Я – Павлова Анна Васильевна, 1931 года рождения. В 1941 году мне было 10 лет. Мы жили в Чудово. А в войну родители отвезли меня в деревню, к бабушке. Думали, что в это захолустье не придут немцы.
А они пришли в июне 1941 года. Помню, бабушка меня и своего сына, – он на 2 года меня старше, – в шкаф запрятала, чтобы немцы не нашли, закрыла нас. Они в дом не входили. В огороде все срезали, ногами потоптали, ругались сильно. Потом начали поросят резать и курам головы выворачивать. Ужас!
Потом начали вешать. Через два дома от нас виселица стояла. Это было весной 1942 года. Дедушкиного брата жену повесили, и заставили мужа вести ее на виселицу. 5 человек детей осталось. Одна дочка у нас дома была, вторая валялась около дома, нас не выгнали к виселице. Бабушка вообще вся красная лежала, у нее давление было. Вот ее муж повел, а он у них еще в плену был, и немножко мог говорить на их языке, даже читал,. А мы из окна кухне смотрели. Она была очень больная, и она сходила на ведро в комнатушки у себя, в туалет было не сходить. Решила вынести ведро после себя, по дороге села на мешки с зерном отдохнуть. Ведро пустое, грязное. А немцы ее увидели с ведром пустым и решили, что она за зерном пошла. И все. За это и повесили. Представляете!
Помню , был лагерь. Там, где парк липовый, было в старину поместье, школа была до войны. Там в 1942 году весной столько наших было пленных. Я там, конечно, не была, когда их привели. Там, около речки внизу (воды в ней не было) они умирали, столько их там было – жуть. Вторая армия ведь с голоду и холоду умирала. Пленных, когда в Чудово повели, мы в окно смотрели, как их бедных вели, ведь они голодные, раненные, нам то видно, очень много и очень долго вели. Потом мужиков послали, закапывать тех, которые остались,. И они увидели обглоданных покойников , обрезана кожа. Там вот, в одно место возили с леса на санях, на лошадях ряд бревен, ряд покойников. Всех сбрасывали в яму, несколько дней стоял этот костер, не жгли. Потом узнали, почему не жгли. Ждали, пока ветер на лес будет, а то черный дым, как повалил, это жутко.
Когда немцы потом приехали, там уже были кости. Приехали священники, двое или трое, не помню. Поставили скамейки, там офицеры сидели, солдаты стояли. Службу несли рядом с этими костями, не прямо на них, а рядом.
Надо же на русских костях нести службу. Но священники добрую службу нам сослужили. Во– первых, церкви открылись, они служили дома, в Литву они пошли вместе с народом, сами организовали молельные дома. Мы ходили по воскресеньям в церковь, узнавали, кто, где живет, письма туда писали.
В июне 1942-го года мы ушли в деревню Рябиницо. Мама сразу заболела тифом, больше месяца лежала. Папу медсестра научила, как спасти ее, чтобы не увезли в больницу в Чудово. Камень холодный под пазуху клали и, когда приходили проверять у нее температура несильная была. Маму не увезли,Я носила ей молоко, – нас медсестра кормила. Мама лежала долго, до осени, уже скосили сено. Папа работал, дороги ремонтировал, а маму после определили в госпиталь стирать, варить для рабочих, на улице кухня была. Очистки не выбрасывали, раздавали. Иногда ходили на кухню менять молоко на совочек зерна или еще чего-нибудь. У нас корова была.
Мы семь человек жили в бане, а корова – у бани. И вот в эту баню повадился немец ходить. Приедет на машине, в машине овчарка. Принесет котелки немецкие, в полтора литра, наверное, горох, еще чего-то. Оставит котелки, чтоб к вечеру было два котелка молока. Мать рыдает, потому что не остается себе. Вот сидим, немец приходит, заходит к нам, а я его обратно тащу, что не надо нам котелка. Он вышел задом через порог, и тут развернулся, он мне сапогом так хорошо дал под зад, что я вылетела на улицу. Второй раз он уже не успел тут, и девчонка закричала и я закричала. Мы за баню побежали. Он заругался и пошел вниз, но больше он не приезжал. Папа потом, ругал маму, мама плакала, что он мог меня убить, но зато больше не приезжал.
В 1943 году нас повезли в Литву, к хозяину. Потом нас хотели увезти в Германию, но хозяин нас откупил, дал шпику и самогонки канистру. Наш хозяин был прекрасный! У хозяина мы даже варили кашу с дыркой. Это когда варишь картошку мукой ржаной замешиваешь,Я пасла коров, а папу забрали в какое-то подсобное хозяйство, выращивать на сигареты табак. Мама работала на чердаке. Туда никого не пускали. И вот появляюсь я там. Мама говорит: «Ой, как ты сюда попала». Она думала, что я самовольно поднялась по лестнице. Я пришла с литовцем и с кладовщиком .Мне в две наволочки насыпали крупы ячневой и мучки, не помню, ржаной или какой. Баланду варили. Зимой не работали. Так и жили.
В начале 1945-го нас освободили. Пришел офицер русский, написал, что должны нам дать и ржи, и муки. Когда мы уже жили в квартире, нас взяли в подсобное хозяйство при железной дороге, а потом свое хозяйство завели.
С 1946 по 1949 год в России голодали. По хуторам ходили. Перекапывали мороженую картошку, мололи, лепешки пекли. Мне уже было 17 лет. Плохо было. А потом появился хлеб коммерческий что ли. Тогда можно было очередь отстоять и купить. Так это уже 1949 год был, Когда в подсобном доме жили, такой хороший директор был. У него окна выходили на поле, а мы ходили зерно ножницами стричь. Он ведь видел, но молчал, не выдавал
