Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Для нас война началась в конце августа, мы уже почувствовали, что самолеты летают, уже бомбили, но не сильно. А потом началось наступление в направление станции Мга. Мга имела большое значение, а мы жили на берегу Невы. Говорят, что это не очень далеко от станции Мга, на берегу Невы, село Анненское.
Шестого сентября нас бомбили сильно, потому что ночью стояли войска в нашем доме. У бабушки был большой участок, и ей дом достался еще от барыни.
В это время нас очень сильно бомбили. Шесть часов бомбили, не переставая, Во время войны столько пережили, но такой не было. У бабушки был погреб, он был обсажен тополями, и им туда было не попасть, но дом разбили. Мы уже готовились уезжать. И мама встала утром рано, покушать приготовить. И когда началась бомбежка, она с отцом побежала в погреб, где мы все были. И в это время ее тяжело ранило.
Отец поймал чью-то лошадь, запряг ее и, несмотря на бомбежку, сумел увезти ее. Потом невестку ранило, тетю Дусю в руку ранило и сестру папину в ногу, она была военная. Все тогда приехали, чтобы отвезти в Ленинград нас. И отец увез их в Кировск. Это дальше туда, из Кировска через Неву переправили, деревня Березовка была. И там мама умерла на операционном столе, у нее была большая потеря крови, и рана на боку была большая. Тетушек отправили машиной в Ленинград, потому что у них ранения были. Тетю, она была военная, ей было 18 лет, сразу призвали в армию. Увезли в Ленинград и тетю, которую в плечо ранило.
А мама умерла и там была похоронена. Отец потом хотел прийти в Анненское. Там уже немцы были, и он потом лесами пробирался долго очень. В Ленинграде через две недели был. А бабушкин брат перевез нас через Неву. Напротив нас Невская дубровка, и мы от нее до Ленинграда шли пешком по лесам. И всю дорогу нас преследовал один и тот же самолет. Мы даже видели морду этого немца. Он нагло просто дразнил как бы: улетал и опять прилетал. Так мы дошли до Ленинграда. А там военные посадили нас к себе в состав, и мы приехали на Финляндский вокзал. Потом пришли дедушкины все.
У него была маленькая комната, у дедушки. И еще было три семьи. Они нас приняли, вымыли, накормили, спать уложили. Спали долго, потому что шли больше суток. Потом у них были какое-то время. А когда отец пришел, у родителей на Маяковского была комната, там даже две проходные комнаты, и мы ушли на Маяковского жить. Мы ходили в детский сад, а отец работал. А потом вдруг он исчез. А соседи многие разъехались. Одна только соседка осталась, тетя Аня. Я пошла к ней, говорю: «Тетя Аня, куда-то отец пропал!» Она поняла, в чем дело, позвонила в военкомат, и ей сказали, что он в армии. Его забрали с работы прямо. Тогда на Плеханова, за Казанским собором улица была, бывшая старая гимназия, и там был сбор всех детей, которые остались без попечения взрослых. Соседка отвела нас. Там нас вымыли, переодели, накормили. Мы какое-то время там были, я не помню, сколько, конечно, только помню, нас водили гулять, садик такой был закругленный, и решетка такая красивая. Решетка мне запомнилась, мы всегда там гуляли. А потом открыли детский дом детей фронтовиков на Литейном, это недалеко от больницы, Куйбышевская раньше, сейчас Мариинская больница. Там были мы зиму, этот район подвергался бомбежкам и обстрелам. Там было много госпиталей, и там сильно обстреливали. Я помню, что была зима 1941–1942 года, мы жили в детском доме. Редко мы были на улице, но иногда, когда затишье было, все-таки выводили. А брат был маленький, ему 4 года было, и мы ходили гулять, а улица Жуковского следующая, и почти на углу была школа, желтое такое здание, и эту школу немцы все время бомбили. Стреляли и сбрасывали зажигалки, она все время горела, потому что для немцев это был ориентир, а мы туда греться ходили.
А потом уже эту зиму пережили страшную в детском доме, а потом уже была осень, было холодно, и нас привезли к Ладоге, и мы там жили в каком-то доме несколько дней. Нас никак не могли вывезти через Ладогу, потому что бомбили немцы все время. Потом на быстрых катерах нас перевезли через Ладогу, и там, видимо, собирали людей. Много было, погрузили в эшелон и повезли в эвакуацию. Но это был декабрь уже. Было холодно очень, какой месяц, не помню, помню, что было очень холодно в вагонах и везде. И мы доехали до станции, как же она называлась… забыла, вспомню потом, и там опять бомбили. Пути впереди и сзади поезда разбомбили, и машинист гонял все время. Потом прилетели наши летчики и отогнали немцев. И собрали два состава. А первый состав, который шел, он был разбомблен. Остались кто, к нам их присоединили, а в нашем составе оторвало последний вагон, и мы остались без одежды.
Мы долго ехали до Сибири. Доехали до Омска, посадили нас на теплоходы и повезли на север. Несколько дней ехали на теплоходе. А потом нас выгрузили и на машинах отвезли в какое-то село, а потом перегрузили на лошадей, а уже был снег, морозы. Нас закутали в тулупы – несколько человек в один тулуп, и нас привезли в эту деревню, где мы остались. Как раз мы приехали, и был Новый год, 1943-й год. Когда приехали в деревню, а там уже был приготовлен дом. Не кровати были, а нары, сеном застеленные. И нас просто вытаскивали с повозок и раскладывали. Потом пришли колхозники, напоили, накормили, а потом уже в первый год мы не учились – не могли ходить в школу. Морозы были под 60 градусов, были дома. А летом мы стали работать в колхозе и заработали себе на валенки. Уже в следующую зиму 1944 года пошли в школу, и была обувь, а одежду нам скидывали с самолета несколько раз.
И уже в 1944 году мы пошли в школу местную, но не было тетрадей, ничего. Много читали, книжек, учебников не было, на газетах писали. Чернил не было, местные делали из сажи, как-то они варили. Такими чернилами мы писали. Все лето мы работали в колхозе, свой огород завели, и как-то стало легче. Первую зиму было тяжело, кормить было нечем, не то что голодали, сытно не было, а когда заработали, нормально жили. А 1945-й год никогда я не забуду: когда было 9 мая 1945 года, мы узнали о дне Победы. Был солнечный день, и когда объявили, мы так ликовали, а потом все так плакали, потому что война-то кончилась, а с кем мы остались? Было тут тяжело, но колхозники к нам хорошо относились. Притащили цветов много и столы накрыли, отмечали день Победы. А потом в июне нас уже отвозили в Ленинград. И колхозники нас так тепло провожали. Нас было много, и мы работали у них. Наравне с ними в поле работали. И таким же путем мы ехали обратно.
Ехали очень долго, потому что в это время шли эшелоны на Восток, и мы все время пережидали. В начале июля мы вернулись в Ленинград. Тетушка одна пришла- сестра отца. А отец был ранен на Пулковских высотах, он нас взять не мог. Дом наш разбомбили, и где жить? Нам негде было. Поэтому бабушка взяла к себе нас, но она не могла прокормить нас. А отец, он не то что не хотел, как сейчас понимаю, он был ранен тяжело, он был не в состоянии нас содержать. И бабушка нас снова стала устраивать в детский дом. В 10-й детский сад брата забрали, а меня – в 31-й. Нас разъединили, но очень удачно попали, потому что у Валентина был хороший детский дом, и у меня был хороший. Была заведующая чудесная. Мы в школе учились на Мойке, 108, с нами был 7-й детский дом, и мы в этой школе учились. Учителя говорили, какие мы разные, потому что тот детский дом был на 250 человек, а у нас только 100. У нас была одна группа, я не помню, сколько человек, но много – от малышей от 2 лет и до старшего возраста. Они были на 3-м этаже. а мы – на 2-м. Мы ходили, сказки читали, ухаживали за ними, маленькие были. А потом, в 1950-м году, наш детский дом стали закрывать и разбросали нас по детдомам. И я попали в 7-й. Меня брали в 10-й, но я должна была школу бросить, а уже выпускной класс. Я не хотела менять школу – у меня были проблемы с математикой. Если здесь учителя меня знали, а у меня была хорошая память, а знания не очень. А в новую школу не хотелось. И я согласилась на 7-й детдом, чтобы остаться в школе. А у брата шефы были завод Казицкого, радиозавод, и их туда отправляли на обучение. И брат в 14 лет пошел на завод и поступил в техникум. Закончил его и потом уже работал старшим инженером в этом же цеху. А жить его взяла тетушка одна. У нее были проблемы с сыном, а Валентин был такой серьезный человек. И он Сергея, брата двоюродного, воспитывал. Сергей был хулиганистый, а Валентин его удерживал и от многого его спас.
Когда я закончила школу, у меня хуже вышло.
В 14 лет отправляли учиться, а меня по состоянию здоровья никуда не брали: ни в ремесленное, ни на производство, и до 17 лет я была в детдоме, а потом в техникум сама устроилась. Бабушкина соседка училась в техникуме, и она сказала, что в техникуме хорошо относятся к детдомовцам. И она меня посоветовала. И я закончила этот техникум, а потом на работу попала в Великие Луки. Но у меня началось тяжелое заболевание глаз. И я, когда ездила в Ленинград на консультацию, мне врач сказал, что нужно вернуться в Ленинград, при этом заболевании нельзя менять климат.
Я вернулась, что успели – спасли. Потеряла зрение в Великих Луках – мне климат не подходил. Я вернулась в Ленинград, здесь вышла замуж, родила ребенка, и началась нормальная жизнь.
Я бухгалтером стала работать. В техникум, кстати сказать, меня тоже не брали. Я экзамены сдала, а по конкурсу не прошла. Медкомиссия серьезная, и я не прошла. А потом приемная комиссия меня пожалела. У меня зав. учебной частью был такой Иван Андреевич, но посоветовал на бухгалтера идти – меньше здоровья нужно, и я закончила и стала работать бухгалтером. Начала с простого бухгалтера, а потом уже была ведущим экономистом большого института.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
