Я проживала в Гатчинском районе, это Малая Ивановка.
Когда началась война, мне было 4 года. В семье пять человек нас было: брат, сестра, мать и отец. Сестра и брат старше, я младшая. До войны отец работал в Ленинграде, по профессии не знаю кем. А мама в колхозе работала. Отец был 1892 года рождения, он уже не подлежал призыву, ему было уже 49 лет в 1941 году.
Колхозы распались, Ленинград заняли. На работу он не ездил, а с 1942 года по 1943 год он болел – нога гнила целый год. В госпитале в Гатчине лежал, но ему не могли помочь, и он понял, что они хотят ногу отнять. Он выписался из госпиталя. Мы еще жили в Гатчинском районе до 1943 года, немцы бомбили постоянно. Заставляли окна закрывать, чтобы свет было не видно, хотя электричества не было, лампы были, окна завешивали. Когда фронт переходил, мы месяц жили в подземном карьере. Там были люди с 11 деревень по рассказам жителям. Был карьер, там добывали камень в петровские времена, и нашли вход туда, под землю. Показывали недавно по телевизору, но не сказали, что люди там прятались, только что был карьер. Осень была, грибы кушали. С собой была одежда. Что-то брали, что-то закопали во дворе.
Когда фронт прошел через наше место, немцы выгнали оттуда всех. Мы там около месяца были под землей. Говорили, что танки шли сверху, а мы не слышали. Очень много было жителей: женщины, дети, старики. Отца братья были на фронте: один без вести пропал, один на Пискаревском похоронен. Это дяди родные. Папа был с нами. И корова была у нас. В овраге стояла она, снаряды летели, но корова целая осталась. Мама один раз пошла на рынок, и там три мужика висели. Она пришла перепуганная, мы были в карьерах еще. Потом немцы нас выгнали. Они взорвали вход в карьер, чтобы больше никого там не было. Дом наш был целый. Он был занят. И немцы были в деревне, жители были в пяти домах. А кто уехал перед войной в Ленинград, думая, что город не сдадут, все погибли, никто не вернулся. Войска стояли, дома немцы разбирали, которые пустые, – топить. Заставляли работать. Сестру, ей было 15 лет, когда война началась, в 1942 или 1943 году гоняли на работу – шоссе ремонтировать. Там даже 8-летние работали.
В 1943 году немцы захватили. Я запомнила, когда наш самолет упал рядом с домом. Самолет упал, а летчик на поле сел. Его немцы схватили, он с парашютом спустился Было уже пять домов, деревня была сожжена, а в 1943 году пять домов остались, и люди еще жили. За неделю работы давали буханку хлеба и 100 грамм крупы, больше ничего не давали. А если кому было плохо, домой не отпускали, можно было посидеть. Голодные были. Мы их боялись, мама боялась. Немцев у нас еще не было, русские брата расстреляли – пятый класс только закончил.
В начале сентября, когда мы под землей находились, а они с другом пошли смотреть. Просил у матери разрешения вещи смотреть: целы или нет, в доме. Они убежали. Второй мальчик был, тот жив остался, а Ваньку завели в лес и расстреляли. Закончил пятый класс, это было в сентябре 1941 года. Этот мальчик прибежал, напуганный, и прокричал, и убежал. Потом показывал, где Ванька лежит. Кепочку повесили на сучок недалеко от дома, у нас такое место, лес кругом, тихий уголок такой. Он был в деревне похоронен. Была суматоха, фронт, даже на местное кладбище не повезли, а около дома похоронили, а потом я его перезахоронила.
В сентябре 1943 нас вывезли. Подогнали машину, нас погрузили. В Гатчине был лагерь. Около Балтийского вокзала, артиллерийские казармы. Кормили или нет, не помню. Сестра, что постарше была, работала. А мы просто были в лагере. Один раз сестра с соседкой пошли в деревню и картошки принесли, везде были патрули. Документы проверяли, а они проходили патрули. Мы спали на железных кроватях. Где-то месяц примерно ждали, когда состав подгонят. Сентябрь был. Я помню из разговоров: хотели в Германию отправить. Но какая-то женщина была начальником из Финляндии. Она бежала вдоль босиком состава: видит, что не туда цепляют, якобы в Германию, многие были в Германии. Нас отправили куда-то в Прибалтику. Это Клоога. Там были бараки, сосны посередине бараков. Обнесены проволокой. Потом у сестры мы спрашивали, когда стали узников нам присваивать, давать документы: «Мы же не были?!» Она: «Как же были! Бараки, и среди бараков сосны!» Я помню, раз в день суп давали рыбный, больше ничего. Там мы были недолго, недели полторы. Потом нас перевезли через Финский залив
И мы оказались в Финляндии. Сначала в одном были. Тоже как в лагере распределительном, потом перевезли. Посмотрели, не больные ли мы., обрабатывали людей. У нас соседи еще до 1943 года умерли от тифа. Люди заболели тифом, может, от голода. Это был просто карантинный лагерь. Потом к Рождеству мы уже оказались у хозяина. Фермером был хозяин. Вся наша семья оказалась у него в работниках. Отец на ферме. Он пахал, нога у него была больная. Кому жаловаться? Хлеб надо заработать самому. Он и пахал, и всякие работы выполнял. Я лично не делала ничего. Не скажу, чтобы нас обижали. Был отдельный домик деревянный: одна комната и плита. Но мы ходили к хозяину обедать, там готовила сестра, помогала готовить хозяйке. Помогали еще, может, месяц, может, больше, двое пленных наши солдаты. Два мальчика: один – из Ленинградской области, второй – из Новгородской. И они там какое-то время спали в кладовке в этой. Потом они исчезли. Я считаю, что к нам немцы относились снисходительно, потому что они были союзниками Финляндии после войны Финской, поэтому сильно немцы не бесчинствовали.
Еще война шла, вернулись мы в январе 1945 года. Сказали нам: «Закрывайте двери, в товарном вагоне, ворота закрывайте!» И повезли мимо Ленинграда. А люди видят в товарных вагонах, что проезжает такие-то места. И привезли в Калининскую область. Конец января, мороз. Открыли ворота. А так уже местные крестьяне нас встречают на подводах. Мужики в рыжих тулупах, быки рыжие запряжены в сани. Стали грузиться в город Лихославле, районном центре. И еще дальше отвезли км на 30. Кто-то ехал с вещами на подводе, а вроде и машина была, потому что быстро туда доехали. И потом поселили у местных. Многие говорили, не хотели брать в колхоз в бригады с Финляндии, потому что как враги были. Многие женщины рассказывали, что один мужчина на собрании колхозном сказал: «А я возьму, хорошо работали и даже чем-то показали себя лучше других!» Мы опять семьей были. Жили в колхозе. Отец работал в колхозе, мама не работала – у нее была язва желудка. Потом получилось, она болела все время. А отец в молодости воевал в Первую мировую войну. И он там 4 года в Германии был в плену. После плена он жил в Таллине. И он поехал в Эстонию. Нашел там дом, когда приехали в Эстонию и жили там год. Так просто искали работу по фермерам. Не прописаны были, а потом стали выгонять оттуда. Это все Москва, эстонцы к нам нормально относились. Мы не воровали, а просто искали работу. Мы были там 1947-й год полностью.
И вернулись. Потом из Эстонии стали нас просить уехать, весь народ, не только мы. Погрузили, купили на свои деньги, заказали большой вагон больше 100 человек. А куда ехать? А в Сибирь! До Новосибирска поехали, все деньги ушли на билет. А там уже встречали вербовщики, в Новосибирск. А потом в Кемеровскую область ехали уже поездом. Там два года отработали на кирпичном заводе в городе Белове.
А потом, когда договор отрабатываешь, свободен. А в то время не давали расчет, сложно было. Потому нужно было договор заключать. А потом в Карелию уехали, на лесозаготовки. Приехали в Карелию, а туда – месяц в товарном вагоне. Все завшивели. Останавливается состав, людям надо и в туалет – кто куда: за вагоны, кто под вагоны, и месяц так. Как выдержать можно? И больше 100 человек в одном вагоне.
Ну, а потом в Карелии мы там пять лет прожили. Открыли прописку. Не было в Ленинградской области прописки. После пяти лет сюда вернулись. Отец три года судился, чтобы дом наш вернуть – он сохранился.
Получилось вернуть. В отпуск приехал. Думали, так просто. Нет, никто не хочет разговаривать. У совхоза был на балансе дом. В одно время там жили 30 человек. Хоть небольшой, но вот жили. Из Украины, из Луги, из Новгородской области семья. Потом свидетелей трех водили в суд, чтобы они доказали, что это наш дом. Мы там оставили все, когда нас вывозили немцы.
