Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – Леонов Николай Степанович, 15 ноября 1937 года рождения, место рождения –город Ленинград.
Мои родители – белорусы, в 1929 году отец приехал сюда, в Ленинград, устроился работать в вагонное депо, а в 1935 году привез мать сюда. На железную дорогу.
Отец – Леонов Степан Леонтьевич, мама – Леонова Мария Лукинична.
В 1941 году сестра еще родилась. А так мы были втроем. Молока не было у матери, и сестра умерла через 4 месяца. Я у родителей один остался.
В 1939 году, еще до войны, мы ездили в Белоруссию, отец катал меня на поросенке, это я помню. Это был 1939- й год.
Когда началась война, помню, мы с мамой ходили по всем магазинам, чтобы купить что-то, но обошли все магазины, пошли домой, ничего нам не удалось купить. Еще не было блокады. Она меня за руку держала, и мы ходили.
Мы жили в Московском районе, раньше он был Фрунзенский, мы жили в трех километрах от Витебского вокзала. Рядом была железная дорога, а с другой стороны –кладбище. Окраина была, мы жили на передовой.
Отец был мобилизован. И работал он тут же, на железной дороге. У нас стояли матросы с оружием на платформах, и он их обслуживал. Военнообязанный был.
В блокаду мы жили все вместе, всей семьей. У нас был свой огород, картошка была, морковь была. Овощи были. Небольшой был огородик, но выручал. Спасал от голода. И еще служил мамин брат. Он нас поддерживал, присылал кое-что. Он военный был. Во время блокады, помню, карточки были. Ходили мы, что–то по ним получали. Январь 1942 года помню. Я лежал на кровати, мама ушла по свои делам. Пришел отец, принес 3 сухаря: «На, сынок, ешь!» Мама пришла – отца уже нет, сухарики лежат у него на груди. При мне отец умер. Мы вместе лежали. Написано в заключении – дистрофия.
И остались мы с мамой вдвоем, это 1942-й год, еще самое тяжелое впереди было. Она пошла на работу. На железную дорогу.
А мама в 2000 году умерла. У нас все в семье такие долгожители. Про себя она не любила рассказывать. Она в себе все держала
В школу я не ходил. Да какая школа, в школе был госпиталь, его бомбили. Мы на бомбежки уже не реагировали никак. Часто что-то взрывается, еще и бегали, смотрели, три пацана у нас были в квартире.
На платформах обстреливали матросов.
У нас была коммунальная квартира. От железной дороги была площадь, выдали отцу. Железнодорожный был дом.
Вы знаете, где СКК? Недалеко от Витебского вокзала. Ну, вот где СКК, там тогда были колхозы. И их бомбили, а мама выходила, собирала картошку, капусту, там бомбят, их не пускают…
Вода у нас была на улице, в колонке, колонку тоже разбило, и мы ходили за водой на передовую, там была колонка, и там еще шла вода. Метров 800 было до передовой.
Я и один за водой ходил, маленький еще, получается, мне было всего 5 лет.
Я ходил, дрова собирал. Игрушками моими были молоток, ножовка и топор. Где дров принести, иногда вагоны разбитые приходили, когда был отец, он приносил. А потом я ходил. Там у нас что-то типа завода было, делали для военных нужд ящики под снаряды. Доски возили туда. А обрезки увозили. Так у меня была сделана тачка. И я с друзьями ходил. Приезжаешь, очередь занимаешь, вывозят мусор, кто набрал себе на тачку, то уезжает, и следующий идет. И так по очереди. Больше десятка ребят было.
А мать работала по 12 часов, сейчас не помню уже, что я поесть готовил. Картошину отварю, носил ей туда, это тоже было рядом все. Это было примерно…, вот матросики стояли, ну сколько, 100 метров от нашего дома. Рельсы были, платформы стояли, пушки иногда маскировали или нет. Ходил я туда, баночку мне сделали. Приходил к ним каждый день, мне наливали обед.
И ходил я до тех пор, пока не пришел один раз после бомбежки. Разбросано все было в разные стороны, у одного ногу собирали. Больше ходить я не стал. Все были в крови…
Пока жив был брат мамы – дядя, он кое-что присылал, шоколад, что-то такое. Что было у него. И были его знакомые и мои знакомые: Коля, дядя Ваня, они вместе собирались, привозили, помогали нам.
В 1943-й году я один был. Мама в больнице лежала. Воспаление легких, даже не воспаление, что-то с легкими у нее было.
За мной присматривали. Сестра отца тоже жила в этой же квартире и за мной присматривала. И мы с ней ходили, капустные листы набирали, и большая бочка стояла, картошки-то где найдешь. В основном овощами питались. И родственники помогали.
Все было ничего. А в день Победы я был почти на том свете: воспаление легких. Я каждую весну ловил рыбу, приносил большую миску рыбы, мать пропускала через мясорубку. Колючка – такая была рыба. Это не ерши, они больше были, а эта
маленькая была, я помногу набирал. Стайка зайдет, я руками ловил и матери приносил.
Я каждый год это делал, а тут простудился, и вот – воспаление легких. Матери сказали, что я уже нежилец. Очнулся я 15 мая, сидит мать около меня, плачет, и в руках булочка у нее. Помню это, так что вот…
Мы что пацаны делали летом. Ходил у нас состав, молоко возили, и вот мы где-то спрячемся, иногда почти на рессорах, ездили туда, ягодки появились, собирали грибы.
Да. Я и сейчас с удовольствием собираю ягоды. Грибы. Есть, не ем, а собирать люблю.
А когда стал побольше, пришел дядя с войны, дал мне ружье. Я занимался охотой.
После войны нужно было учиться. Школа была разбита, там был госпиталь, и ее разбомбили, мы ходили в школу к карбюраторному заводу Это 5 километров каждый день. Через пути переходили, как могли, мост был разбит, потом сделали мост. Вот я ходил туда до 3 – го класса. Потом отремонтировали нашу школу, и я стал ходить туда. В полутора километрах была эта школа.
Учился я в летном училище. В Петербурге.
Но меня выгнали за недисциплинированность и отправили на Север служить. А выгнали за то, что я лежал на травке, а рядом проходил замполит и начал орать на меня. А я говорю: «Чего вы кричите?», а ему не понравилось. Начальник училища говорил: «Извинись перед ним». Я говорю: «Нет, я не виноват ни в чем».
А дальше меня на север отправили, там обслуживали аэродром. Был я радистом. Хрущев помог и разогнал нас
Устроился я на фабрику, демобилизовался и буквально через неделю уже работал. Жить-то надо было. У матери тоже зарплата была маленькая. На меня давали пенсию за отца.
