Я, Соколов Юрий Васильевич, родился я в деревне Запрудье Калязинского района, Калининской области. Папа 1898 года рождения работал там, но корни нашей семьи немного потерялись, надо восстанавливать. Он до революции работал приказчиком на какого- то купца. Звали папу Василий Васильевич.
После революция начались гонения, его стали преследовать, думали, что он имеет какое – то отношение к купцу, но потом быстро разобрались. Потом началась коллективизация, и стали создаваться колхозы. Отец вступил в колхоз. Он был грамотный, окончил церковно-приходскую школу и во всем разбирался. Потом его назначили счетоводом, кем он и работал до призыва в армию в начале войны.
Мою маму звали Анна Николаевна. В годы войны она работала на скотном дворе, ухаживала за овечками, а в дальнейшем работала на складе, отпускала товар, вела учет зерна.
У нас была большая дружная семья. У нашего отца были золотые руки, как рассказывала мне потом мама. Он владел многими ремеслами. Умел и веревки сплести, и дуги согнуть для упряжки. Однажды мой старший брат Виктор вместе с отцом смастерил фотоаппарат самодельный. И брат им фотографировал потом. А в другой раз сделали гармошку самодельную, зимой отец для нас лыжи делал.
Дом, в котором мы жили всей семьей, тоже он сам в свое время с одним жителем деревни строил. И на доме было написано: «Дом Василий Васильевич строили с Петром».
Об отце у меня в памяти осталось мало воспоминаний, только то, что он вернулся с фронта. Я помню его возвращение, помню, как он держал меня на руках, помню, что печка топилась ,когда он пришел, а мы сидели на печи. А еще похороны его помню. Вот что осталось в памяти.
Мама отца жила в деревне, ее звали Агриппина Федоровна. Но загадкой остается то, что у мамы отца фамилия Комлева. Она сама вместе с моим отцом приехала из другой деревни, из Ярославской области. Оттуда ее корни, с чем это было связано , не знаю.
Ее фамилия не совпадает с фамилией отца. У отца – Соколов, а у нее – Комлева. Может быть, при рождении дали фамилию мужа бабушки.
Детей в нашей семье было много. Виктор Васильевич – старший, сестра Зоя Васильевна, сестра Алевтина Васильевна, братья Геннадий, Анатолий, Леонид Васильевич, шесть человек. Анатолий умер в младенчестве. Поэтому его я практически не помню.
Виктор Васильевич был призван на фронт с первых дней войны, его призвали после окончания техникума. Он попал в военное училище, а потом его отправили на фронт.
Средний брат Леонид – 1926 года рождения. Его призвали тоже. Тоже сначала направили в училище, а потом он попал в минометный дивизион. Он служил под Выборгом, принимал участие в прорыве блокады.
Но во время наступления в 1944 году в первом же бою его не стало. Похоронен он на Пискаревском кладбище. Маме нашей, кончено, тяжело пришлось. Старшая сестра была сразу после медицинского училища направлена в районы, которые были освобождены. Там она работал, потом вернулась в деревню. Средний брат Геннадий, он 1931 года рождения, работал в тылу по заготовке дров. Древесину заготовлял. Ему было лет 12 где- то. Он является тружеником тыла .
А дальше мы пошли -1935, 1938 год. Мы с сестрой уже не попали никуда.
А из военных лет помню только то, что линия фронта рядом проходила. Копали у нас противотанковые рвы недалеко от деревни. Было организовано дежурство населения, некоторым выдали винтовки на случай появления диверсантов. Это те, кто не был призван в последний военный призыв. А некоторые по состоянию здоровья комиссованы были.
Помню, как шли воздушные бои между Калязиным и Угличем, а в Угличе перед войной было закончено строительство электростанции. Самолеты бомбили железную дорогу и электростанцию. На расстоянии 8 км видно было, когда в воздухе шел бой. Я не знаю, сколько, но часто разбивались самолеты. Ребята повзрослее бегали туда, где был сбит самолет и таскали в деревню обшивку самолета, отрезали и таскали.
Их для дома использовали, ведь это был легкий металл. Запомнилось, что рядом с домом стояла зенитка или пушка, точно уже не помню. Там стояли наши вооруженные силы. Помню, что бойцы резали лошадей для питания. В деревне до войны было много коней. Поэтому их забивали на еду. Вот такие остались воспоминания.
Я не помню, останавливались ли в нашем доме солдаты, жили или нет. Но во многих домах останавливались солдаты на постой. Жили, возможно, и в нашем доме. Дом во всяком случае позволял. У нас была и пристройка, зимовка такая.
Когда бомбежки были под Москвой в1942 году, мне было 4 года. Я знаю, что бомбили железную дорогу , это 8 км от деревни. Но в деревне не было бомбежки.
А диверсанты после того, как сбивали их самолет, сбрасывались на парашюте. И их вылавливали в лесу. А от деревни до железной дороги в основном лес, а поля только около деревни. Вот и выходили диверсанты к населенным пунктам.
Я помню, как инвалид, которого комиссовали по состоянию здоровья, привел диверсанта в деревню.
В нашей деревне все готовились к приходу немцев. Копали ямы, и я помню даже в каком месте. Закапывали зерно и потом только его и использовали. Были у нас и коровы, была и усадьба, рядом косили сено. Мы коров и овец держали, теленок был, кроме того семью нашу спасала пасека. Отец имел пасеку, и где- то во время войны 4 или 5 штук ульев оставалось.
Уже потом, после войны, когда средний брат начал работать на ней, мы выживали за счет пасеки. Мама ездила в Москву и продавала мед, а наша задача была проводить ее до железной дороги. И встретить потом с продуктами. Обычно она привозила масло, песок.
Ведь в деревне не было этих продуктов. Мыло покупали хозяйственное, ну и другие необходимые товары. А вот мясо было свое, когда забивали скотину, то солили мясо.
В весенний период в конце войны мне уже около семи лет было. И я, как только снег начинал таять, шел на поля. Там мы, подростки, искали картошку, которую осенью не выкопали. Называли ее у нас «тошнотики». Наберешь ее – она такая черная, прополощешь в ручье, чтобы освободилась кожурка, помнешь, потом добавишь траву или крапиву и печешь лепешки. Вот это ели, и это спасало, Весной рвали щавель, траву. Собирали всей деревней траву.
В 1945 году я пошел в школу. В деревне школа была, она всю войну , как школа работала .
Больница была в соседнем селе. Но вряд ли там были раненые, потому что линия фронта была далеко.
Эвакуированных у нас тоже не было. У нас были финны, они попали к нам, по всей вероятности, после финской войны в 1939 году. Я помню одну финскую семью, мама дружила с ними, потом долго переписывалась, когда они уехали. Но уехали они почему- то не в Финляндию, а в Эстонию.
Война закончилась в мае, а 1 сентября все ребята пошли в школу. Но меня мама не отпустила в школу – одеть – то нечего было . Ну, там уже сельские советы работали, было предписание отправить всех детей в школу, и я пошел в школу в конце сентября. Ну что там?! Бумаги не было, на газетах писали между строчек. Потом стали выдавать письма. Брат потом мне привез тетради, но это уже потом, когда война закончилась, и он в отпуск приезжал ,как офицер. После войны он остался служить в армии. А так с тетрадями было сложно очень. Так же, как и с учебниками. За учебниками ходили в соседнюю деревню – только из рук в руки передавали учебники.
Допустим, нужен какой-то материал по литературе, например. Учебника нет, классный руководитель их распределял. Я знал, что нужно пойти в соседнюю деревню и там взять или под диктовку задания записать.
В тот послевоенный период были школы – семилетки. До соседнего села, где школа была, расстояние 2 км, а мама встанет рано – ей корову надо напоить- оденет меня во что – то старенькое, и я так иду в школу. Даже фотографию сохранилась, когда в техникуме учился, 1952 год на фотографии, заплатки на коленках. Мать перешивала мне одежду старших братьев, отца – новое не купишь.
Я уже в институте учился, когда она мне пальто отца перешивала , а это 1956 год был.
Поборы тогда были страшные. Допустим, мы каждый день от коровы сдавали государству молока по 8 литров. Надо было отдать просто так, бесплатно. Взамен можешь получить только обрат, когда молоко перегоняют.
В налоги все описывалось, все проверялось, по – другому никак. Жесткие были законы. Если не можешь заплатить , значит, приходили, что-то из вещей забирали и продавали Я помню, что в деревне такого не происходило.
После войны видишь, что матери тяжело, отца – то нет. Если огород надо загородить, то надо в лес идти, кольев заготовить. Человек пять из нас ходили ребят. Ну, сговоришься с ними, что в школу не пойдем, пойдем колья изготовлять. Берем топоры и вместо школы уходим в лес, родителям не говорили ничего, конечно. Как только начинались каникулы, огород на нас. Сестра старшая приехала, огород вскопать, телят вывести, скот согнать. А все остальное на нас было. Стадо пригоняют – надо корову и быка встретить, загнать. От ульев вообще не отходишь летом, нужно сторожить все.
С семи лет я пошел сторожить. У меня один эпизод был, я до сих пор помню. Пригоняют стадо вечером, где- то уже в 21 час. Встречаем стадо, а у нас корова была бодучая. Я подхожу встретить корову, а она как на меня пошла и подняла на рога. Хорошо брат, который был недалеко, увидел, подбежал, помог освободиться. Если бы она меня к земле прижала, то все. А так – только шрам остался.
Спасло, что рога у нее были подпилены и что брат подскочил. Много случаев разных было.
Еще один случай помню. Мама занималась зерном, а зерно хранили в амбрах. А перед посевной зерно обязательно протравливали, чтобы лучше росло, и сдавали в лабораторию, чтобы проверить всхожесть зерна.
И вот меня мама посылает и говорит: «Юра, сходи туда-то принеси мне мешочки для зерна». Дело было зимой, и я поехал на лыжах. все в деревне знал, 8 год мне уже был, Иду, соображаю: вот здесь пройти надо, тут обойти. Иду, вроде бы все нормально. И тут подо мной снег вниз проваливается, и я лечу в колодец.
Каким-то чудом я спасся, лыжи перевешивают носки у лыж и врезаются в сруб, а я останавливаюсь начал кричать. Брат был во дворе, снег убирал, и каким образом он меня услышал. Побежал по следу, наклонился в колодец. Хорошо, что я пролетел немного. Меня за ворот оттуда вытащил, спас.
А так, не дай бог лыжа бы обломилась или еще что- нибудь. Случаев много было.
Однажды, в классе пятом это было уже, мы с другом пришли ко мне домой. Хороший был пацан, мы с ним дружили и после школы. Я пошел в соседнюю комнату, что- то там делал. А у нас дома было ружье. После войны было много бандюг и воровства, и ружье было всегда заряжено, так как у нас была пасека. Ну вот, я пошел в одну комнату, а в другой мой товарищ увидел ружье, взял и начал прицеливаться. Он не знал, что оно заряжено. Я из комнаты слышу выстрелы, вбегаю к нему. А он целился в русскую печку и выстрелом всю вьюшку пробил. Спустя 50 лет он меня разыскал и вспоминает: « Юра, ты помнишь, я чуть тебя не убил. Я хотел в тебя прицелиться. Если бы ты раньше вошел, то все!»
После войны было много дезертиров, много грабили, убивали.
Какие – то бандиты однажды сошли на станции, пришли на почту. Видят, в окне свет горит. Постучались, попросились переночевать. Их пустили. В результате они потребовали деньги, Женщина каким-то образом вырвалась, побежала. Ее догнали ее и убили. Убили и ее сына.
Помню, мы с мамой пасли лошадей, так как в деревне их было много, то пасли по очереди, И слышу, телега гремит. Ну, что- то случилось. Ограбили дом, где жили старушка. Все увезли, что можно было.
Трудно сейчас передать, но была вражда и между деревнями, и между молодежью. Из- за чего, не знаю, но было озлобленность. Дрались деревня на деревню. Приходили на гулянья, гуляли около домов или на окраине, что- то не поделали, и пошло. Ножами резали, раны наносили часто.
В летние каникулы мы работали. Отдыха у нас не было, как правило. В колхозе людей не хватало. Как только начинались каникулы, мы шли работать в колхоз: боронить, рожь молотить или лен драть. Трудовую книжку нам в конце лета выдавали. По 50 трудодней зарабатывали, но ничего за это не платили. А мы так просто хвастались друг перед другом, кто больше заработал трудодней. Ведь денег в колхозе вообще не было, не выдавали в тот период. Деньги стали давать позже. Давали процент от сданного продукта, если, например, картошку собирали, то 10 % отдавали. Если лен молотили, то за это давали масло подсолнечное. Давали на лен деньги, желающих было много лен сдавать.
Потом стали на трудодни давать деньги, но этих денег было мало. У нас в семье, допустим, зарежем какую – то скотину и повезем на рынок продавать, так выручали что-то. У меня в семье, когда война закончилась, старший брат служил. Он деньги присылал маме. Сестра работала старшая в разоренных районах, тоже помогала. Зерно давали на трудодни. На мельницу его свезешь, а мельница в 15 км, была, смолоть зерно надо так, чтобы хватило до нового урожая. Плюс добавки. Молоко сдавали, обрат нам отдавали, Делали творог, сметану, масло сами сбивали. Если в семьях была маслобойка, и колхоз давал добро на обработку масла, то когда масло бьют, жмых оставался. Его просеивали, а потом плитки делали. Назывались – дуранда, И вот эту дуранду мы за милую душу ели. Я бы ее и сейчас поел. Она мне хорошо запомнилась. Вкус льняного масла, жмых спрессованный. Как козинаки сейчас продают . Но от такой еды животы болели. Боли были у всех, отчего, не знаю. Иногда можно было час проваляться, а боли не проходят. Конечно, все сказывалось, и траву же ели.
После войны было тяжело, ведь только в первое время после войны можно было там косить или еще что – то выращивать, а потом, когда Никита Сергеевич Хрущев пришел, так все запретили. Пошла направленная ликвидация скота в деревне. Если косить кто- то пошел, то все отбирали, все. Когда хрущевские времена пришли, то выращивание скота было запрещено.
Хрущев хотел воспитать коммунистическую мораль, чтобы не было у людей стремления к частной собственности. Да, это был нехороший период.
Люди, кто корову не держал, продавали свою часть покоса. Нам только канавы возле участков разрешали окашивать. Люди все подбирали. В лесу, если есть сенокос, и траву скосишь, а если увидят, все отберут.
Нам разрешали забирать только остатки после обработки льна. Когда теребили лен, остается трава, вот эту траву разрешали косить. Под зиму разрешали делать второй укос клевера. Страшное время было.
При Сталине паспортов людям вообще не давали. Паспортов не было в деревнях. После войны не хватало рабочей силы, в том числе и в Москве. Молодежь принудительно забирали в ФЗУ( Школа фабрично-заводского ученичества) . Я ушел в ФЗУ, и таким образом паспорт получил. А массе людей пожилого и среднего возраста, тем, кто работал в колхозе, паспорта никому не давали. И паспорта уже стали давать, когда я в вузе учился, наверное, в 1957- 1958 году.
У меня брат перебрался в Углич работать и как-то вырвался из колхоза. Я думаю, что только благодаря нормальным отношениям с председателем колхоза.
Если взять то время, когда я в семилетке учился, то не было ничего. Ни тетрадей, ни учебников, все было сложно. И потом матери нужна была помощь, например, заготовить дрова. Если рассказать, не поверят – мне было лет 7-9, и я зимний период по насту возил на санках дрова из лесу. Разрешали тогда заготовить на семью не более 8 кубометров дров. Но этого не хватало. Собирали все, что выбрасывают, все это на санки – и все домой. Вязали и топили этими ветками. Все порубочные остатки мы забирали.
Кустарник разрешали рубить, и все на санках возили. Лошадь давали тоже, но ограниченно, круглый год в основном возили на лошадях, а все остальное на себе, до леса 2 км где- то было.
В лесах было много после войны волков, лис. Лесник был у нас один, но порядок в лесу соблюдал исключительный, Придет, затаксировал, что ты срубил, какой штабель и какой длины бревна сложил, все проверил, посчитал, потом вывози. Все было чистенько в лесу, и был один лесник. Потому что жестко действовали. Если увидят, что ты привез больше положенного, то приедут и все увезут.
Был случай. Мы с сестрой пошли заготавливать дрова – осину. Мне тогда уже было 12 лет. И вот осину двухметровую я попытался на плечо взять. А снег был выше колен. Я только на плечо взял бревно, а меня эта осина и придавила. Хорошо я присел и на снегу оказался, а бревно рядом, так как я откатился. А что сестра, она же не может вынести, и у меня сил не хватает, а дрова надо заготовить.
Ну, ничего, справлялись. В летний период ездили. Полей не хватало около деревни. Ездили на пустошь 8 км от деревни. Взрослые уходили с ночевкой и косили. А мы, пацаны, приезжали уже сено возить. И вот я как-то по дороге еду, и у меня колесо у телеги свалилось. И тут я слышу голоса в лесу. А говорили, что бандиты в лесу ходят. У меня состояние ужасное было. А до деревни оставалось еще большое расстояние, не знаю как, я добежал. Пришли взрослые, подняли воз, колесо поставили на место и выехали.
Часто приходилось маму встречать. А от деревни до станции 8 км. Мы со старшей сестрой, которая с 1935, пошли маму встречать. Метель воет, дороги не видно, пошли встречать и сбились с дороги. Ночь уже, и волки в лесу. С собой брали обычно сноптресты. Это остатки обработки льна. Эта штука хорошо горит, как порох. Ее с собой брали, чтобы волков отпугивать, вот таким образом спасались. Вышли тогда только с помощь тресты. Нашли дорогу, сбились немного, слава богу. Главное, до леса надо было дойти, а на поле заметало все.
А волки часто приходили прямо в деревню. На детей нападали. У нас жил один умелец: он делал загон для волков. Он делается очень просто – колья по кругу вбиваются в один ряд, второй ряд пошел, если волк заходит туда, там ловушка была во втором ряду – обратно зверь выйти уже не может. Много так он побил волков, собак волки таскали.
Помню, средний брат повез на лошади сдавать корову. И на него рано утром напали волки. Так он отбивался только с помощью огня. Был, правда, случай, что от одного человека нашли только валенки.
Время это было тяжелое, но в то же время интересное. В деревне было много ребят, и на летние каникулы много городских приезжало. Если мы собирались гулять, то набиралось человек где-то, наверное, 30- 35.
В зимний период, несмотря на то, кто сделал уроки, кто не сделал, все выходили на горку. Обязательно делали деревянные санки, выдалбливали ручку на доске, сиденье, намораживали лед, и , айда с горы, там, где накатана дорога, так и катались. А потом санки стали совершенствовать, два конька – сзади один и спереди. Пруд расчищали, замораживали колесо от телеги, вставляли палку- жердь длинную, за один конец держишься, а другой тебя раскручивают. И так катались, если не удержишься, все- покатился.
Было интересно: и дурачились, и масленицу собирали. Масленицу готовили за месяц. Собирали отходы, которые горят, у кого что, в лесу разрешали сучья рубить. Набирали костер – метров шесть высотой был костер. Все складывали посередине поля и в ночь зажигали, во там и веселились все, плясали.
Тяжело было в деревне жить, поэтому была у нас целеустремленность с седьмого класса, что помощь- помощью, а дальше надо самому думать. Я уже сколько раз говорил это, ответственность у любого человека тогда, когда целеустремленность проявляется. Я начал усиленно заниматься предметами, и когда сдал, у меня была одна четверка, дальше вступительные экзамены. Я сдавал в машиностроительный техникум.
По баллам я не прошел в машиностроительный, это был техникум на всю округу в Колязине. В Кашине был, сестры у меня там заканчивали медицинский, и в Угличе был строительный и педагогический техникум. И конкурс был страшный. Я не прошел сразу, проехал в Углич, приняли там документы, и поступил в строительный техникум. Я, наверное, счастлив, что поступил именно в строительный.
Когда прошел, то надо думать, на что жить. Мать не поможет. Тогда стал хорошо учиться, стал получать повышенную стипендию.
Помню, когда Сталин умер. Я тогда в техникуме учился, мы в техникуме практически каждый день слушали сообщения о состоянии здоровья Сталина. И вот в спортивном зале собрались, не знаю, по какому случаю. Стоим, слушаем ,и сообщают, что Сталин скончался. Это был 1953 год, мне, получается, было около 15 лет – 16 лет. Мы , пацаны, настолько переживали, что один парень упал в обморок.
В нашей деревне были репрессированные. Две или три семьи – забрали их, и они не вернулись
Мужей забирали, матери оставались, и не вернулись. У нас не было между нами , что ты враг народу или что то такое. Не было разговоров таких.
