< Все воспоминания

Нарышкина Евгения Николаевна

Заставка для - Нарышкина Евгения Николаевна

Война началась. когда она жила в деревне Захожье.

Мы сохраняем устную историюПомочь нам можно здесь. 

 

 

Я, Нарышкина Евгения Николаевна, родилась 29 октября 1935 года. Жили мы в деревне Захожье. Семья у нас большая, жили мы исправно, папа работал начальником цеха на изготовлении цемента. Дом у нас был большой.

На работу ходили пешком. И не только отец работал, деревня-то большая, все работали, 300 домов была деревня. Огромная деревня, речка была и озеро было. Семья была, дом был большой, окон восемь впереди. Наша семья: папа, мама, три брата, еще два сводных брата и две сестры. Большая была семья. Потом старшие сыновья построились там же в Захожье, со своими семьями переселись. А мы остались.

Папу звали Родионов Николай Васильевич, а мама Родионова Клавдия Михайловна. Хорошая была мама. У меня сейчас дети тоже хорошие, они меня жалеют, не обижают меня. У меня еще брат был младше меня, 1939 года, 2 года было ему, когда война началась. Немцы к нам пришли в 1943-м году в августе месяце. Это уже я от соседки знаю, она была постарше. Они работали на дороге, там строили дорогу немцам, чтобы те могли проезжать, там же не было дорог. И они строили. Конечно, им было по 14-15 лет, но они работали. Их кормили, поили.

Немцы вообще не приходили к нам до 1943 года. В 1943-м году они Никольское уже оккупировали, а дорог-то не было. Вот немцы заставили строить дорогу. От Никольского дорога сейчас идет и с Ивановской – с той стороны дорога шла. Она была построена немцами. Рубили лес и клали бревна. Дорога была хорошая сделана – что туда, что в эту сторону дороги были хорошие. Потом уже немцы стали сюда ездить и на мотоциклах, и на машинах. Уже как приехали сюда в нашу деревню, сразу нас выгнали из дома на другую половину, где невестка жила, а здесь была немецкая кухня. В общем не голодовали. Остатки еды все немцы отдавали, не жалели.

Помню, был один случай. Сбили в Захожье наш самолет, а там наш летчик и мальчишка. Может, сын лётчика, мальчишке было 14 лет. Они побежали в лес прятаться. А лес близко – как спустишься и за ручей. Они побежали в лес прятаться, а староста донес, что сбили самолет, и оттуда побежали два человека. Ну, немцы с собаками туда, значит. А они в хворост забрались и лежали под ним. Собаки нашли. Их за ноги вытащили, папа рассказывал.

У нас была школа двухэтажная. Немцы школу закрыли решетками. Мальчишке удалось убежать, ему помогли. Он убежал, а летчику никак было. Немцы, конечно, летчика замучили. После войны, это было в 1949-м году, вдруг приезжает к нам машина в Захожье. Мы еще там жили. Приезжает машина, входят военные и этот мальчишка. Он сюда их привел и рассказал. А летчику, когда немцы его убили, наши выкопали могилу на кладбище и зарыли его, поставили березовый крестик. И вот, когда они приехали в 1949 году, я помню, мы все, ребятишки, гурьбой бегали и показали могилку. Мы показали, мальчишка же не знал. Военные разрыли его могилку, забрали все останки, что были, и увезли этого летчика. Перезахоронили, наверное, где-нибудь. Вот такой был случай, больше не было такого. Ну, старосту после войны сразу посадили, ему дали 25 лет, он сидел, видимо, там и умер. Дядя Саша такой, вроде, неплохой был дядька. Вот такие дела.

5 класс
1949-1950 ее годы

Нас увезли немцы, погрузили и повезли нас на станцию Саблино, там погрузили в телячьи вагоны и привезли нас в Нарву. Там мы прожили месяц восемь, дали нам сарай какой-то, мы там жили. У эстонцев, у латышей такие были тележки маленькие на колесах, дали такую тележку папе хозяева наши. Мы погрузились и ехали. Все вместе: папа, мама, я и все ребята. Братья были на войне все. Потом нас привезли, как-то мы попали в Ригу. Тут уже забыла чего-то я. Очутились в лагере в Риге. Там мы и в садик ходили, были загорожено все. Родителей забирали на железную дорогу работать. Рядом была дорога. Когда разрушали, они там все исправляли. А мы ходили, там дом был такой, собирали ребят, одна из мам оставалась с нами.Потом нас увезли в город Конница – немецкий или польский город. Наверное, польский, нас туда увезли в лагерь. Там мы тоже были какое-то время, жили мы там, как сейчас помню в прачечной. Там еще были такие железные настилы. Видно, что люди там приходили и стирали. А потом в Германию в концлагерь. Там, конечно, были бесконечные бомбежки. Ну, жили мы в лагере, прятались под кроватью. На кроватях ничего не было постелено. Как-то у Нины Бакиной брата убили на железной дороге, а так все было тихо, спокойно. Там особенно не издевались немцы над нами в лагере. И за свеклой ходили, и на железную дорогу ходили, и добывали рыбу старшие братья да родители. В Германии были года два, наверное. Тоже жили в бараке, а как бомбежка начиналась, там был такой большой окоп буквой Т, и мы все туда прятались. Большое было количество народу, и все туда. И вот однажды мы сидим, и вдруг над окопом: «Ура, ура!» А те, которые следили, чтобы не выходили без спросу, сказали: «Сидите и никуда не выходите, это немцы нас обманывают. Хотят нас всех вызвать на улицу и перестрелять!»

 И все сидели – ни с места. Потом, когда уже наши солдаты действительно появились здесь, стали из окопа по одному выходить. Мы же русский народ, нам все скорее-скорее надо. А папа был у нас рассудительный, мы вышли, он сказал: «Все сзади меня и не шагу ни вправо, ни влево, потому что сейчас все заминировано, везде снаряды да бомбы!». Папа впереди, а мы все сзади него линейкой шли. А которые поспешили и вперед прорвались, смотришь, в канаве кто – то – у кого нога оторвана, лежит и горит. Вот такая была тропинка, по бокам канавы, там лежали и горели.

Сколько нас человек было: невестка, Тамара, я , мама, Жоржик, Надя, Катя, крестная, Соня. 11 человек нас было. И мы очутились в лесу. Уже наши стояли солдаты. Офицеры стояли, кухня сразу. Нас накормили, ребятишкам дали печенья. А из лесу уже нас опять в эшелоны и привезли на станцию Саблино обратно. Нас опять погрузили в машины, уже наши, и в поселок Юношества. А там три дома стоят. Но они были, конечно, такие – без дверей, без окон. Там нам дали трехкомнатную квартиру – ни стен, ничего не было, просто помещение. Все, как сейчас. Папа ставил окна, все сделал потихоньку. Где опилками засыпали, где досками забили. Так мы жили до 1947 года.

А здесь был голод, есть было нечего. Папа говорит: «Давайте перебираться на торфоразработку». Была деревня Захожье, а рядом за «Соколом» добывали торф. Там стояли три барака и два дома, отец туда ходи, ремонтировать жилье. Потом нас перевез, купили корову. Папа ездил в Ярославль за коровой. Купил корову, и мы перебрались уже на торфоразработку. Здесь мы уже ожили. И сметана была, и молоко. Невестка работала в магазине на «Соколе» заведующей, здесь и хлеб, и булка. Борис в 1947 году демобилизовался, и мы перебрались тогда. Жили там до 1951 года. Лида ходила за ягодами, за грибами, черемухой, ездили продавать в Питер. Папа меня не пускал, но я другой раз с ним за компанию увяжусь, и продавали в Ивановской черемуху, ландыш и морошку. Насобираем морошки, клюквы, щавеля. Насобираем корзину большую, придем домой, рассыплем на крыльце, водичкой попрыскаем, утром в мешки – и в Питер. Кучками продавали этот щавель. Ландышей букетик, сирень. Вот так жили. У кого морковки было много, так морковь продавали. А меня мама все молоко просила продавать, она мне наливала 10-литровый бидончик, и меня с ним отправляла.

Ездили на Мальцевский рынок. Это недалеко от вокзала, рядом Некрасовский. Как выходили с вокзала, может, минут десять шли пешком. Пункт такой был, где проверяют, там очередь была, молоко проверяли там, сколько жирность, всегда молоко разбирали. А в другой раз мама натопит молоко и с топленым меня отправляла. Так что дома не сидели, все работали, помогали. Что делать, такая жизнь была. Да, косили, конечно. И все я с папой. Он утром рано будил меня, в четыре, пять часов косил, а я разбивала на кучки. Потом уже к обеду мама несет нам поесть. После сгребаем в волы, потом посохнет, и начинаем к вечеру класть в кучу. Машин-то на «Соколе» много было. Помню, дядя Петя такой работал, он все нам сено возил. Папа с ним договорится, он приедет и все свезет. Нужно было смотать два больших стога по 150 кг, у нас корова была большая и ела она триста килограммов кроме сена. За жмыхом ездили на Полтавскую в Питер. А жмых такой мы и сами ели, бывает, в школу наберем и сосем, как семечки. Запах был такой.

Война кончилась в 1945-м году, и я пошла в школу, девять лет уже было, а пошла только в первый класс, мы все были переростки. В Никольском была школа. Сначала после войны сразу первый и второй классы мы учились в поселке Юношества. Собирали доски, строили, таскали, помню, а родители наши делали парты. А когда мы переехали на торфразработку, уже ходили в школу сюда в Никольском, двенадцать километров – шесть и шесть. Каждый день. Ни одеть, ни обуть, ни пожрать путем ничего не было. Деревянная школа была, двухэтажная. Она находилась, где садик 38-й в Никольском. Примерно впереди садика была школа. Семен Ульянович заведующий был такой – еврей, хороший дядька, послевоенный офицер. Жена его Анна Алексеевна была заместителем. Тоже красивая, как сейчас помню, высокая, голос красивый. Антонина Ивановна, у который мы учились, жила в Перевозе. Антонина Ивановна, учительница наша, как только придет, у нас в классе тишина. И вообще слушались, уважали учителей. Не то, что сейчас.

Русский, математика, чтение, рисование, потом еще чистописание было.  Были, конечно, и праздники, на них выступали. Дети выступали, много было способных. Я помню Лиду Лямину. Она занималась физкультурой, и мы все занимались, и пели, и танцевали, и яблочко плясали. Антонина Григорьевна строгая была, ее все боялись. Как крикнет, так все – тишина, все замерли. Тамара Ивановна Немолотова еще была, тоже хорошая была учительница. Я училась у Антонины Ивановны, а когда та заболеет, замещала Антонина Григорьевна. Потом по немецкому языку была, но она недолго чего-то. Немецкий язык у нас был уже в четвертом классе. В праздники ездили выступать в Тосно, в Ивановское, не помню, еще куда. Девять классов проучилась. В Никольском шесть и три класса вечерней школы. Работала в типографии в Питере девять лет и училась в вечерней школе. И тоже у меня была учительница Антонина Ивановна. Она все: «Женя, учись, все пригодится!» А она в вечерней преподавала немецкий язык и была наша воспитательница как бы. Только меня нет, она уже в типографию идет, разыскивает меня, любила меня она.

Все же закончила девять классов. Я своих учителей вспоминаю только хорошо, потому что все были хорошие. Были строгие, конечно. Мы слушались и уважали их всех. Учительница заходит в класс, мы встаем всегда. А здесь я до шестого класса, шесть классов я здесь закончила в Никольском, уже были все переростки. Мои одноклассниками были Вадим Васильев, Сережка, забыла фамилию, Люда, в деревне жила, Соколова, Люба Сысоева, она сейчас еще жива, Люська Соколова, Лазинская Надежда, Славка Григорьев. Люся Васильева жила через речку, мы всегда на лодке к ней ездили домой. Наташа Хованская, Вовка Васильев, Казанкова, сейчас болеет сильно, Люська Сергеева. Вовка разбился на машине, красивый такой, вольный такой был парень. Антонина Ивановна все его ругала. Любила она Лазинскую Надьку, она училась хорошо. Мы на тройки и на четверки, а Надя хорошо училась. Ручки были, в чернила макали и писали. Перья были, карандаши были. Все было дефицит в наше время. Не как сейчас: купят еще хороший карандаш, а они его уже выбрасывают. Антонина Григорьевна и танцы, и физкультуру вела, помню, пирамиды ставили, на «Соколе» там клуб был, там выступали. Помню, как сейчас, Лидка Лямина, она занималась акробатикой, Лида, потом Сысоева Наташа. Они в клубе выступали. Я все рассказывала стихотворения, а эти акробатикой занимались, танцами. А так особенного ничего не было у нас. Принимали нас в пионеры. Помню, пришли в школу, а Антонина Григорьевна мне говорит: «Женя, ты не уходи, сегодня будут принимать в пионеры!» Пришла Надька Афанасьева, она была такая заводила, пела хорошо. А она говорит: «Ты не вздумай оставаться!» А я говорю: «Нет, я останусь! Потому что сегодня будут в пионеры принимать. Скажешь маме, что приду попозже» Я говорю: «Оставайся, и тебя примут!» «Нет, меня не примут». Она училась плохо, уроки не делала. Я хоть уроки делала. Папа заставлял всегда: «Садись за уроки!». Нам никто не помогал. Вот отец проверит другой раз. А у Надьки семья была большая, девчонок пять штук, отец инвалид, мать. Такая семья была. Потом корову купили, потом семья Надьки немного оживились. Надька не хотела учиться. А пела – любую песню и с мотивом. Надька хорошая была. Она ослепла и умерла в прошлом году. Любила выпить.

А потом заболел мой папа. Брат уже жил в поселке Юношества. Нина, невестка, что в магазине работала, она комнату получила, там жили все. А папа, когда был здоров, вывозил с ними из леса бревна, хотели строиться в Саблино, а он заболел. Брату говорит: «Все эти бревна, доски бери и стройся в Саблино». Брат стал строиться в Саблино. А мама сказала: «А вы перебирайтесь к Борису в поселок Юношества!» Ну, короче, мы перебрались к Борису, брат средний служил. Жили мы в этом доме, потом построили дом в Саблино. Брат построил, нанимали людей. И мама моя туда вместе с братом, потому что привыкли вместе жить, никакого скандала не было.

А туда мы приехали, комната вторая 14 метров, кухня небольшая, дом был небольшой. Брат с армии пришел – где жить? Ну и, естественно, стали ругаться. Брат еще выпивал. И вот этот брат, который сводный, взял к себе нас. У него был большой дом в Саблино, мама, я и брат жили у него. А потом уже мама говорит: «Женя, ну что мы Петьке мешаем, давай уйдем на частную». И мы ушли. И жили на Девятой улице в поселке Юношества до моего замужества. Девять лет жили. А потом, уже когда я вышла замуж, папы уже не было, похоронили папу в 1951-м году. У мужа тоже был в Саблино домик на два окошка, небольшой такой домик, сын был еще у матери приемный. Говорю ему: «Давай пойдем на «Сокол» работать, там нам дадут жилье». И вот мы с мужем пошли работать на «Сокол», нам дали жилье – сначала комнату, потом квартиру, потом квартиру поменяли. В общем, вот так все и шло своим чередом.

Трудно было, но я хотела бы вернуться в эту жизнь, к родителям. Мама у меня очень хорошая, спокойная такая, маму все любили. У нее прозвище было «Милая». Так ее звали – добрая была. Вот такая была жизнь. Только единственное, что война. Сейчас не хочется войны-то, чтобы детям не было войны. Потому что такой войны не будет, как была, сразу уничтожат. Что будут ждать, когда Америка нажмет? Америка нажмет и наши тоже, и весь мир превратится в пожар. Вот чего не хочется.

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю