Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Мы жили с семьей в Жихарево, когда война началась и пришли немцы
Я когда седьмой класс закончила, поступила на работу в вагонное.
Гайки крутили. А чего поступила? Думаю, заработаю. И вот война, у меня родителей не было: папа погиб в Финскую войну, а мама умерла, мне было два года. Я жила с мачехой, у нее было трое детей. Я поступила – и в июне уже начинается война. В мае мы закончили – и война начинается. Нас заставляли дежурить: две девушки и мужчина на случай, если бросят зажигательную бомбу.
Через месяц уже бомбили наше Жихарево, состав из Шлиссельбурга, страшная была картина. От Мги беженцы уже бежали. От Жихарево мы приехали в деревню Выстав и вот ходили на Ладогу, копали окопы для зениток. Самолеты летали, военный командовал нами, когда самолеты – мы в окопы. В конце года всех гражданских эвакуировали, а мне не удалось – у меня паспорта не было на руках.
И было подсобное хозяйство в нашей деревне, где я жила. И там была воинская часть. И пошла я стирать, мне было 17 лет. Я немного постирала, и мне иголка в руку попала. Меня потом взяли и увезли из нашей части в Подгорное. В лесу дорога была такая. И там я лежала, поправилась, но стирать уже не могла.
В начале войны у нас не было машин для артиллерии. На лошадях были все пешком и наравне с мужчинами. Сколько раз было такое: вот все уже, не спасемся! Нет, в какие-то моменты удачно все получилось. И когда уже блокаду с города сняли, нашу часть перебросили на Малую Вишеру, и мы пошли под Лугу. И там я действительно убедилась, что наши воюют, сколько там было немцев! Мясокомбинат, Новгородская область – я видела там столько кладбищ немецких!
А тут уже вижу: и немцев пленных ведут, строем таким. Холодно, 1943-й год, зима была холодная. Некоторые солдаты не выдерживают и хотят на них – у них уже семьи полностью погибли.
Ну тут же охрана, собаки. Так немцы герои были, а тут имели жалкий вид
И потом появились машины, и стало уже легче. А то все пешком, в болоте толкали орудия, ноги мокрые, в сапоги вода льется.
Когда блокаду прорвали, наш полк отправили в Смоленскую область, Калининскую область. Когда ехали – все деревни были сожжены. Баня одна сохранилась, и из нее вышел мальчик Иван, небольшой такой. Взяли его, и у нас он был, как сын полка. Даже потом мне письма писал. В другом месте овощехранилище осталось, а люди в лесу. Землянки были сделаны в два ряда, дети сидят, никто хлеба не просил. Все просили дуранды – нечего было есть. Дуранда – это жмыхи такие. Плитки такие желтые: когда сырые – светлые, когда испечешь – они черные.
Три года сидит мальчик и просит: «Дайте дуранду».
Один раз мы попали в плен. В окружении были. Командир повел, свернул не так. Едем, едем. Вдруг в маскировочных халатах выходят – и на него оружие, а у него карта есть. А у нас же одежда, питание все с нами, мы жили там. Стреляют наши, а немцы оттуда. И вот когда мы прорвались, нас так все жалели, встречали. Думали, что мы больше пережили. Лошадям мешки надели, чтобы не заржали. 12 дней мы так были.
Я принимала участие в прорыве блокады. Уже прорвали блокаду, но Вороново было занято немцами. Ольгино есть под Ленинградом и Лисиной Нос. Наша часть там стояла. Налетел немец – пробомбил, улетел. Немного погодя, слышишь опять: они. Когда летят, какой-то гул у них, так что внутри все поднимается. Но был такой настрой: все равно наши победят.
Как группа соберется на отдыхе: «Ничего, переживем».
Это было в Ленинградской области, деревня Остров, большая в том месте. Мы когда приехали в эту деревню, – домик есть, и поселились. Легли кто как. Уже потом не встанешь, пока не скажут «Подъем!» Сколько молодежи, партизан, родственников приезжали на саночках, у кого есть, конечно, – даже такие случаи были. Все равно думали, когда-то будет конец.
Наши едут: «Как вы тут?» А мы ни голода, ничего не видели. Единственное, что с водой было плохо: нельзя никуда было показаться. Вот такие были случаи, отдельные моменты.
А к концу 1943 года, когда уже сняли блокаду, тут уже воинская жизнь началась, военные были. Я работала в обозно-вещевом складе. Что я делала? Вот подходит сезон, мне надо обмундирование уже летнее получить. Дают мне солдат, и сперва на повозках, а потом машины были, мы едем, все получаем. Старое я сдаю. Зима подходит – опять нужно все менять. Вот такую работу выполняла. Нужно было солдат помыть. Командир дает указание. Мне дают солдат, большую палатку ставят. Но это было очень редко, лето-то ладно – можно помыться
Ставят большие бочки, горит огонь, воду грели. Воду помаленьку дают. Очень тяжелый труд.
Голода мы не видели, потому что первой категории паек – 900 грамм хлеба. Даже когда пошли в наступление, все равно суп был овсяный, каша. Как только перерыв, сразу кормили. Мы даже после войны в 1946-м году жили хуже, чем во время войны.
А если не было боевых действий, бывали моменты, в обороне стояли – дела есть. Вот сержант привозит мне: у солдата подошва отвалилась. Починить – тоже моя обязанность. У меня были три человека, два сапожника были, портной был, из Ленинграда все. И я ими командовала. Киргизы сапожники были. Такой был киргиз – я его запомнила – все советовал, что-нибудь. Я все к нему за каждый советом обращалась, или что оторвут или сожгут что-нибудь. Подремонтировать тоже была моя обязанность
Армия многонациональная была. из Алма-Аты были, из Ташкента, из Краснодара, татар было много. Разногласий не было
Хорошо, что называли все: «Сестренка, сестренка!» А постарше кто был: «Дочка!» – называли. «Тебе бы маму, дочка!»
Но иногда были случаи, пока мы были вольнонаемными. И слышим, что у нас потолок в бане затрещал и стал сыпаться. Мы туда. Дверь открыли, я залезаю, а там солдат прячется за трубу. Что его заставило, не знаю?
Еще был случай. Артистка из Ленинграда, красавица, фамилию не знаю. Тоже ее арестовали быстро. Она из Ленинграда была. Такая красивая была.
Почему? Нам же этого не скажут. А это видели сами своими глазами.
Иногда освободим, въезжаем, например, как раз в Финляндию въехали – больше там хутора были: там домик, там домик. Видно, что закуски, бутылки, много видела гармошек губных.
Когда въехали в Новгородскую область, командир дает указание, чтобы накормить. Нас послали. Из Жихарева Роза Павловна такая была, и из Путилово была Пелагея Михайловна, она у нас была как командир. Нам приказали найти воды. И воды не найти: то колодцы все отравлены немцами – у них ботинки с подковами, видно, что ходили, снег черный. Где воды взять? И трудно было.
Ну, трудно молодой девушке среди мужчин быть.
Даже когда в поезде ехали, когда сняли нашу часть. Ну, мужчинам как-то проще: отвернулся, а мне-то! И любовь была, и доча есть. 71 год ей сейчас.
Все таки я благодарна тем, какие были люди добрые солдаты. Молодые все: «Сестренка!» Так войну до 1944 года прошла. В конце 1944 года, скажу, почему у меня получилось выехать. Непосредственный мой начальник, после того как иголка попала мне в руку, уже оградил меня от всего. Я уже не стала на пост ходить. Он хотел меня отправить в Лодейное Поле, а у меня тетя в Алтайском крае, а у нее дети погибли в войну. Сестра моя в штабе была писарем, и ее убило. Кто на пол лег, уцелели, а она встала за дверь, и ее убило. И вот поэтому я поехала в Алтайский край – потом мне будет не съездить. Говорила тетя: «Если бросите, мне некуда деваться!» А так бы я не попала туда.
Я уехала туда, но я была недолго. В 1945 году вернулись, дом уцелел, я недолго жила в нем. А сам поселок сильно разрушен. А деревня наша была целая, в 1 км от поселка была, все дома были целы, а тот дом родительский был в центре – сразу был разрушен. Люди в основном местные возвращались.
Остались некоторые, кто уехал, кто в Сибири остались, кто не смог выехать. Моей крестной муж остался там. Когда после войны мы жили в Жихарево, у нас было много наших пленных. Они в палатках жили. Было много: кого оправдывали, кого нет – знали, что был в плену.
Жихарево быстро стали восстанавливать. Я работала на поперечной. Косяки дверные к окнам – тяжелая работа. Мастер скажет: «Возьмите подсобника!» «Нет, меньше получим!» А давали талоны и на материал. И так прожили. Потом муж нашелся. Построили хороший дом, дети пошли. Тут была уже хорошая жизнь, но в 2012 году постигло несчастье: дом сгорел. Подожгли нас, и мы чудом уцелели. Пришлось поменять снова место жительства. А сейчас проживаю в Приладожском. И вот купили квартиру здесь, дети у меня хорошие, внуки хорошие, и 12 правнуков и 6 внуков, три дочери. Сейчас уже никого не осталось, с кем воевали.
В Жихарево Тамара Ефимова такая жила, пока я там была, она была живая. Она даже в совете ветеранов работала. Роза Павловна – та умерла. Майор Попов приехал – он был командиром 2-го дивизиона. А Валя была телефонисткой. А так из нашей части никого больше, вот только Тамара не знаю, жива или нет.
И главное совпадение: когда мы вернулись сюда после войны, где сейчас Старая Мельница, в Жихарево, рядом с один километр и получился, моим соседом стал майор Попов. Он из нашей части. Валя еще из деревни Городище. Она была телефонисткой из другой части. И я иду на рынке, слышу, меня называют: «Люся!» Смотрю: они. Купили дом. Вот мы все время здесь жили, в этой деревне. Но они очень рано умерли, сперва она. У них было трое детей. Дочь была, сыновья – тоже рано умерли. У нас было 18 участников войны, как война закончилась. Инвалиды были. А сейчас я одна осталась.
