< Все воспоминания

Михина (Хвостова) Клавдия Андреевна

Заставка для - Михина (Хвостова) Клавдия Андреевна

Война началась, когда она жила в Тамбове.

Мы сохраняем устную историюПомочь нам можно здесь. 

 

Я, Михина Клавдия Андреевна, родом из Тамбова, родилась в многодетной семье. Я была самая старшая, семнадцать лет мне было, остальные были меньше меня. Восьмому – 2,5 годика было. Мать рано умерла, она и не узнала, что война началась, и нас оставила восемь человек. Когда войну объявили, мы были в деревне. Первое время – в лесу. У нас ни дедушки не было, ни бабушки, никого не было. Отца не сразу взяли на войну. В августе мне исполнилось восемнадцать лет, тогда отца взяли на фронт.  Мы остались одни, дети меня не слушаются. Отец хотел, чтобы мы учились, чтобы в школу все ходили: «Хоть ты одна ходи в школу!»  Я пошла в школу. Ну, какая школа в таком состоянии? Несколько дней отходила и потом бросила.  Все в Тамбов ездила. Отец на фронте. Когда уезжали на сборы, к нему ездила. Весна началась – нас обокрали. Красть-то тоже особо было нечего – картошку только. Я брала какие-нибудь платки и шла в деревню. Ведро картошки принесу, сварим прямо в мундире, съедим.   Долго от отца не было писем. Мы думали – всё. И потом примерно в феврале, наверное, пришло письмо от него, его ранило, и его отправили в Читу, поездом везли. Перевязки делали, рука была разбита. Теперь мы знали, что он ранен и в Чите находится.

Отец Клавдии Андреевны

1942 год мы всю зиму писали: они на меня жалуются, что я их ругаю, а я на них, что не слушаются. Собрал отец письма – и к начальнику госпиталя: «Комиссуй!» Он сказал: «Как буду комиссовать? Я не имею право, не долечен же!» Не поверили, что могли его взять на фронт от детей. Потом справку прислали из сельсовета, что действительно остались одни дети, и его комиссовали весной.

Помню: выйду в огород, иду, а дети за мной. Глянули – отец приехал! Мы кинулись все на него! Стали жить. Мне отец сказал: «Учиться иди!» Я пошла и ребятишки пошли учиться. А в 1944 году взяли на фронт брата третьего 1926 года рождения. А через две недели меня взяли на фронт. И так мы были три фронтовика. Ребята маленькие были с отцом. В детский дом никого не сдали. Отец сказал, хоть и плохо, а в детдом никого не отдадим. Приходили, говорили нам, чтобы маленьких туда отправили, но не согласился.

Служила я в Прибалтике – полевой армейский склад сорок второй армии. Наверное, или в январе или в феврале 1945 года нашу армию отправили в Румынию. Меня передали в запасную часть, на пересыльный пункт, потому что сорок вторая армия после блокады уже пустая была, там требовались солдаты. И вот нас с запасного полка, меня и одного старшину, двоих взяли.  Пришли когда: «Взвод! Выходите!» Вышли – два шага вперед. «Вышли, у кого высшее образование!» Специалисты бухгалтеры нужны были, но никто не вышел. «Образование у кого среднее!» Я говорю: «Я после десятого класса!» «Выходи вперед!».  Вот меня и этого парня. И помню, мы едем, майор и капитан были, везут на машине. Я говорю: «Товарищ капитан, а где я служить-то буду?» Он улыбнулся, но ничего не сказал: «Когда привезем тогда и узнаешь». Ну чего, девчонка глупая, рассказывать-то нельзя. Он говорит: «Оперативный отдел!» А я подумала – операционный. И говорю: «Я же крови боюсь!» Он говорит: «Крови прямой-то не будешь видеть. В общем, приедем – узнаешь!»

Когда приехали, в основном я была в двадцать второй армии, а потом из двадцать второй армии меня перевели в сорок вторую армию. Там я в секретной части работала при штабе армии. Дослужила до августа 1945 года. 30 августа 1945 года я демобилизовалась.  Домой приехала, семья большая – жить не на что? На что жить в колхозах? Все плохо. И получилась так, что потом свидетельство нашла о рождении, чтобы получить паспорт. Пришла в сельсовет, мне предложили поработать секретарем в сельсовете. А когда я была на войне – была комсоргом. Был у нас такой Аракюнян, он был парторгом, ну, начальником. И мы стали помогать писать письма на Родину. А я девчонкой была, не соображала еще. И как-то стала домой писать пореже. Брат тоже на фронте служил – в Карелии. Писем не пишем. Отец каждый день на почту приходит и спрашивает, нет ли писем? Почтальон пожмет плечами – наверное, все спеклись. Вдруг отца возвращают: «Дядя Андрей, вернитесь!» А там повестка. Заходит к председателю: «Наверное, умерли?» А он: «Нет! Посмотрите дочь какая!» А мы пишем: «Мужайтесь, Победа будет наша». В таком духе! И с этим письмом по колхозам читать.

Муж Клавдии Андреевны

Я пришли к секретарю сельсовета, мне сказали, что на семинары буду ходить, мол, образования хватит.  А вот в Прибалтике нас разбомбили. Это я была в двадцать второй армии. Немцам и нашим все равно где бить – по складам, мостам, железным дорогам.  В Прибалтике все время вредительство было. Ехали как-то на поезде – ближе к Риге уже подъезжали. Видели, как раненых с передовой возят. Мне жутковато было. А один вагон подцепили с вольнонаемными девчонками из Сибири. Везли, чтобы они на железной дороге работали. Мы подцепились и их подцепили с нами рядом. Август месяц, тепло было. Как раз на мой день рождения – пятнадцатого августа. Мы как раз поужинать решили в одиннадцать. Я ремень распоясала, берет повесила, шинель тоже сняла. А в шинели я красноармейскую книжку носила, в гимнастерке выпирало – не удобно. Бросила все на ящики, на боеприпасы. Нас было – Сергей, я и шесть человек охранников. Сергей за мной ухаживал.

И вдруг немец в одиннадцать часов налетает. Эти девчонки прямо в наш вагон спрыгивали, они еще передовую не знали. А рядом недалеко были раненые, военнопленные были наши, угнанное мирное население возвращалось в России и коров некоторые вели.  Сирена завыла, начали наши зенитчики бить. Мы выпрыгнули. А Сергей говорит: «Клава, не уходи никуда. Надо перепрыгивать» А у меня карабин был в вагоне повешен, я про карабин и не вспомнила. Он выскакивает: «Давай в вагон!» Перепрыгнули, хорошо, что мы попали в траншею немецкую. Немец бомбит. Прыгнули в траншею – там меня контузило. С тех пор головой мучаюсь. Упала, землей накрыло. А я без убора головного, без ремня, шинель-то там осталась. В общем, что было – у меня все там осталось. И такой дым в голове – не пойму что. Он меня берет: «Клава, ты живая?» Я говорю: «Жива!» «Ну, слава богу. Давай по траншеи еще ниже!»

  Немец попал в вагон винтовочный, и они начали взрываться. Как дошел взрыв до вагона со сто двадцатью минами! Там осколки-то какие! И мы – давай дальше. Чуть отошли – немец второй раз бомбит. Мы спаслись, а вот эти девчонки как раз попали. Они попали, когда бросали бомбы.     Мы сидим, охранники нашлись. Офицеры с нами должны ехать, но они, видимо, знали, что бомбят, с нами не поехали. Они поехали на попутных машинах – автоколонна у нас была. Офицеры все видели, как у нас горело.

Второй раз мы попали не в траншею, а в землянку бетонную. Там-то прямой наводкой только можно попасть. Потом опять немец прилетел. Мы пошли уже вглубь. Нашли какую-то баню, там приткнулись. Я села, ему в плече уткнулась и уснула. Не пойму ничего, в голове шумит. Стало светать – пошли искать своих. Пришли, нас встречают: «Слава богу, жива, жива! Наверное, ревела!» Я говорю: «Нет, только боялась, что ранят. Думаю, отец раненый, рука не работает. Ребят-то сколько! И я раненая приду девчонка. Думаю, убьют – так ладно». Я говорю: «Только карабин сгорел!» Там шофер был, сказал: «О, боец! Отвечаешь за оружие, как шофер за машину». Ну, они его заругали: «Ты чего девчонку пугаешь!»

 И по этой колонне на их машинах стали передвигаться ближе к передовой. Едем, знаю, что наши летят бомбить, а меня уже колотить начинает. Говорят: «Давай в госпиталь!» Какой там госпиталь! Да мне стыдно было говорить, что я, как чумовая – в голове шум. И никому ничего не сказала. Ну, контузило и все. У нас еще фельдшер такая была, что ей и дела нет.

В 1945 году пришла, проработала там шесть лет, вышла замуж в деревне. В 1951 году вышла замуж. Происшествий было много, ну, я была такая же, как и теперь – боевая, как-то не очень унывала. Помню 9 мая 1945 года. Мы при штабе армии. Тут уже была наша сорок вторая армия, тут наша часть, уже большие были концерты. Рижская дивизия, по-моему. Ох, какие они концерты устраивали, песни пели. В латышском доме вольнонаемной машинисткой у нас была Лида из Ленинграда. Вот она с парнем дружила, он был связистом. Ну, она забеременела, а я пришла девчонкой. Я там не занималась этим делом. Вот мы лежим на одной кровати с ней – железная такая кровать. Что такое, думаем? Часовые вокруг нашего дома – бу-бу-бу, и стрельба. Я вскочила, выхожу. А мне: «Чего вы спите, война кончилась!» Я вбежала: «Скорее, Лида, война ведь закончилась!» А она: «А ну тебя, разбудила!» Ей-то что. Вот в Прибалтике я так и встретила 9 мая. Пришла домой – радости было. Как приехала, сразу пошла в военкомат, там связисты с музыкой встречали. Пришла позвонить, там тетя рядом с сельсоветом. Я позвонила: «Передайте тете Куле, что Клавка из армии приехала, пусть встречает!» Те побежали, сообщили. После меня брат вернулся, тоже живой. Был инвалидом, он жил и умер в Пикалево. И вот меня встречали отец, тетки – радости было много.

После войны хорошего ничего не было. Какая жизнь? Во-первых, налоги брали, потом Хрущев все налоги списал. Стало легче, а то ведь молоко отдай, яйца отдай – вообще был ужас, плохо было. Я пришла – и с чего начинать? Замуж пошла, приданого нет. Какое приданое у меня? Маленько секретарем сельсовета работала. Отдам деньги отцу, поедет в Москву. Мне привез, помню, уже поношенные на рынке купил куртки. Одна, помню, плюшевая, вторая с мехом, вроде как. «Выбирай – на твои деньги куплены. Бери, какая понравится!» А сестра Лида 1925 года рождения – за мной. Вот так и жили. А потом приехали сюда.

Был набор, как и везде. Зашли в деревню. Муж пришел после, он-то был в плену под Сталинградом. У него есть где-то документ, где его взяли в плен. Вспоминал: сидят в траншее с  лейтенантом, таким же мальчишкой. Он глядит и смеется. «Ты чего смеешься?» «А погляди на себя!» А него, когда в плен взяли и стали бомбить, прядь волос в раз поседела. До самой старости прядь так и была седая. Ну, потом они, конечно, все сравнялись волосы. Потом он попал в плен, его спасло, что из их деревни выбирали в помощники полицаев.  В январе или в феврале 1942 года его в плен взяли и в шахту отправили. И до 1945 года он там был. Освободили союзные войска. Его освободили, проверили его хорошо, что отношения не имел к предателям. И оставили в Германии служить. Он там служил до 1949 года. В 1949 году пришел. Отцу не очень-то хотелось отдавать замуж меня – я была помощницей. Как меня Господь еще держит – не знаю. До девяносто двух лет дожила. Правда, здоровье неважное. А сейчас у меня последняя сестра жива, мы остались с ней вдвоем. Она в Тамбове, на одиннадцать лет меня моложе, она последняя, после нее два брата. Но седьмой у матери умер –мальчик, скарлатиной заболел. А восьмой вот недавно умер в Москве.

Клавдия Михайловна и её боевые подруги
1945 год

Так что всего было, насмотрелась за полтора года на фронте – и обстрелы, и бомбежки. Когда я на артскладе служила, каждую пятидневку надо донесение в часть армии доставить. По телефону и обязательно подтверждение на бумаге. А оттуда почту я забирала. Солдаты подвозили на машинах. Ребят не так, а девчонок обязательно подсаживали. И вот один раз едут, это было тоже в Прибалтике, он меня высадил, говорит: «Иди по этой дороге». Я иду. И раз – один выскочил из-за леса и обратно в лес. И куда? Хоть возвращайся. А карабин я с собой не взяла. Надо было обязательно быть с карабином. Мужик зашел, я с места не шелохнулась. Это, может быть, и спасло меня – то, что впереди шла машина. Он побоялся, что, если я заору, то меня и обнаружат. Пришла в часть – на мне лица нет. А я не первый раз туда хожу. Там один капитан. Он говорит: «Ты чего?» Я рассказала ему. Он звонил: «Почему девчонку посылаете, больше не посылайте ее!» Тогда прекратили. Этот капитан хотел меня замуж взять. Он узнал всю мою биографию. Когда бомбили Киев, офицеров посадили всех, а его семья осталась в Киеве. После освобождения Киева никак не мог разыскать ни жену с детьми, ни мать. Он сказал: «Если она в плену, я с ней не сойдусь». И вот он узнал биографию от меня всю: «Давай адрес, я отцу перевод буду посылать!» Я: «Нет, буду учиться!» В общем, не согласилась. Долго он за мной ухаживал. Как же не страшно на войне? Ночью привезут тебя, мы в лесу, я не знаю, вокруг что. Один раз лежу в землянке, спим на вторых нарах. Подходят – меня и еще одного мужчину на выход. Вышла. Еще девчонка была связистка – и ее. «Пришли снаряды – боеприпасы, надо их принимать сразу, потом днем будут вывозить. Идите с Анной, провожайте». Ночь, незнакомый лес, темно, хоть глаз выколи. Он-то, конечно, по этой дороге ходил, а мы – в первый раз. «Ну, что, пойдем!»

Нам сказали пароль. Проводили мы его до большака. И тут он говорит: «Я сам дойду, а вы идите, возвращайтесь!» Вот как вернуться? Там тропинка одна. По лесу идем – темно. Я хоть боюсь, но как-то вида не подаю, а та трясется. Только что-нибудь шелохнет – она уже все. Потом видим, что подходим близко. Часовой нас увидел, кричит: «Кто идет?» А мы: «Свои!» «Пароль, скажи!» Мы сказали. «Ну, проходите!» Вот так и пришли. Было всего.А с донесением раз пришлось в Риге ночевать, город Митава. До этой Митавы двадцать километров от Риги в другую сторону. Я в Ригу приехала уже вечером. Они говорят: «Куда ты пойдешь? Машины не ходят, ты же не знаешь местность!» И стоят регулировщики-солдаты: «Пойдем, я тебе отведу!» В Риге был дом, регулировщики там находились. Пришла и своего земляка там встретила – не с одной деревни, а рядом жили. «Ну, завтра, мы тебя отведем!».  Пошла туда, а оттуда еду – идет артобстрел. Ну, куда я? Стоит или дом, или сарай, вроде, туда надо. Один мне кричит: «Ты чего идешь? Зайди!» Куда? Меня одну бить не будут, а в здание ударит – и меня там нет. Пошла в чисто поле. Подхожу к лесу, а там уже ямка, в ней каска и ложка с вилкой туда положены. Прихожу, мне говорят: «Ты чего шла?» «А что делать? Попадет, так попадет». Как вспомню, все перед глазами.

Фильмы военные я не смотрю. Даже еще девчонкой была, когда пришла с фронта. Не могу смотреть, все помню. Сколько лет прошло, а первое время-то вообще все.  Те девочки, которые шли, их почти всех побило. Наши говорят: «Пойдем, посмотрим, наши вагоны, может, остались». Подходим, а еще один снаряд как рванет. Там одна лежит, у нее из живота вырвано все! А она сама в памяти, орет. Вторую на носилки кладут. А с двух сторон мины еще немец бросает. Они взрывались, ее волной с двух сторон и сдавило. Она все задыхалась. Старший на руки ее возьмет, а она все задыхается. Видит, что уже все, говорит: «Маме не сообщайте. Мама не пускала».

Не могу, слезы градом, как начну вспоминать.

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю