< Все воспоминания

Переборова (Тарасова) Валентина Ивановна

Заставка для - Переборова  (Тарасова)  Валентина  Ивановна

У нас был репродуктор от завода, как раз выходил к нашему дому.
В 3 часа утра, когда Юрий Левитан начал говорить о том, что на нас вероломно напал Гитлер, родители встали и побежали к репродуктору. И дети тоже любопытные, кто не спал, все выбежали к этому репродуктору. Левитан сообщил о том, что фашисты напали на Советский Союз, что всем взрослым, особенно тем, кто имеет медицинское образование, необходимо выйти в 8 утра к военкомату.

Никто из нас не вечен. И ветеранов с каждым годом становится меньше и меньше. Помогите  нам  СОХРАНИТЬ  истории   жизни  и донести их детям.

Помочь можно здесь.

Я родилась в городе Колпино 28 сентября 1933 года. В молодости я была Тарасова, а когда замуж вышла, стала Переборовой. Мама – Иванова Ольга Ивановна, 1908 года рождения, она работала на кирпичном заводе резчицей кирпича. Резали кирпич из глины, потом его сушили, а потом уже на обжиг отправляли. Она резала кирпич на деревянной доске.
Папа – Тарасов Иван Павлович, 1910 года рождения. Работал на кирпичном заводе, но потом он перешел работать на нефтеслив. Нефть доставляли на Ижорский завод, он там работал охранником нефтеслива, находился на Железной дороге, оттуда потом на Ижорской завод перешел. Нас в семье было 3. Мама родилась и выросла в Псковской области, где у нее был первый муж учитель. У них родилась моя сестра, по отцу не родная, от первого брака, ее звали Рая, 1928 года рождения. Кирпичный завод «Победа» вербовал молодых девушек работать, и мама приехала на кирпичный завод с дочерью Раисой. А потом она вышла замуж за моего отца, но все равно осталась со своей фамилией: Ивановой. Родилась потом я в 1933 году, а потом в 1938 родился брат – Анатолий Иванович Тарасов, он уже 5 лет назад умер. Младше меня на 5 лет, но уже умер. Вот такая была у нас семья. Папа, мама, Рая (сводная сестра), я и брат.

4
Переборова (Тарасова) Валентина Ивановна

У нас был репродуктор от завода, как раз выходил к нашему дому. В 3 часа утра, когда Юрий Левитан начал говорить о том, что на нас вероломно напал Гитлер, родители встали и побежали к репродуктору. И дети тоже любопытные, кто не спал, все выбежали к этому репродуктору. Левитан сообщил о том, что фашисты напали на Советский Союз, что всем взрослым, особенно тем, кто имеет медицинское образование, необходимо выйти в 8 утра к военкомату.
За речкой Ижорой была наша улица, дома были деревянные, бараки. У нас были коммунальные квартиры в двухэтажных домах, общая кухня, и у каждого дома были сарайчики, где могли держать скот. У нас было печное отопление, улица была почти загородная, шла от кирпичного завода «Победа». Мы все знали друг друга. Конечно, все плакали. Отец мой служил в Ижорском батальоне, который действительно стоял насмерть, благодаря ему немец не смог вступить своими погаными ногами в наш город. В конце 1941 года он работал экспедитором на передовой, на фронт возил продукты. В Колпино грузили машину с продуктами, в основном возили на Синявинские высоты и по Ленинградской области. Единственный раз он к нам пришел в ноябре месяце, когда уже началась война. Он отвозил продукты и попросил у начальника разрешения навестить семью. Принес в противогазе одну буханку хлеба, которую дал ему начальник. Больше он не приходил и никаких вестей о нем не было. После войны нам пришло письмо, что он пропал без вести.
Когда началась война, кирпичный завод закрыли, и матерям, у которых было двое-трое детей, давали расчет, мама уже не работала. У меня даже ее трудовая книжка сохранилась, она вся в благодарностях. У нас многие имели свои запасы: у каждого дома были свои палисадники. Мы огурцы выращивали, морковку, ведь все были деревенские жители на нашей улице. Когда началась война, у многих были продукты со своих полей. У нас тоже был погреб, там держали банки с заготовками, картошку, патиссоны. Жить было сносно, голодны не были. Это все в начале 1941 года. А в конце года воры вскрыли погреба, все украли. В июле появились карточки, в августе давали нам хлеба 200 граммов иждивенцам и детям, а рабочим по 250. В сентябре – по 150 граммов, 20-го ноября вообще дали карточку на 125 блокадных граммов хлеба. Пока еще 1941 год был, мама, я и братишка вставали во время затишья, шли в погреб за своей продукцией. Брали немного, чтобы не делиться со всеми, делили даже одну картошину пополам: мама была добрая, и я такая же – что у меня есть, я все отдам. Приносили из погреба и картошечку, и капусту, и свеклу с морковкой, а когда у нас уже погреб украли, тогда, начиная с весны, как трава вырастала, мы ее собирали – крапиву, щавель конский. Варили щи, когда соль была, но чаще без соли.
Мы с двумя подругами – Тамарой Петровой и Валей Кузнецовой ходили на бойню. Нам то уши бросят, то хвост, то кишки. Мы все это соберем, придем на речку, ведро воды черпнем, и на костре варили бульон из этих кишок. Туда клали крапиву, лебеду, и делились всем. У кого нечего нет, тому давали по кружечке. Когда совсем уже ничего не было, выкапывали корни лопухов и просто варили.
Помню, в прятки дети играли: как только начинается бомбежка, так мы давай в прятки играть. Да так, что других потом искали, они от страха боялись даже вылезать.
Мы жили вчетвером – трое детей и мама. В 1942 году бомбили очень часто, в один день по раз пять – шесть. В 42 году у нас еще было в доме маленькое бомбоубежище. Началась бомбежка, другие туда побежали, а я была настойчивая, с характером, и говорю: «Я никуда не побегу!». И легла на кровать, а у нас было 6 подушек, я за эти подушки и легла. Я устала бегать от бомбежки. И вдруг через наше окно влетел снаряд, все окна вдребезги, стену пробило. Через нашу дверь и следующую стену пробило, и только на улице снаряд разорвался. Когда мама пришла, на ней лица не было. Целый дом в стеклах, я в стеклах, но главное, что жива и здорова осталась. Я все время теперь говорю: «Я под божьим крылом живу». Не раз должна была уже умереть, но не умерла. Снаряд попал в наш дом, мы перешли жить в камеру для обжига кирпича. Боялись бомбежки, потому многие в этих камерах и жили. Сколько кирпича вытащишь, столько и жило в камере. Она забита была вся кирпичами, надо было самим все вытащить, чтобы сделать сиделку. Спали и сидя, и лежа. Кирпичи стоят такими столбиками, и нужно было аккуратно вынести, чтобы столбики не разрушить. Вот умудрялись так жить, потому что боялись.
Еще вот такой случай был. Пошли мы с подругами на бойню, и вдруг к нам подходят 3 молодых человека в нашей воинской одежде и спрашивают: «Девочки, скажите, где у вас водокачка?» А нас родители инструктировали: никому ничего никогда не говорите, говорите, что ничего не знаете. Мы так и ответили, а они: «А куда вы идете?» «Мы идем на бойню». «А зачем вам на бойню, вам кушать нечего?» Мы говорим: «Почему? Мы просто сходим и принесем». «А вы скажите, где у вас водокачка, а мы вам дадим много гостинцев». Мы ответили, что наши родители не велят ничего брать. Спросили еще, где у нас хлебозавод. Мы ничего им не сказали. Мы пришли домой заплаканные, рассказали все. А у нас учительница жила в нашем доме, правда больная была, и вот мы все рассказали ей, и она говорит: «Где бомбоубежище, там дяденька дежурит, вот вы сходите и ему все расскажите, что с вами было». На следующий день по репродуктору объявили благодарность матерям, девочки которых встретили диверсантов и нечего им не сказали. Их задержали. Это были три немецких диверсанта.
Мне было 10 лет в 1942 году, и я всем помогала. У меня на шее был мешок, те, кто не мог ходить давали мне карточки, и я ходила выкупать всем хлеб по 125 граммов. Я приносила хлеба на восемь и девять талонов.
Страшно было: на обратном пути идешь – уже люди лежат мертвые. У нас было братское захоронение, зимой на саночках возили, летом – на тележках. В конце 1942 года были морозы до 42 градусов, наш дом разбило, и мы остались и босы и голы, что находили на себя, то и одевали. Я помню, у меня был валенок, а на другой ноге бот большой, я его еле таскала, ноги у меня были отморожены. Сейчас вот хожу еле-еле, наверное, потому что отморозила.
Во времена блокады и кошек ели, я сама видела, как обдирали собак. Лично мы питались травой. Хлеб, что нам полагался, 370 граммов, резали квадратиком 2 см на 2 см, и мама их сушила, солью посыпала. Мама была у нас такая экономная, все время соль носила с собой. Бывало, сварим на костре, если что-то принесем в ведре, а потом оставался уголь. Мама на эту сковороду поливала олифу, которую папа приносил с Ижорского завода. Она слышала где-то, что ее едят люди, потому что олифой до войны был 4-й сорт подсолнечного масла. Вот мама, бывало, покапает на сковородку, пожарит эти кусочки, и по несколько кусочков давала нам. Мама нас берегла до поры до времени, пока не умерла. Другие чувствовали запах жареного хлеба, но не просили, потому что знали, что у каждого 150 граммов. Хлеб был цвета асфальта, состоял из целлюлозы, отрубей, то весь рассыпался или наоборот, как глина, возьмешь, а там и смотреть не на что.

2
В районе дома Ленина 44. Валентина Ивановна с подругой. Тосно, 1953 г, стадион

В 1942 году школьников, кто закончил школу, отправляли рыть окопы, протаскивать колючую проволоку, там, где можно было бы проехать, чтобы фашистские машины не смогли пройти. Однажды был налет фашистских самолетов, бомбили Ижорский завод, убило многих детей, кто копал траншеи. Там погибла сестренка Рая. Мама и так чувствовала плохо себя, это стало для нее шоком, и ее отвезли в Ижору в больницу, она там пролежала месяц. Я осталась со своим младшим братом. Я ходила людям за хлебом, а они, кто мог, смотрели за братом. Потом маму привезли из больницы, но она была совсем плохая, двигалась еле-еле.
Наступил 1943 год, кругом блокада, нигде не проехать. 18 января был прорыв блокады на северной стороне. Нам сказали, что как только пойдут товарные вагоны, нас эвакуируют на большую землю. Тут было совсем плохо, мама уже не ходила, брат держался. Многие умерли, но все равно я ходила в магазин для тех, кто был еще жив. Мама лежала, а маленькие дети, настолько умные были все, что вот если родители сказали: «Это нельзя», или «Туда не ходите» – никто никуда не ходил. Брат такой смешной был, он всем бабулькам настроение поднимал. Бывало, как услышат, что бомбят, да еще и зажигательные бомбы, брат бежит и кричит: «Бабушки, бабушки, Гитлер колоши жгет!» В 1943 году мы уже не жили, а существовали.
У нас был комендант нашей улицы, он давал список живых, и в управлении ему давали карточки, которые он разносил. Если кто-то погиб, то никто не говорил, а карточкой пользовались, конечно.
Городу нашему было очень тяжело, потому что здесь был огромный завод. 18 января 1943 года прорыв Блокады был, а особенно с Северной стороны, а уже 27 января 1944 года это уже было полное снятие Блокады, так что мы всю Блокаду прожили. Вывозили нас, когда закончилась Блокада потому, что нам негде было жить. Пришло постановление , что бы всех вывезти.
В июле 1943 года нам велели собираться. В июле так и не приехали, забрали нас в сентябре. Повезли на станцию Усть-Ижора. Мы там пробыли где-то около двое суток, голодные, ели траву, щавель. К вечеру пришел состав, уже груженный людьми с других улиц и городов. Нас погрузили в ужасный товарный вагон, ничего с собой не брали. Мама вообще еле ходила, за меня держалась, и братишка держался за мою юбку. Нас погрузили и состав тронулся. Долго везли, останавливался состав через какое-то время, к нему подходила машина и сгружала умерших, для которых недалеко уже были вырыты могилы. Нас везли до Ладоги. Не кормили, только кипяток пили. Остановки делали по заявке, чтобы трупы убрать. Ни хлеба, ничего. У мамы были всякие травы, корешки насушены, так мы их жевали. Мама у нас траву сушила, потом положим в рот и сосем вместо конфетки. И действительно, кто питался этой травой – выживали люди. Иногда, даже ели сырые, выкапывали корни лопухов, они очень полезные.
На Ладоге стали грузить нас на баржи и буксиры, чтобы через озеро перевезти. Первую баржу загрузили, и вдруг началась бомбежка, эта баржа потонула вместе с людьми, там было около 40 человек. Мы все плакали, просили оставить нас на своей земле. Но офицер сказал: «Приказы не обсуждают!» Вот еще баржа подошла, нас погрузили всех в трюм, чтобы сверху никого не видно было, а этом трюме зерно развозили и оно рассыпано было на полу. Все стали есть с пола, мы и забыли, что нас могут разбомбить. Две женщины умерли, ведь зерно-то немытое было: у них был заворот кишок. Нас выгрузили и отправили в распределительный пункт на санитарную обработку, где всех мыли и одежду меняли. Нас от распределительного пункта повезли по деревням, до Башкирии мы ехали на лошадях. Мы попали под распределение в Башкирскую ССР, в деревню Исаметово. Там стали распределять по домам. Когда привезли, председатель колхоза стал расспрашивать о том, кто что умеет. Дошло дело и до нас, мама плохо себя чувствовала, и я стала рассказывать, что мама все умеет: и жать, и косить. Не знаю почему, но мы были последние у него. Потом он подходит и говорит «Вот видите дом?» – и указал на дом новый, огромный. «Я хочу вас поселить сюда, но только вы не пугайтесь!» Оказалось, этот дом построил лесник, его задрали волки. Жена сошла с ума, у них остался 12-летний мальчик. Их отвезли в другую деревню к родственникам. Председатель нас туда заселил, соседи пришли, принесли кто сметану, кто масло, хлеб, лепешки. Нам натаскали целый дом гостинцев. Председатель дал неделю на отдых, а после на собрании распределил всем работу. В нашем доме осталась козочка, она давала молока 1,5 литра, и мы этим молоком отпивались.
Шла уборка урожая, мама сказала, что косить еще слаба, но жать сможет. Взрослых распределили: кого косить, кого жать, кого солому убирать. А детям было поручено убирать колоски, которые падали на землю. А тем, кто постарше 12 лет, тому вязать снопы. Все с радостью работали, но, конечно, были слабые. Продукты нам выдавали, а потом мама познакомилась с женщиной, которая дала семян: огурцов, свеклы, репки. Там была хорошая земля, жирная – чернозем, и вот мы все раскопали вокруг дома, да как мама насажала все. На следующий год сама заготавливала семена. Там уже жили хорошо. Я уже ходила в школу, мы писали, разговаривать учились, я быстро научилась.
В эвакуации мы жили с сентября 1943 по июнь 1945, как только кончилась война, в июле месяце мы уже вернулись.
Я в 1953 году, приехала один раз в Тосно на танцы. Мы с Верой Корчагиной закончили ремесленное училище, и вот она меня пригласила на танцы. Говорит: «Поехали, у нас там, где церковь сейчас стоит, есть танцевальный зал». А я говорю: «Да ну вашу деревню, не хочу». Но приехала. Мы пошли сначала в «Пятачок», где универмаг – там раньше играли гармошки. Мы вот там поплясали, потом пошли в этот ДК. Я никого не знала, Вера меня познакомила со всеми: «Я ее подруга, вместе работаем».
Ко мне подошел такой симпатичный Переборов Анатолий, пригласил на танец и как вот пригласил, так он больше от меня и не отстал. Проводил меня до поезда. Он работал на Ижорском заводе помощником машиниста на паровозе, который обслуживал Ижорский завод. Ну и мы месяц с ним повстречались, потом он пришел с мамой познакомился и попросил у мамы, что бы она благословила нас. У меня платье одно было, а у него тоже брюки с заплатками, сапоги кожаные и сверху брюки с напуском. Вот мы и сошлись, у меня ничего и у него ничего.

3
Фотография сделана во время траурного митинга в день смерти Сталина . 1953 г, Тосно, в здании старой милиции

Ну, приехали т его родственники, мама стол собрала. Мы пришли в загс и попросили, чтобы нас сразу записали, так как родственники приехали, они там дома ждут нас. Один рубль 50 копеек он заплатил за меня. Нас расписали.
Мы приехали, поужинали, по рюмочке выпили, больше не было. Раньше это «Московская водка» – 2р 87коп. стоила. У него были только мама и брат, жили во времянке, где Ленина 21.
Мы построили свой дом на улице Островского, жила с нами свекровь, она меня очень любила. Родилась у меня дочка в 1954 году, сын – в 1958, но его убили наркоманы, здесь в Тосно. Горя много было и в войну и после нее. У дочки есть сын, мой внук: ему уже 39 лет. У внука два сына: это мои два правнука – одному 11 лет, а другому 8. Я смеюсь: дважды прабабушка, которая поет.
Вы знаете, я уже как 20 лет провожу патриотическое воспитание, потом я еще солистка, автор и исполнитель. Я двадцать лет в культуре работаю, у меня много дипломов, благодарностей, фотографий.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать больше и рассказать Вам. Это можно сделать здесь.

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю