Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я родилась 13 февраля 1927 г. в гор. Невель, д. Карлово Псковской области.
Нас заставили гнать коров до самого Пскова, и мы попали в окружение. Это была армия Власова. Я тогда работала медсестрой. А потом нам сказали, что раз Власов сдал всю эту армию немцам, спасайтесь, мол, как попало. Так мы все и бегали, спасались… Потом уж нас подобрали партизаны, а у меня к тому времени ноги были отморожены. До конца войны я работала у партизан. А сначала была в армии. Вот, у меня все документы есть.
Когда война началась, я жила в Невеле. Пережила много. Я там родилась и пробыла до конца войны. Город Невель, Великие Луки, потом просто Невель. И рядом Витебск и Минск, граница Белоруссии.
Когда началась война, мне только пятнадцать лет было. Я родилась 22 февраля 1925 года. И всю войну я защищала Родину. Мама попала в плен и была в Германии, а я осталась одна. Ну, работала в колхозе. Отец умер, когда мне было пять лет. А у мамы нас было трое. Мама у меня в Городце похоронена, и сестра, и муж.
Маму звали Анастасия Лаврентьевна Козлова. Это девичья фамилия Козлова, а потом она вышла замуж и Таратаева стала.
Нас забрали пять мужиков, пришли и говорят: «Немцы к нам приехали». А мы до войны учили немецкий язык. А я же девчонка, шестнадцать лет – пошла немцев смотреть. Они приехали на мотоциклах, а мы раньше и не знали, что такое мотоциклы. Немец говорит: «Бекам рат, бесам рат». А я отвечаю ему по-немецки: «У нас тут солдат нет!». Он тогда сказал, что Гитлер хороший, а Сталину капут. А я отвечаю: «Нет, Сталину не капут!». А он подарил мне зеркальце. Они уехали, а через полчаса опять меня потребовали. Узнали, что я умею по-немецки. А мама меня спрятала в подвал, и сказала, что никого нет в доме. А потом она меня била. Сказала: «Если знаешь немецкие слова, не переводи им». А я до войны знала много немецких слов. И мне пришлось в тюрьме десять суток отсидеть.
Как в небе начали бомбить, помню. Мы – в трубу, высокая такая была труба, разобрали ее и вылезли, а если бы не вылезли, нас бы расстреляли.
В нашей деревне тридцать человек прямо в ямы закапывали. Памятник есть. И пятнадцать человек в душегубке убили. Всего погибли шестьдесят человек. Деревня называлась Карболо. Это Невельский район. Вот наш Невель, и там железная дорога идет, граница Советского Союза. Наш Невель был узловой станцией. И немец был на нашей станции.
Когда началась война, немцы к нам пришли на второй день. Захватили неожиданно. Когда Сталин стал после войны руководить, сильно плохо было. Мы просто голодные были…
В нашей местности появились партизаны, так всех забирали. Гитлер приказал местность эту освободить. И всех расстреляли, а остальных посадили в тюрьму. Я расскажу, как одного солдата хоронили. Он не дошел сто метров до матери, его убили. Хотел просто к матери зайти. И убили, а мы его хоронили.
Сейчас стихотворение расскажу:
На опушке леса, старый дуб стоит,
А под тем под дубом солдат лежит.
Он лежит, как дышит, он как будто спит,
Золотые кудри ветер шевелит.
Перед ним старушка – мать его сидит,
Она тихо плачет и говорит:
«Я вдовой осталась, пятеро детей.
Ты был самый младший, милый мой Андрей,
Я тебя растила, но не сберегла.
А сейчас могила будет здесь твоя».
Тут же рядом с нею стоял командир,
Наклонившись к матери тихо говорил:
«Ты не плачь, маманя, он геройски пал,
Орден Красного Знамени на груди блистал,
Ты не плачь маманя, пал он не один,
Мы фашистским гадам крепко отомстим».
И вот, мы этого парня похоронили и хотели убрать могилу, а его мать не давала. И пока она жива была, все ходила на могилу. А сейчас место, где я родилась и выросла, все бурьяном заросло. Все побросали, никто там не живет. Я вот думаю, что с городов нужно всех лодырей туда выгнать.
А мы выбрались и сюда к партизанам пришли. Пошли к партизанам и там работали. Я, вот, задание расскажу, как давал его командир отряда. Они погибли. Надену я старую кофту, картошку поем, хлеб и так прошла десять километров, в лапти обутая, и еще прошла десять километров, смотрю, немцы в мячик играют, а власовцы ходят, маршируют.
Ко мне подошел один: «Ты что тут сидишь, девка?».
А я говорю: «Есть хочу!».
«А что у тебя в мешке?». Все вытряхнул, ощупал и турнул: «Уходи!».
Дождь пошел. А мне к засветлу нужно было вернуться. Тогда я в подворотню забралась, а там дровяник был, я залезла и сижу, дрожу. Бабушка пришла за дровами, а я ей говорю: «Бабушка, возьми меня в дом, я есть хочу». А она мне: «Нет, нет, у нас офицеры немецкие!».
Я говорю: «Бабушка, скажи дочке своей, пусть она ко мне придет»
А она меня знала, учительницей моей была. И вот, дочка ее меня взяла и на печку бабушкину положила. И я там побыла. Мне зашили лапти. И дочка ее говорит: «Не иди, не сворачивай, а прямо к партизанам шагай, а если услышишь собачий лай, гляди. А то и мой дом сгорит, и партизан перебьют».
Я дошла до одной деревни, слышу, собаки лают. Я залезла к тетеньке одной и говорю: «Спаси мне жизнь». Она меня в яму кинула и водой облила. Что, собаки? Потом я вылезла и пришла к своим партизанам. Села, а ноги у меня все были расцарапаны, еле пришла. И там я трое суток отбыла, меня обмазали мазями и еще задание дали. А что, задание? Нужно было идти к одной тетке, дядька, ее муж, работал на железной дороге. А мне нужно было все знать, и как с ключами разводными обращаться, чтобы железную дорогу разбирать.
Я пришла, кричу ей: «Ягоды собирать, чернику». А она говорит: «Иди в лес». У нее две дочки были и еще парень. И она сказала ему: «Сынок, вези на дорогу, отцу есть неси». Я тогда говорю ей: «Давай, я». «Ну, – говорит, – идите, только идите дорожками, а то кругом мины». Я пришла, и дядька пришел, а они работали. Ну, я ягоды собрала на полях, а немец следит. Я ему показала: «Вот, тебе ягоды». Он поел, а с ним собака была. Она ходит, есть хочет. Я говорю: «Давай кости отдадим собаке». Отдали. А потом говорю: «Дядька, я в туалет хочу, а мне надо узнать все». Ну, он и говорит: «Только за будку, а дальше не ходи, там мины!». «А как же я на поезд-то?». А он и сказал, что днем два немца охраняют поезд, а ночью – четыре. «И вот, – говорит, – на вышку ставят немецкий флаг, если все в порядке, значит, поезд проходит. Я спросила: «А ключи куда?». «А, – говорит, – в эту будку и положи».
Ну, все узнала. И говорю тетке: «Ну, я ягод набрала, пойду домой». И пришла домой, а потом мы, шесть человек, пришли и немцев убили. И собаку с собой забрали. Мы разобрали железную дорогу. И поезд шел, а на нем везли оружие, и все это – под откос. Ну а потом люди там работали. Кого принудили наши, и немцы работали. И пришлось восстанавливать все. Как война началась, так немцы у нас были уже на третий день.
Мы вылезли из тюрьмы, мороз был, и увидели сено, забрались туда и лежали. А потом выползли, идти не можем, нас подобрали партизаны. И хорошо, что подобрали. Спасли нас. Сейчас уже нет в живых того партизана… И как командира отряда звали, забыла уже теперь.
Жителей, которые у немцев в плену были, мы находили в деревне. А партизаны в лесу сидели, мы их кормили. Например, хозяйка дома придет и накормит. Но партизаны и сами себе готовили. На зиму они заготавливали себе картошку и всякого. Боялись. А потом, когда стали уничтожать территорию нашу, где люди жили, то партизанам плохо стало. Потому что людей не осталось.
Мы жили в лесах, пока было тепло, в землянке прятались. И зимой тоже в лесу. У нас там, где жили партизаны, озеро было хорошее. Мы жили в одной деревне, в озере рыбу ловили, так и кормились. Там же целый отряд, у нас два отряда было партизан, и в каждом отряде по шестьдесят человек. Меня когда забрали к партизанам, я работала в столовой. Варила им обед. А другие женщины стирали. Целиком была своя организация.
Так вот, давали мне партизанские задания, я же говорила. Босиком прошла десять километров. Так и не одно это задание у меня было. Потом я к тетке шла с черникой, тоже задание дали. Это уже командир отряда мне дал задание.
Немцы как пришли, сначала все наши спрятались в лес. А потом увидели, что немцы ничего не делают, и вернулись домой. Начало мая и лето мы прожили, а потом к партизанам попали. Вот и жили у партизан. А партизаны тоже благодаря нам, деревенским, выжили, вот такие дела.
Я много чего видела, при Сталине, при Хрущеве, и лопатой копала, и плуг таскала. Была одна женщина, после войны ее муж не пришел, а у нее четверо детей. Работали в подсобном хозяйстве, нужно было сдать шестьдесят килограммов картошки – это при Сталине – сорок килограммов мяса, сотню яиц. И вот, она, когда пришел заготовитель, ему сказала: «И так нашему колхозу не дают разбогатеть, затыкают чтоб вороне не улететь, а когда в нашем колхозе на троих одни штаны – Мишка носит, Гришка просит, а другой стоит и очереди ждет!». Ну, вызвали нас, стою, трясусь, присудили сто яиц.
А потом, после войны, при Хрущеве надо было займ платить. Говорится: как у нас делишки: твое хозяйство на мясе, а мое-то на облигациях.
Как стал Гитлер ликвидировать, чтобы власти не было. Всех партизан уничтожать, деревню всю выгоняли. И вот, мама побежала в лес и добежала до тетки. А там окружили их, и маму с сестрой забрали в Освенцим. Потом они вернулись вместе с пленными.
Да, их забрали в Германию. А я одна осталась. Пришла в дом и плачу. А когда я шла – у нас всех там расстреляли – в общем, села у мельницы, в своей деревне и вижу: сидит старик голый, в нижнем белье. Я к нему подошла, спрашиваю: «Дедушка, ты чего голый?». Я же его не знала. А он отвечает: «Сняли с меня и шубу, и валенки». Я ему носочки подала, платочек завязала. Гляжу, валяется какая-то куртка, на плечи ему накинула. И дед так рад был, взял меня за руку и говорит: «Ты с какой деревни?» Я сказала. «А с какой вы деревни?», – говорю. «Карлово». И продолжает: «Молитву я говорил, а потому, доченька, будешь ты жива. Война закончится, мои будут спрашивать, не говори им, что я голый сидел. Ты меня одела». А потом этого дедушку расстреляли.
Чтобы уничтожать партизан, забирали всех жителей. Наверное, каждый месяц людей убивали. Деревня Хмелинец у нас была, памятник стоял, сейчас все заброшенно там. Я здесь живу уже пятьдесят два года. А там всего тридцать восемь, я там родилась и там защищала свою Родину. А здесь – пятьдесят два года. Так что тяжелая у меня была жизнь. Но я не буду жаловаться.
Да, я в церкви была. Иду, а в церкви их конюх немецкий, иду, а кругом – наши пленные. А конюх в церкви, ну, раньше была церковь, а потом там клуб у нас был. И смотрю, наши пленные там, а кругом – немцы, издевались они очень. Пленным сильно было плохо. Сколько наших солдат погибло, у нас в деревне же тридцать человек погибло, и пятнадцать – в душегубке. Защищали родину. Еще шестьдесят семь человек погибли в другой деревне. Это все слезы да слезы.
Бедные пленные. И работа была тяжелая, и не кормили их. Много людей погибло, которые в плену оказались, половина, наверное, не выжили. Сейчас, вот, пишут сколько людей погибло, а ведь погибло намного больше. Немцы поняли, что деревенские помогают партизанам, вот и начали всех уничтожать. Там же у нас огороды были. Мы картошку сажали, и жорлы были такие, мы напечем хлеба, а партизаны ели. Рожь, ячмень, мы в ступе толкли ячмень, чтобы перловка была. В печку лопатой кидали и так пекли, в русскую печку. Вы такое не делали? Я-то помню. Я там семь классов окончила и тоже инвалид. Детям же тоже медали давали. Теперь бы пожить, да старость пришла. Помирать надо.
А вот, как нас освободили наши солдаты… Они же бедные-пребедные были, у них не сапоги были надеты, а ботинки и обмотки. И мы стирали на них. А потом, как нас освободили, было очень много раненых, я тогда работала в госпитале. И я понравилась одному врачу, он хотел меня забрать до самой Германии. А я не пошла. Он говорит: «Ты не понимаешь, опыт будет, будешь при больнице работать!». А я не пошла.
Мы уже не боялись, что нас ночью придут да побьют. Мы тогда уже жили в своих домах. Я жила одна в своем доме, печка у меня русская была, что приготовлю, то и поем. И не боялась. И наши солдаты не трогали нас. Наоборот, рады были, что мы им помогаем. Мы стирали на них, по-всякому помогали. И раненых перевязывали. Были рады, что это свои.
Про победу просто узнали. Пришли солдаты, которые воевали. А в деревне не было ничего, ни телевизора, ни радио. Я сюда переехала в 1963 году, а там, где жила, и света-то не было, мы все на печке готовили. В нашем Невеле озеро хорошее было, Невельское, так там столько рыбы… А теперь нет ничего. До самого Пскова там живут, но тоже одни старики доживают.
После войны мы рады были что наконец-то жить стали. Начали приобретать что-то свое, и картошину в огороде посадим. Я же говорю, четыре женщины, возьмем и тянем плуг, картошку сажали. Вот мы посеем ржи, вырастить ее надо, сожмем серпом, обмолотим, так и сыты были, все свое.
Ну а потом я сошлась с мужем, появились дети, семья. Мужа звали Михаил Филиппович Малюгин. Моя фамилия Козлова, я как я ним сошлась, так Малюгина стала. У него и мать, и отец погибли в душегубке – газом их задушили. Четверо детей остались, а отца и мать забрали в душегубку. Так что муж пришел, и вот мы стали жить. А потом и дети появились.
Там же в деревне, муж пришел, а никого нет, а у меня мамка вернулась из плена. И стали мы жить. А солдаты, которые вернулись после войны, они освободители. Тоже нашли жен и там же жили. После войны уже. В нашей деревне уже пятидесяти человек нет. Так что там пусто.
Пока наши не пришли, немцы уничтожали всех. Была пустая деревня. Командиры отряда попрятались. А партизан всех побили. Никого не осталось. А я же тоже работала у партизан, и пришлось к немцам идти, потому что надо было спасаться.
Я же говорю, стояла под расстрелом, старик стоял и мы. И хорошо, что у одной женщины муж был – участник войны, он и сказал, что там пошли предатели, немцы знали и уничтожали партизанские семьи и стариков, и еще тех, у кого нет никого. А участников войны оставляли в живых. И женщина одна спасла меня, сказав, что я из ее семьи. А так и меня бы расстреляли. Но я осталась жива. А у немцев нас осталось только пятнадцать человек, участники войны остались живы и их семьи. Их не стали уничтожать. А предателей много было. Наш председатель сельсовета тоже пошел к немцам. После войны их расстреляли. Они работали, уничтожали партизан. Предатели были и все.
Если узнавали, что кто-то из партизан или семья, тех убивали. Связь у людей была с немцами. Председатель сельсовета из нашего колхоза пошел к немцам. Он потом, после войны, отбыл десять лет и пришел домой. Издевались они над нами.
Мои мама и сестра в тюрьме были. С ними пятнадцать или двадцать человек было. И благодаря нам, девчонкам, они живы остались. Мы раскопали ход и вылезли все. А одну женщину не могли вытянуть, она толстая была. Она кричала: «Детки, убегайте!». И мы убежали, а она осталась.
Женщин, у которых мужья партизанили, там же в душегубке и убили. Душегубка – это такая крытая машина, и туда проведен газ. Посадят, например, пятнадцать человек в эту машину и газ туда пустят. Люди там задыхаются, а фашисты уже яму вырыли и туда их сбрасывали. Так в яму и закапывали. Пять семей из нашей деревни погибло. Считай, по пять человек в семье, ну да, пятнадцать человек. Миши моего семья, еще были семьи… Это за то, что они помогали партизанам.
Я служила во власовской армии. В 1941 году, летом. Погнали мы коров, согнали, и армия наша Власова. Их сначала защищали, ну, и мы били немцев. Власов бил немцев сначала, а потом в окружении сдал всю армию. А нам врач говорит: «Дети, спасайтесь, но не попадайте Гитлеру в лапы!». Месяца три мы, наверное, по лесу скитались, пока было тепло. А потом нас партизаны подобрали. Год мы были у Власова, а потом у партизан были. Спасайся, как хочешь. И была там до 1942 года. А в 1943 году я уже была в партизанах.
