Когда началась война, мне исполнилось почти 5 лет. Саму дату 22 июня, сами понимаете, я не помню уже: мне чуть-чуть не хватает до 80 лет. Я не помню, как война началась. А вот война стоит до сих пор в глазах. Где-то примерно в конце ноября – в начале декабря я со своими сверстниками, товарищами играл на улице – в это время на моей родине уже снег лежит обычно – и мы играли. Мой отец и мой дедушка по отцу – железнодорожники, дедушка был вагонником, а отец был по движению поездов. Шинель была у них черная. А это вдруг я играю, мне кто-то кричит: «Слушай, вон твой папа тебя зовет!»
А я не узнал его: все железнодорожники в черном, а он вернулся в серой шинели – обыкновенная советская, я не узнал его. Ну а потом меня взял на руки, дал пачку печенья, до сих пор в глазах стоит. И почему стоит в глазах, потому что куска хлеба не видели в это время.
Ну что дальше? Как шла война, как жили? Как жили железнодорожники. Моему отцу было положено определенное количество дров, угля. Но во время войны пополам все было, и половину не получали. Дом был старой постройки, еще царской постройки. А зимы бывают довольно-таки прохладные, если не сказать холодные, в доме было холодно. Была у меня сестра Люся, она была моложе меня на 1–2 года, во время холодов она получила воспаление легких и умерла. Ну что еще, там где жили мы, в оккупацию не попали, до нас немного оставалось, до основного центра – порядка км 20, областной центр бомбили. И мы тоже спасались в оврагах во время бомбежек.
Какое было желание во время войны? Поесть было желание – самое большое желание. С этим спать ложишься и встаешь -– есть хочется. Хлеба практически не видели. Мама пекла картофельные оладьи утром и вечером. По праздникам, не знаю, откуда брала, по кусочку, по два сахара доставала. Ну вот, я продолжу на вопрос по поводу еды. На нашей станции были крупные зерновые склады. С соседних заводов, колхозов свозили зерно, и были крупные склады там. Но где склады, там должен быть кто сторож, причем сторож был с одностволкой, с ружьем. Где зерно, там и воробьи, и вороны. И вот однажды сторож – имя, фамилию не помню, – он стрельнул, скажу честно, не отпугнуть их стрелял, а пострелять себе на еду. На счастье наше с мамой, одна убитая ворона упала на крыльцо нашей квартиры, это был для нас праздник. Мы неделю эту ворону ели, по чуть-чуть варили, чтобы хоть чуть-чуть суп пах мясом.
Во время войны я пошел в школу, вот сейчас иногда смотрю: тетрадями бросаются, книгами, ужас. Пошел в первый класс, и по случаю 1 сентября нам учительница, дай бог памяти, забыл, как ее зовут, выдала как праздник по одной тетради, по одному карандашу. И больше во время войны ничего не было.
А на чем писали?
Это сейчас цемент в мешках, а раньше была толстая коричневая бумага. И вот эти цементные мешки пустые разрезали, мама их сшивала типа тетрадей, и мы писали. Учебники в лучшем случае – один на троих, а то один на пятерых.
Ну что сказать, так и жили во время войны, перебивались: утром – картошка типа оладий, а вечером – картошка типа блинов. Была введена карточная система, кое-что доставалось по карточкам. Есть хорошее выражение: не верь написанному. Так в карточках как положено ребенку столько-то, взрослому столько-то. Но это было только написано. И десятой части мы не получали того, что написано. Очень хорошо было летом, когда крапива, щи из крапивы, когда свекла. На моей родине очень большие плантации сахарной свеклы. Ну, из свекольных листьев варили щи. Это вот война. А как кончилась война, помню. Вот это стоит до сих пор в глазах. Железнодорожная станция Селезни на моей родине, где то купаются с середины апреля и до октября. И вот 9 мая, ночью с 8 на 9 прошел теплый дождик, лужи громадные, и мы, мальчишки, бегали по железнодорожному перрону – лужи там, и плескались в них. А у моего товарища, Жени Белова, отец был начальник станции. Он вышел из дежурки и говорит: «Женя, беги к матери, скажи: война закончилась!»
Нас было много. Не прошло и несколько секунд – перрон опустел: все бежали домой сообщить своим родным. Во время войны мама была дома. Станция железнодорожная, и шло много воинских составов с ранеными, с разбитой техникой. И была небольшая будочка, где кипятили воду. И воинский эшелон остановится, мама давала эту воду горячую – вот это помню еще. Ну, а насчет своего папы я скажу так, что 22 июня началась война, а 24 уже его взяли служить. Всю войну с первого и до последнего дня. Он вернулся в ноябре – декабре 1945 года. Он провел войну в железнодорожных войсках. Я частенько с ним говорил, из его рассказов я понял, что служить в железнодорожных войсках было страшней, чем на передовой. На передовой воинский контингент простоит какое-то время, и его меняли, их на отдых. А в железнодорожных войсках никого не меняли. Станции бомбили так, как не бомбили передовую, – это был транспорт. И вот я не забуду, как отец мне сказал, что спасались только или в церкви старой постройки, или в водокачке. Раньше были паровозы, им нужна была вода, и на каждой станции была водокачка царской постройки – железная дорога была еще при Александре Третьем построена – и там спасались. И вот если бомба прямо упадет или в церковь, или в водокачку, тогда, конечно, братская могила. А рядом упадет перед церковью, водокачка покачается – и все. Ну что еще сказать, может, вопросы есть, отвечу, как могу.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
