда пошёл и каким то чудом нашёл людей, которые оказались нашими дальними родственниками. Оказалось, что они живут в Тосно, на улице Колхозной, параллельной железной дороге. И мы жили пока у них. Потом отец устроился в ремстрой контору. Мать со своей сестрой тоже устроилась в контору уборщицей. Мы сперва жили у родственников, а потом, когда они устроились на работу, мы жили в этой конторе. Сначала на улице Боярова, потом на улице Ленина. Чкаловский переулок, там кинотеатр, по – моему, был. Когда не было перехода, дорога шла от вокзала. А там Чкаловский переулок направо. Там генеральский дом, и отцу , как хорошему работнику, контора выделяла маленькую комнату.
Дороги были плохие, из бревен, узкие, в ужасном состоянии. А потом в 50 х годах ее расширили. И все дома были деревянные , только одно каменное здание сохранилось, где музей сейчас. Я в Тосно приехал и жил до поступления в институт. Там жил в общежитии
Я стал ездить в Питер и искать училище. Долго искал. И учился я на 13 линии Васильевского острова, училище № 8.
Как-то я написал письмо в Германию, и мне пришел ответ- приглашение. Вспомнили меня те немцы, с которыми на полях работали. Все они выросли, но помнят меня.
Меня пригласили в Германию, и я уже четыре раза туда ездил, фотографировал. После войны места сравнивал, ходил, смотрел. Заметки в нашу газету писал. Когда – нибудь я напишу черновики только про один концлагерь. Пока я собираю материал. Я отца и мать похоронил в Тосно, и я там буду лежать.
