Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – уроженка Смоленской области, деревня Тыквино. Когда началась война, мне было 11 лет полных.
Перед войной не все было спокойно. И был разговор, что Сталин заключает договор, и будет все спокойно. И вдруг смотрим: что-то началась. Люди стали бегать, начальство собирали семьи и отправляли куда-то. И 22 июня объявили, что началась война. У нас было на улице радио, такая тарелка, по ней объявили, что война началась, все сбежались, стали слушать.
И по нашей старой Смоленской дороге, по ней поехали мотоциклы, в них – немцы. Они пешком не шли. И вдруг они появились, забегали в доме и по-своему кричали, а у нас были пчелы – 13 ульев, и они требовали мед. Заскакивали, хватали курей, ловили, головы отрывали, забирали с собой курей, что было в комнате.
Еду брали в основном, это потом уже, когда повторно, вещи уже забирали, в Германию отправляли, а так в основном питание. Ну, наши женщины сразу же перепугались, мальчишки постарше убежали в лес, кругом был лес. Все мужчины, которые не успели в армию пойти, ушли в партизаны.
У нас в семье – пять братьев, отец, мать и две сестры. Старшая сестра вышла замуж на Украине, а я последняя была маленькая, братик, который с 1923 года рождения, ушел добровольцем. Он был вундеркинд – в школу пошел с 6 лет. Его сразу во второй класс. Когда закончил 10-летку, его пригласили. Он курсы прошел и вел историю. А когда война началась, ему не было 18 лет, и он ушел добровольцем. И он был под Сталинградом. Пришло извещение, что погиб, без вести пропал. Старший брат был в армии в это время. Был ранен, в Ленинграде сидел на Синявинских высотах танкистом, у него было 4 танка, все они сгорели. Он вернулся домой, потом от ранений умер. Два брата с 1927 года рождения, в армию не брали еще. Но потом забрали, когда нас только освободили. Им не было 18 лет, их забрали в армию, и они освобождали Кинесберг. Они были саперами, и один получил ранение: 22 осколка в голове. Он погиб, а второй не выдержал, тоже умер. Средняя – это Саша, сестренка.
Немцы проездом прошли. У нас кругом были партизаны. Дядя Вася, папин брат, он был начальником партизан. И по заданию партизан у нас все организовано было: был староста, полицейские были, и все он работали по заданию партизан. И когда какое-то мероприятие организовывалось, например, угонять в Германию, известно было партизанам.
Немцы сразу стали убивать евреев, цыган.
Даже моих знакомых: Рива, Мендаль, Мойша. Мама их прятала. Было у нас такое помещение, где урожай сушили, а потом молотили цепами, и я тоже молотить умела – и в три ряда, и в четыре ряда. И мама прятала эту семью. Там было тепло, и зерно. Она рисковала и прятала: сестра, брат и старшая с ребенком. И, видать, кто-то предал, и утром рано смотрим: они их вывели. И напротив нашего окна они их стали расстреливать. Братик с сестрой разбежались и кричали: «Дайте нам вместе обняться!» Расстреляли. А маленького 10-месячного за ножки и об колеса убивали. Мы все видели. Я хотела бежать туда, но меня не пустили, потому что тоже убьют.
Угоняли в Германию всю молодежь, поэтому все мальчишки постарше убежали в лес. И когда делали облаву, во всех домах проверяли, кто там, кого забрать. Уже сообщили нам. И все, кто мог, в лес ушли, а остались маленькие и старые.
У нас были эсесовцы, власовцы. А мы боялись финнов – рыжие они, как их увидим. Они даже издевались. Бывало, возьмут ребенка, повесят на сук и из пистолета целились: «Пах, пах».
А немец один зашел к нам, а у меня старший брат, когда был по истории, были обклеены картинками все стены в комнате. И немец зашел: «Кто это?» – «Да сынок мой!» – «А где он?» – «Там!»
Он говорит: «Матка, если я не буду “пах, пах”, меня наши убьют. Я не хочу воевать! Меня заставляют!» Он достал фотокарточку. На ней – жена, двое детей, и он заплакал. Так что были добрые и хорошие немцы.
Потом мальчишки все уходили. И вот мы оставались одни. Работали наравне со взрослыми. Раньше прополка была – лен, пшеница.
Посадка, прополка, молотьба урожая – все было на наших плечах. У нас был дедушка один, он был старенький, так он мне сделал косу мне по пояс: где пупок – привязывали, и чтобы я брала и косила. Я наравне с мужчинами косила. Потом, когда стога метали, а я была шустрая, он мне говорит: «Галя, подходи, помогай». И вот я так работала.
Мы сразу стали взрослыми, мы не знали про школу.
Конечно, мы недоедали. Все прятали. Когда наступали, женщины брали и закапывали. А когда наши наступали, домой возвращались, встречали, все выносили, последнее отдавали.
Беженцы были. Были пленные в Смоленске. Моя мама ездила, выручала их, как будто знакомая, как родственники. Забирали оттуда, потому что они умирали с голода. Бросали хлеб через забор, Кто мог, в свою семью забирали. И они потом уходили в партизаны. Когда приходили проверять: «Сбежал!»
Отец был ранен под Смоленском. Умер. У него была гангрена легкого, кусками легкое выпадало. Мама от сердца умерла, а я одна осталась. Дом наш сожгли. Приходили, доказали, что у нас вроде прячутся партизаны, и окружили дом, и подожгли. А мы были с мамой дома. И полицейский наш знакомый просто нас выбросил через окошко с мамой. И мы в чем стояли, так и остались.
А партизан ловили. Выловят, около леса посадят, на груди вырежут звезду, и он сидел несколько дней, и трогать нельзя, а то убьют.
Наши наступали – уже была радость, не передать, все для них.
В 1947 году я поехала к сестре на Украину, закончила медучилище. И вот я прошла тяжелое время.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
