Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Меня зовут Александр Михайлович, я с 1937 года рождения.
Мой отец – Кустов Михаил Семенович , мать- Кустова Полина Ивановна. Они с 1937 года жили на улице Марата, дом 25, напротив музея Арктики и Антарктики, в коммунальной квартире № 5 . Был у меня родной брат Сергей, но он погиб давно. Он младше меня был на десять лет. Отец наш был тихим человеком. Работал на фабрике игрушек, наверное, рабочим. У него был младший брат Павел Семенович и сестра Надежда. Павел женился на женщине, которая была старше его. Хорошая была женщина такая. И у них было двое детей. Они жили отдельно. Прекрасно жили, женщина была изумительная. Тетка Надя была замужем. Муж у нее офицером был . Интересно, как они получили квартиру.
Помню, это было до войны еще. Немка одна жила здесь в Невском районе. Квартира у нее была шикарная такая, и ей дали 24 часа, чтобы она покинула помещение. И тетя Надя с семьей заняли эту квартиру. Когда немку выгнали, там вся обстановка – все сохранилось. Муж тети Нади служил где-то в милиции , чином был каким- то высоким, в Арсенале на финской границе служил.
Мои первые впечатления до войны еще: однажды пошел гулять, сел, и пальто всё в краске было. Отец потом оттирал.
Как война началась, помню. Отец ходил в баню , а потом все засобирались, и он сразу после бани пошел в военкомат. Сколько в нашей коммунальной квартире мужчин было? Мой отец, у соседа еще двое мужчин , там еще двое -шесть человек. Из них только двое вернулись, среди них – мой отец. Фотографии их у меня где-то были, сейчас не осталось уже.
У каждой семьи было по комнате. Когда война началась, никого не осталось в нашей большой квартире, весь дом опустел. Из военкомата мужчин сразу забрали. Домой уже не пришли. Так там и остались. С вещами собрались. Ну, думать надо было, как выживать. Мама как все, все были на одинаковом положении, чего плакать.
У нас сначала запасы были. Потом обстрелы начались. Бомбежки мы не боялись. Что там, либо живы, либо закапывали.
Мама работала на «Арсенале». Она, вроде, курьером была. Она проверяла по домам, кто больные, проверяла живые или не живые. По квартирам ходила, обходы делала. У нее был пропуск, она всюду свободно ходила. Ей давали заявку: найти такую-то, и она шла. А отец служил здесь. Был кирпичный завод в Купчино. Там стояла его зенитная батарея.
Мы жили в комнате на первом этаже. А комната эта была всего10 метров. Тепло, там печка была. Еду приносили, у кого что было. А у нас на кухне была плита дровяная, и там на ней все готовилось. И ей же отапливались, очень было тепло. А потом голод наступил. Клей ели даже, все ели , что было. Запас клея был какой-то, в столе лежал. Тетя Маня у нас была такая, она сапоги делала, и ,видимо, оттуда запасы оставались. Отец иногда привозил хлеба поесть. В Купчино, на кирпичном заводе , батарея его стояла. Он зенитчиком был. По немецким танкам били. Как придет усталый, я ему тащу сразу тазик воды , все белье ему мама выстирает. Потом он опять уходил. Приносил нам в основном хлеб, крупу иногда. Пшено такое было в сальной бумаге. Это мы еще здесь жили на Марата. Ну, где-то кто-то работал, где как. Где- то что- то меняли.
Отапливали коммуналку нашу нормально , тепло было, и на первом этаже было тепло.. Ну так и жили. А уже потом стало полегче, карточки стали выдавать
Я все время дома был, во двор почти не выходил , а там, кстати, тетя Катя и дядя Ваня. У них было две дочки . Старшая – ровесница моя была. Так вот, ее брата съели. Украли и съели. А он всего на год старше меня был. Сказали, что съели. Садик тогда был около дома, он гулял, а потом пропал. Дом у нас небольшой, квартир мало было.
Ну а потом стало проще, интереснее. Отец уже ушел дальше воевать, наши наступать стали, мы остались одни. Ну а потом мы переехали к тете Груше, сестре отца, на улицу Дзержинского. И там уже легче стало вместе жить.
А у тети Груши тоже были сын и дочка. Они жили на седьмом этаже , там было просторно , вот там мы все и жили. Переехали мы к ним, потому что на нашем первом этаже крысы стали бегать. Так страшно было!
У меня друг был. Мать, когда уходила, давала палку ему, и он их гонял, они же прыгали на людей, отъедали и нос, и глаза. Страшно было, такие лошади они были! А когда туда переехали, там уже поспокойнее стало. Все – таки седьмой этаж. Греться надо было, так дровами печку топили. На две комната была одна круглая такая печка.
Есть хотелось всегда. Мать заставляла, что то делали, ходили. Там нас было : тетя Груша, сын, дочка у нее были, я был, и мать-все, больше никого. А квартира была огромная , свободна было. Мать потом эвакуировали от работы, от завода Семерки.
Дорогу плохо помню. Поехали какой -то дорогой, немцы там все разбомбили. Теплушка была. Мы приехали в Ташкент. Где – то месяц перебивались сначала, пока документы оформили. В школе глухонемых дали маме комнату, и мы жили там с ней нормально. Она работала у глухонемых. Там лошадь была, и мама возила продукты. Это была Республиканская школа глухонемых . Мы там с обслугой жили, они были говорящим. Вот с ними и общались. Там, кстати, американцы помогали одеждой . Пальто мне дали американское. Мы местных не касались, отдельно жили. Только вот с персоналом школы общались. Уехали
из Ташкента мы в 1945 году. В апреле приехали в Ленинград и Победу встретили уже в Ленинграде. Народ стал приезжать, все радовались. Помню, в тот день мать чай сладкий сделала, хлеба достала. А на улице народ гулял, но не особо. Салют был, но мы не ходили. Туда не пускали .Мама не пошла -некогда было, надо было обустраиваться
Соседний дом был весь обстрелян снарядами. В наш дом тоже упала бомба, но она не взорвалась. Ушла под дом. Соседний дом на Кузнечной улице – тот разбомбили. Немцы потом восстанавливали этот дом.
Вернулись мы в свою квартиру. Еще война шла. Окон не было.
Соседка наша, тетя Нюра, всю войну от и до там прожила. Приехали, крысы бегают по дому , а туалета не было- все отмывать надо было. Вот этим первые недели и занимались, более- менее навели порядок, тепло стало.
В живых из дома остались: дядя Ваня , его жена тетя Катя , потом семья Павловых осталась. Тетя Нюра со Светой тоже остались. Тетя Валя осталась, и дядя Вася потом пришел с фронта. А у тети Груши уже сын подрос. Она в санатории работала. Как –то еду там добывала всем. Ну, так и жили. А в сентябре уже пришел отец с фронта.
Отец сначала работал телефонистом, а потом его взяли на кухню. Зоухов такой был Александр. Он немецкий знал немного, когда пленных привозили , он допрашивал, а отец работал там у них на кухне. И кормил там всех. Знал, кому побольше каши, кому с маслом, кто поменьше ест. А потом отец и мать устроились на работу, мать на дому шила, а отец кочегаром пошел работать. Вот еще случай из жизни моей семьи. Брат отца Павел, когда война началась, пошел на фронт добровольцем. Когда блокада началась, мина рядом с ним упала. Все, кто вокруг были, погибли, а у него только дырка в шинели. Потом он попал в разведчики. Однажды дядя пошел за «языком». Сторожил немцев трое суток, пока один немец не вышел. Он его схватил, на себе притащил, привез в штаб и говорит: «Вот вам пленный!».
А в штабе полковник и его ординарец. И вот полковнику орден и ординарцу орден, а моему дяде Павлу – ничего. Тогда он табуретку берет и по голове полковника.
А он чего, молодой был! Ну, его сначала расстрелять хотели, но потом, учитывая ситуацию, заменили на 10 лет в Северодвинск. На завод послали. И он стал там работать. Потом женился, двое сыновей родилось у него.
Я в школу пошел только в 1946 году. Школа наша -№206. На Фонтанке, д. 62. Там еще Аркадий Райкин учился. Преподаватель литературы Виталий Иванович у нас преподавал, так вот он и Райкина учил. Виталий Иванович тоже всю блокаду в Ленинграде пробыл. Он вообще много чего интересного знал. Он, например, нам греческие пьесы пересказывал, а у нас этого вообще в программе не было. Еще была учительница рисования в школе. Она нас знакомила с художественными образцами.
До войны это была очень богатая школа. Там были огромные залы: кабинет физики , химии, столовая огромная, там бассейн был до революции. А потом ее перестроили. Актовый зал был огромный, его освещало 250 лампочек , окнами на Фонтанку выходил зал этот.
До 3-го класса я учился хорошо. Потом стало в 4- ом труднее, а потом я год болел, в школу не ходил. Ветрянка у меня была 6 месяцев.
Преподаватель истории у нас в школе был хороший – Яков Самойлович. Физика, химия была у нас. Преподаватель физики была у нас такая хорошая , с 5 по 9 класс физику преподавала. А потом, когда я школу закончил, поступил в техникум. Техникум закончил, и стал работать. Почтовый ящик такой был- 163 ИФА (институт физической аппаратуры).
Так вот, там я Игоря Курчатова три раза видел, он приезжал к нам. Небольшого роста, с бородой .Что интересно, у него охрана была, такие все небольшого роста. Так они вставали, одни так, другой так , а он там ходил и смотрел. Но к нему нельзя было даже близко подходить . Надо было работать и не обращать внимания.
Я лаборантом был. Убирал. Трансформаторы мотал. Все немецкое было. Трофейное Но там я попал под облучение, три года всего отработал. То ли защита плохая была. То ли что, не знаю. Мы консервные банки облучали. Нужно было, чтобы они не портились, и их есть можно было.
Потом в Москву попал. Лодки, корабли делали. Потом в Лодейное Поле переехали. Там лодка была дизельная, и мы там ее испытывали. На Ладоге холодно. Там утопленники, как тонули, так и стояли в воде, потому что вода очень холодная. Там девочки 18 лет минерами были. Много их там похоронено. Больше 1000 человек. Линия фронта там была.
