Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я родился 01 июля 1926 года. Оренбургская область, Покровский район, село Кулагино.
Двадцать второго июня 1941 года был обыкновенный летний день, теплый, и в управлении колхоза было собрание. А собрание – была болтушка такая: болтают, что коллектив был, правление колхоза. И на следующий день уже стали повестки раздавать: представители приехали из района, военный человек, из военкомата приехали и из сельсовета, все они были. На следующий день мой дядя был дома, бывший он военный в Ташкенте, в гражданскую войну был. Тоже на балконе, правление колхоза было. На следующий день стали приезжать, раздавать повестки.
И сначала как будто бы по одной, по две, а потом – по шесть и больше повесток, срочно, срочно, срочно. Нам было по пятнадцать лет. Мы в летний период работали в колхозе. И дождались: проработали мы почти к осени, потому что в ноябре шестнадцатого мы призывались.
Уже восемнадцать лет было.
Призывались. Тут сколько слез! Наверное, не одно озеро можно налить водой. И так постепенно, постепенно стали из колхоза, из бригад нас забирать. Мальчишки и девчонки все вместе работали. Пришло время – и за нас взялись. Я трактористом работал. А повестку туда мне прислали. Ну, раз так, бригадир мне говорит: «Ну что, Иван, поехал воевать, что ли?»
Я говорю: «Ну, куда пошлют, туда и пойдем!». Мать плачет, а отец уже погиб в Сталинграде. И на второй день – в военкомат в Покровский район. Прошли комиссию, и в одиннадцать часов вечера на станцию на погрузку. Ну все, прогрузились, поехали дальше. Куда? Поехали мы Куйбышев, сейчас – Самара. Доехали до Куйбышева, все ночь мы ехали почти. А к утру приехали, разгрузились и нам кричат: «На завтрак!» Покормили нас завтраком, на погрузку и, как говорят, если на такую-то станцию остановится, то смотрите, в какую сторону – в левую или в правую – вас построят: если в левую – то на фронт сразу, а если вправо – то всеобучи будут, туда-сюда. И доехали мы до Сызрани. Никогда такой дорогой не ездили.
Доехали мы до Сызрани, а в Сызрани – два вокзала. Этой станции железной нужно Героя давать. Все составы, центральная была, дорога центральная была, куда мы доехали, доехали мы, а один вокзал соединен с Казань–Сталинград, а второй – вот эта центральная дорога была. Стояли мы, когда переехали на одну из дорог, остановились на перроне, и кричат: маршевики, маршевики, дескать, по вагонам. Ну, мы все сели, и кричат: эшелон на восток поедет. Мы думаем, куда, на Дальний Восток, что ли? А нас по этой дороге – и в Сталинград. Смотрим: Саратов проезжаем, думаем: «Какой же это Восток?» Ночью мы приехали на второй день в Сталинград, до рассвета так. Это уже весна была, наводнения там, вода грязная течет в Волге. Приехали в Сталинград, а темно было, и командир говорит: «Смотрите, в сторону не ходить, потому что воронки там, можете упасть в воронки». И мы к Волге пришли на завтрак. А там что было! Весь был разбитый город. И край Волги, Сталинград, он на высоте….
Зал такой большой, что там до войны было, не знаю, но факт в том, что город разбитый. И зашли мы в двери, двери как были разбиты, кирпичи валялись, кирпичи не убирали, ничего. Зашли в зал, там столы были, доски не отесаны, ничего, смотрим – написано: «Столы для солдат, столы для генералов». Мы позавтракали, я вышел на берег. А вода грязная была, думаю: е-мое, надо же так. И как бомбил немец Волгу, так баржи там все торчат. И все разбито. У нас как люди есть очень, ну, как сказать, желающие посмотреть. Еще техника была не убрана – там танки на поле.
Это уже после освобождения Сталинграда, после февраля месяца, уже весна началась.
А у нас двое по блиндажам ходили и нашли два запала от гранат, что они хотели их разоружить и разоружили: и у обоих кисти оторвало. Приходят, плачут. Все к вагонам. Ну такое дело.
Молодые были совсем: семнадцать, восемнадцать лет, мне было семнадцать с половиной. Сели и едем дальше. Куда нас везут, ничего не знаем. Проезжали мы по Кубани, а вот там равнина такая, думаю: «Как же тут спастись солдату, когда бомбят?» Одна лежанка небольшая такая, вот они тут и слетались. Проехали мы, забыл уже, как города назывались.
Новобранцев взяли. И тем более мы уже и есть хотим. А у нас сухарик такой тоненький, да гороховый концентрат, размолотый, ну гороховый, кашу надо варить. А у нас как сухой паек был. Доехали мы, Каспийское море тут, Азербайджан. Да, довезли нас, остановились опять, тут пообедали, пообедали – и опять дальше нас. Да, в Баку нас довезли. А от этой еды все заболели, весь состав заболел. Станция Баладжары, приехали, кричат: «Разгружайтесь», – и не разгружайтесь, а, дескать: «Выходите. Приехали».
Это где-то солнце уже стало садиться днем.
Построили нас, и от станции половина остались тут, а половина – в Баку. Там нас расформировали, кто попал в Армению, в Ереван, кто остался в Баку, кто куда. Оттуда я попал в Ереван и там остался в Ереване. Нас не трогали, никогда, ничего. По-видимому, войска на хватало. Я был в МВД части, внутренние войска.
Задача была такая, что в 1943-м году в ноябре железная дорога во время войны была охраняемая. Мы и железную дорогу охраняли и сопровождали,
Так вот служба у нас была: получали грузы, а грузы шли из Америки, по ленд-лизу которые. И вот эти грузы мы получали и на фронт сопровождали.
А потом, через некоторое время, в воскресный день приезжают из Еревана два полковника и кричат: «Рота, строиться!» Мы построились, эти полковники идут по рядам, и смотрят. Они вещи наши попросили. Все принесли. Река Ку́ра была, мы уже в Грузии очутились. Все проверили, и сказали разойтись. Мы все разошлись. Через неделю опять приехали и опять же эти полковники, и зачитывают. А видимо, с ГКБ проверяли. Все косточки проверили.
«Кто ты такой, кто твои родители?» – все проверяли. Все. Они нас не трогали, пока не проверят всех. Даже в деревню посылали документацию, что так и так. Но они уже между собой знали же. Я когда в отпуск приехал, а мама мне говорит: «Сынок, вот приходили тройками, спрашивали, как сын служит, чего он пишет!» Вот такие сведения им надо от солдат.
Груз сопровождали мы два вагона: один вагон – с золотом, а второй вагон – с серебром. В Москву провозили из Грузии, из Тбилиси эти эшелоны. Там такая охрана была! И в тамбурах стояли и везде стояли, но факт в том, что доверие было большое. Вот они, наверное, поэтому и перебирали, проверяли нас. А оттуда мы вернулись в Грузию через где-то месяц. Опять такая же картина: попали мы в Грозный, в Чечню. Моя служба вся была на Кавказе. И продукты, и оружие было. Да, все было, такие грузы шли – ой-ой, действительно богатая Америка. И… никак не сообразить.
Там побудешь – опять в командировку уже в другое место.
Я там так и прослужил. Семь лет я так служил. Это считай – Ереван, Грозный, Тбилиси, Баку, и вот все города такие центральные. Один раз груз доставляли из Тбилиси во Владивосток.
Я там не был, я как раз в это время был в отпуске, дома. Они говорили, что какая-то грязь, серая такая, а мы говорим: «А зачем тогда грязь охранять то?» Уран, наверное, это был. Уран, а больше нет ничего такого, и в тамбурах стояла охрана.
Ну, в общем, это отправили и сами вернулись. А как, может, что-то и на здоровье отразилось, это же наверняка отразится, эта грязь. Ведь не скажут, что везете и куда везете, зачем везете, – это военное дело было.
Помню Грозный, 1944-й год. Переселяли чеченцев, а потом они почти чуть ли не половина республики в горы убежали и бандитизмом занимались.
Я там прослужил год и десять месяцев. Мы там еще и думали, что про нас там забыли, куда еще нас пошлют, не знали. Так вот в горах за Грозным. А нам туда не хотелось, в Грозный, потому что над солдатами издевались очень. Сначала был взвод, где-то пятьдесят человек, а потом еще рота приехала. И вот мы ходили в засады. Главный кавказский хребет на подножии и в засаде сидели. Все такие горы, и гора Казбек тоже недалеко была.
То есть не только груз сопровождали, а там уже действовали по заданию.
Когда из засады шли мы, и в этот момент бандиты переходили реку…
На переговоры ходили с ними.
Там ущелье Кандикорольское, оно как раз по центральному по Главному кавказскому хребту, и тринадцать человек мы захватили, в плен взяли тринадцать человек. Среди них была одна женщина, потому что там был один мужчина, он учитель, и поэтому он только и умел по-русски говорить, а остальные не могли говорить. Мы прошли как будто бы разведка. Смотрим: огромный камень, и лежанка была, трава постелена, и кинжал лежит. Видимо, они нас заметили. Идем потихоньку, прошли мы, вернулись на свою позицию. Рассказали. Полковник – Герой Советского Союза был у нас начальник, объяснили ему все и говорим: «Пошлите нас в засаду, мы знаем уже, как они, где эти бандиты». А он говорит: «Нет, пойдут офицеры». А мы говорим: «Ну, офицеры, а мы что, хуже что ли?»
Оттуда мы в другой позиции прошли. Пришли мы в свою казарму, ой, никак… а, да, пришли в свою казарму, отдохнули. Через неделю пошли опять в разведку.
И этот, когда засады уже закончились, сидеть, самое многое семь суток сидели.
Это долго – семь суток.
И сообщили нам, что к нам идет взвод, переход через Кавказский хребет, и встречайте, дескать, автоматчиков взвод. Ну, раз так, конечно, будем встречать. А был большой снег, ой, какой снег там крупный. Мы под снегом двое суток были, не дошли до своей казармы. Только нам и есть нечего уже, и идти мы не можем. Куда идти – заблудились. А полковник и майор, полковник говорит: «Кто со мной останется тут, добровольцы кто?» Ну, некоторые руки подняли, а некоторые нет, и я руку поднял. Хороший он был мужик, Герой Советского Союза, полковник. И говорит: «У кого есть желание остаться, выйти из строя». Мы вышли из строя, нас было пять или шесть человек. Он скомандовал и объявил нам всем благодарность за то, что непогода была такая, ветер со снегом. Ну вот, я там получил две благодарности: от министра внутренних дел получил благодарность и от полковника получил. А мы же как командированные. У капитана, начальник нашего, у него нет наших документов, и нигде не записаны благодарности. От больших людей получаешь такие награды, ну что еще там. А оттуда нас отправляют в Хевсуретию – вот еще дикари-то где. Это дальше одни горы. Год были там, но думаем, все, теперь нас не найдут. Сколько же можно уже – туда-сюда, туда-сюда. И в один момент приходит караван с продуктами. Ими нас кормили. Привозят документы, и там пишут, что таких-то откомандировать в Грозный. Нам вернуться в Грозный. Мы вернулись в Грозный, там офицеры стоят. Распоряжение: в Куйбышев вернуться. Ну, думаю, наконец-то нас нашли, и в место-то хорошее – Куйбышев. Сели в поезд и поехали в Куйбышев. В Куйбышев приехали. Мы все ободранные, грязные. Командир бригады говорит: «Это что за звери ко мне приехали?» Как звери, какие звери? Мы дело там, а вы нас зверями. И кто-то доказал этим офицерам, и от нас его увели. Это уже 1950-е года.
В день Победы я был в Ереване.
Мы служили в Ереване, и уже ночью, где-то в пять часов радио что-то заговорило. Думаю: «Что такое, раньше не было такого!» А тут радио, еще солдаты спали, пять часов. А потом как музыка что ли, и Левитан никогда не говорил, а тут заговорил, что так и так. Я побежал в казарму и кричу: «Подъем, подъем, война закончилась!» Все вскочили, за оружие, давай стрелять. Армян, армянки, ну не пожилые, плачут все, от радости. И утром в восемь часов у нас был завтрак, позавтракали, а командир полка был подполковник Георгиевский, вот он и сейчас у меня в памяти, этот подполковник. И сам подполковник говорит: «Уважаемые солдаты, а увольнительные нам не давали во время войны», – а он говорит: «Сто процентов, чтобы сходили в увольнение». С утра до обеда – половина, а вторая половина – с обеда до вечера. И так встретили Победу. А потом после этого, да еще подписка на облигации, дали увольнительные нам, подмазывали, можно сказать. Мы никогда зверей не видели, а увольнительные давали не на одного, а пять-шесть человек нас было. Куда пойдем? Один говорит: надо туда, другой говорит: туда, а тут все решили и пошли в зоопарк, договорились вместе – и все. В зоопарк пошли, ну пошли в зоопарк, зверей смотреть.
Так что я военный и послевоенный период, с 1944-й года был в Грозном.
Демобилизовались в 1950-м году из Оренбурга, это уже на родине. Я сам с Оренбурга. А когда собрание построили, руководители говорят: «Куда поедете, где желаете служить?» Ну, кто куда: кто в Астрахань, кто куда, а я говорю: а я в Оренбурге, я говорю, к дому ближе. «А, ну понятно, понятно, а из какого района?» Я говорю: так и так, село Кулагино.
В армию забрали шестнадцатого ноября 1943 года. В Сталинград привезли уже после того, как освободили.
После Сталинграда… Тбилиси, кажется, потом из Баку – в Грозный, а из Грозного сейчас забыл уже, в Ереване еще мы были. Кружились, дальше Кавказа я и не был: то туда, то сюда. Вот Хевсуретия. Там же дикари настоящие, у них денег нет, ничего, даже умирали которые, и то склепы были, это еще в каких годах-то было. В веках даже еще наблюдательных вышек наделано для нужд Кавказской войны, которая была в девятнадцатом веке. Сами готовили, сами печку сделали, сложили, пироги сами пекли. Сережа пек – его так звать, хороший был парень. Караван привозил муку, и все такое. Нормально все.
В ноябре месяце 1950 года у меня вышел день в день почти, как призвался и как демобилизовался.
Да, день в день, как будто следили, что ли, за мной.
Когда меня призвали, мне было семнадцать и четыре месяца. В Башкирии были сначала.
И еще благодарность я получил на переговорах с чеченцами. Доверять стали бандитам, их двух на переговоры посылали с бандитами. Они не более где-то, как трое суток им разрешали, потому что больше надеяться на них нечего, могут уйти опять. Какая-никакая, а баня была у нас, мы чистые ходили. Хоть и обмундирование, потому что мы их одели, обули, чеченцев-бандитов, а сами остались ни в чем. А потом сколько и кормили, и одели, и обули.
С местными нашли общий язык.
А генерал-майор говорил: «Не бойтесь их, будьте смелее. Вот какие мы герои: вы как бандиты, а мы вас не боимся!» А капитан говорит: «Хитер мужик. Как это так: ночью будем спать, а бандиты будут на нас смотреть что ли?»
Караулы стояли. И вот капитан говорит: «Нет уж, у нас как наряды были, так и будут наряды». И в 1950-м году в ноябре приезжаю домой, небольшой чемоданчик, а мы бедно жили, кухня была из самана – глина такая, захожу – боже мой: мать плачет, есть-то нечего, солдат пришел, а есть нечего.
На второй день я пошел в правление колхоза и говорю, а они: «О, Иван приехал, Иван приехал». Я говорю, слушайте: «Есть-то нечего, вот вы говорите, мы вам трактор дадим новый, а я есть хочу». Они выписали шестнадцать килограммов муки, мяса немного дали. А потом подумал: «Домой, да тут умрешь!» А проездной билет – это как называется командировочное. А у меня в Средней Азии сестра живет. Я думаю? что я тут буду делать? И я в Оренбурге взял билеты – и в Среднюю Азию, и там восемнадцать лет прожил. Там уже женился, и дети пошли, все такое. Там я восемнадцать лет прожил. А с Китаем чего-то завязались нелады: стали люди уезжать. А мне супруга говорит: «Давай куда поедем!» Решили в Саратовскую область – она из Саратова была. Мы туда и уехали. А из Саратовской области в Кириши сюда переехали. Тут нефтеперерабатывающий завод строился, и я сюда приехал, хотел с переводом, но мне оттуда не дали перевод, дескать, уже работать некому – уезжают, уезжают. А мы сюда приехали уже по переводу. Все спасибо, и так остались. Уже живу здесь сорок с лишним лет.
А воинское звание – рядовой войск МВД.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
