Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – Семенова Анна Николаевна, девичья фамилия – Барсукова. Александра Федоровна – моя мама, отца не было, он умер давно. Брат и сестра еще были. Работали они до войны в колхозах в то время, а брата взяли в армию до войны, его взяли весной, а летом война началась. А сестра была маленькая. С мамой осталась я, и сестра еще была. Мы жили в Вольково Волховского района. И родители, и родственники там жили. О войне ничего не говорили. Получали у нас газеты «Волховские дни», вроде ничего не говорили.
А узнали о начале войны так. Пришли мы из школы. Нас вызвали в школу, что-то мы там делали. А вечером гулять собрались. А утром – сельсовет был напротив – оттуда прибегают и маме: «Александра Федоровна, война началась!» Откуда мы знали, что за война? И как то молодежь все собрались, как будто знали. И так война началась.
Из Морозово деревни стали обстреливать. И как раз первый снаряд попал недалеко от нас в дом. Всех убило. По лесам пошли. Мы с Манькой яму вырыли, маленькую печку поставили. Зима уже началась. Утром солдаты наши приехали на лошадях: «Кто хочет, собирайтесь поедем в Пупышево. Будут оттуда отправлять на Большую землю». Ну что, никто не едет, а мы поехали. Ну что, в Пупышево нас повезли, на второй день посадили в вагоны, и доехали до Волхова на второй день. Потом прицепили наш вагон к другому составу и привезли нас в Пашу. В Пашу привезли, выгрузили нас. В клуб приехали. Холодно было. И пришел состав из Ленинграда. Привезли чуть живых людей, которые были оставшиеся. Всех вывозили, есть нечего было. Манька говорит: «Пойдем, может, кто нас пустит». И мы пошли с ней по деревне. Нас пустили на кухню с этого клуба. И стали отправлять тех, кто здоровый через море, через Ладожское озеро и на Большую землю. Машины идут. Самолет прошел и все машины – люли – все туда, под лед. Сколько погибло людей! Пожили недели две.
Дали вагон: «Давайте грузиться, повезут далеко». Погрузились мы, и привезли нас в Волхов. Манька выскочила, прибежала: «Нюшка, давайте выгружайтесь, немцев угнали, домой поедем». А там не было котомок, тряпье. Поехали мы домой. Снега было много, трактора ходили по снегу. Снегу 3 метра было, морозы были сильные. Все сожгли, где Гостиное Поле, все деревни сожгли. Здесь тоже сожжено, но мало мы бывали. Все сожгли, поле было сожжено. Приехали домой, дом целый. Ну что, пошли топить дом. Натопили, а есть-то нечего. А солдаты ночевали, чистили картошку, и очистки остались. Вот мы очистков сварили и наелись. Встали утром, нечего есть, а ребенок маленький. Поехали в Чернецк. Уже немец дальше пошел. Взяли пилу, топор. Лошади были здоровые у немцев, мы напилили мяса, наварили и наелись. Всех пронесло, ни хлеба, ничего. Немца уже угнали туда. И я пошла в Волхов. На ногах ботики такие. Там по 500 грамм хлеба давали и бурдой кормили, ночевали в Октябрьском. Потом Манька прибегает, неделю я там была. Ходим, снег чистим, пришел вагон с солью. Мы посмотрели: с двух сторон солдаты караулят. А соли-то ни у кого нет. У меня была полевая сумка, и я схватила кусок. И вдруг нас всех забрали за соль
Всех по списку. А я так схитрила. Я взяла эту сумку и выкинула. У меня ничего нет, меня и отпустили. А так бы штраф пришлось бы платить, а чем платить-то? Потом через неделю Манька приходит: «Пойдем, тебя в сельсовет вызывают!» «А чего я сделала?» «Не знаю». Ну, пошли. Пошла в сельсовет. И тетя Нюша говорит: «Ну что, Анна, в армию тебя берут!» «А почему меня в армию?» А она говорит: «А чего, 18 лет почти!» Приехал солдат, нас троих повез за Мемено туда. А до этого, еще не уехали мы, солдаты ночевали. А кровать стояла, и я на кровати спала. И офицер пришел, мать пустила его. А я не пускаю его на кровать: «Я здесь сплю!» Мама говорит: «Нюша, уйди на печь!» Ну, я ушла на печь. И повезли нас туда, привезли. Дом офицеров был. Мы забрались трое и сидим. А старший лейтенант открыл и говорит: «Выходи!» – на меня. Я вышла. А он говорит: «А, это та, которая на кровать не пустила меня».
Ну и на печь. А у хозяев было зерно, оставшееся на печи. И мы его ели как семечки. Утром встали. «Идите, баню топите и будете стирать!». Когда была блокада, солдаты были которые голодные, которые грязные. А тут привезли кое-чего, их переодели. Мы настирали все белье. Долго мы стояли. А потом меня позвал офицер, и сказали: «Барсукова, будешь на передний край ходить». И мы ходили на передний край к солдатам. Яма такая была. Обстреливали, стоим. Летит, летит. А, дальше давай. С ямы в яму прыгали на передний край и обратно. Стояли какое-то время, потом пошли в наступление и шли дальше. Я была на кухне все это время. Потом я стала телефонисткой, с солдатом ходили. И до конца войны так.
А еще долго стояли там, Разбомбили вагон с постным маслом. Мы собрались с девчонками, а надо разрешение брать. И старшина говорит: «Идите потихоньку». И со льда масло собирали ложкой. И солдат накормили, и сами наелись. А потом наступление пошло. Когда уезжали, наступали, например, там надо ехать на дополнение к солдатам, там танцевали с ребятами. Солдат мало, офицеры были. А солдатам только караулить да с ружьем стоять. А чем кормили, что варили для солдат? Что привезут: крупы, каши, картошки не было первое время, сушеная была картошка. Потом по 200 грамм хлеба давали, потом больше, сухари давали сначала, а потом хлеб стали давать. А когда стоим в обороне на формировке, и клуб открытый был. Только с разрешения все было… Каждый день был трудный. Мало хорошего, война есть война. Любовь бывала, сегодня любовь, а завтра нет.
Да, бомбили, стреляли. А были на формировке и ехали как раз на передний край. Первый взвод пошел. Старший лейтенант кричит: «Барсукова, пошли с нами!» Я говорю: «Я еще полежу немного!» Какой-то был город. А место – такое поле и такая как горка и елки были наросшие, и дорога тут. И тут самолеты. А мы только вышли из города. Сколько крови текло. Река!!! И нашу дивизию – обратно на формировку. Всех расстреляли, разбомбили.
Всех убило, воевать не с кем. А одна девчонка, я терплю, а она орет. Мы кое-как ползем. А дальше солдат. И он: «Иди сюда!» Самолет пролетел, он меня под камень пихнул, а сам остался, и ему ногу оторвало, когда обстреливать стали. И его стало так жалко! Меня спас, а сам! И меня контузило. И не помню, куда меня повезли, я не знаю. Вот страшно было.
С немцами мы не виделись. Только видела одного американца и танцевала с ним, это конец был войны.
Во время войны мы стоим, ночь, солдат дежурил. Я легла. В шесть часов утра он говорит: «Пойдем!» Открыли рацию, сказали, что война кончилась. Вот тут была страсть, радость. Наверное, друг друга бы перестреляли. Кто кричит, кто плачет, кто ползает. И мы только не дошли до Берлина, уже были на берлинской земле. Утром пошли и пришли в Берлин. Вот туда дошли, и потом сколько времени нас держали. Отмылись немного. Нас всех, молодежь, в одно место собрали и всех домой отправили. Нас не отпускают и не отпускают, а старший лейтенант хороший парень был. Он говорит: «Не знаю, почему нас держат!» Я говорю: не знаю, почему нас не пускают, рация включена, не знаем ничего. Сидим, кормят нас – и ладно. А потом кто-то услышал, что началась Японская война, нас домой и не пускают поэтому. Уж к осени, май закончился, а я только осенью вернулась домой.
А с супругом познакомились уже после войны. Прошло время уже много после войны. Он тоже был в армии, был ранен, блокаду перенес, потом ранило его, лежал в больнице больше года. Рука была ранена. А потом выучился на тракториста и всю жизнь работал трактористом.
Пленных солдат видела. Много их было. Потом наших освободили, выпустили, как солдаты шли. А как наших пленных держали? Загнанных в клетки. Наверное, летом было, маленькие ребята ползают и собирают веточки и пихают в рот. Есть не давали. Была страсть ужасная. Всех заморили наших. Вот это я видела такое.
Да, так и прошла жизнь, дети потом пошли, дом построили.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
