< Все воспоминания

Константинова (Белова) Валентина Константиновна

Заставка для - Константинова (Белова) Валентина Константиновна

Война началась, когда она жила в Ленинграде.

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

Я – Константинова Валентина Константиновна, жительница Волхова с 1954 года.

Родилась я в 1928 году в Ленинграде. И там практически до войны и жила с переездами. Мама у меня трикотажница, была большевичкой, а папа – больше коммунистом. Папа – военный моряк, офицер, всю жизнь на флоте. Жили мы в Ленинграде на Крестовском острове. Как-то внука попросила: «Повози меня по старым местам». Ну, мы подошли к моему дому, а там забор большой, видеонаблюдение. «Вам что?» – «Да пришла к себе домой!» Обошла немного, а потом сказали: «Не ходите!» И не попасть. Посмотрела – и вокруг всю перегорожено. Все откупили почти. И к школе было не подойти, и к дому престарелых. Через дорогу мы бегали во двор. Тоже всю частное теперь.

Константинова В.К., 10 лет, 1938 год
Константинова В.К., 10 лет, 1938 год

Была у нас квартира деда. Дед у меня печатником был. Читать я научилась, наверное, с 6–7   лет, в 7 в школу пошла. Бабушка работала на фабрике «Красное Знамя», там же – мама и тетя. И так жили с бабушкой, мамой и тетей. Отца почти не видели, он все плавал на корабле. Политработник был и всю жизнь плавал на кораблях. И в школах шло обучение моряков. До пяти лет я жила в Ленинграде. Квартира в бывшем доме деревянном. Был хозяин. Ему оставили квартиру до революции, по квартире его дочерям с семьями, и нам выделили. Квартира пятикомнатная. Из них четыре были наши, и одна комната, где жила соседка. Мы жили: бабушка, дедушка, мама, тетя с мужем. Папа приходил с моря. Из детей – я и одна довоенная сестра, 1938 года рождения. А вторая после войны, в 1945 году родилась. И у тети был один сын маленький, в 8 месяцев умер. И второй был сын. Он и сейчас живой, на 8 лет старше меня.

Жизнь в целом была хорошая. Мама активная. На фабрике работала, и бабушка до этого работала. Она была работницей, ходила в красном платке на демонстрации. Если я не ошибаюсь, Ленина хоронила даже. А мама – к Сталину на совещания как жена моряка Военно-морского флота.

Кстати, до войны мне было пять лет, мы с мамой уезжали. Поселок за Полярным Кругом, там я прожила 2,5 года. Только на лето меня забирала бабушка или тетя в Ленинград, а сама оставалась там. Мама пела неплохо. Любили мы старых певиц – Зыкину, Шульженко, Русланову. Все старые, и я так подпевала, больше любила затяжные песни, подмосковные песни, рабочие.

По радио передавали. Песенники были, иногда в календаре были песни. Мама немного пела. Один дядька на гитаре играл, еще один дядька – на балалайке. И все собирались, и знали, что Гороховы гуляли.

У нас шикарного не было, достатка я не представляю, потому что никаких у нас подсобных хозяйств не было. Мы жили в городе. Палисадник у дома. Там кустики малины, крыжовник. И мы, ребята, вот это ели. Оттуда мы питались немного ягодами. Работали и все получали зарплаты, можно было жить. Я знаю, бабушка пироги пекла и потом учила нас. Мама работала все время, получала неплохо. Все время вела политическую работу в организации. Тетя была более домашняя. Тоже работала, но больше по дому помогала. Я родилась, немного погодя взяли няню. Кстати, бабушка у меня из Рязанской области. Деревенская, безродная приехала и за деда замуж вышла и стала пожизненно ленинградкой. С питанием нормально было. Не представляю, чтобы мы до войны испытывали голод, как-то все было. Изысков не было. Обычные рабочий и служащий –  мы так числились. Мама потом переходила на более партийную работу или организаторскую. А дед был всю жизнь на печатном дворе. Он умер 10 января 1941 года – не выдержал первого голода. Он любил всегда покушать. Я помню, он идет на работу, бабушка его провожает: миску щей, чай. Это он так, зарядиться. Было начало блокады 8 сентября, и закрыли нас.

Мать Константиновой В.К. Анна Федоровна. 1936 год
Мать Константиновой В.К. Анна Федоровна. 1936 год

Как узнали, что война началась? Мы каждое лето с бабушкой уезжали. Бабушка уже вроде была на пенсии, в 62 года умерла. Ездили мы на дачу, а родители приезжали к нам по воскресеньям. Обычно снимали дом, комнату у хозяина и там жили. И вот мы с друзьями родителей, мы две семьи жили. И вот мы все лето на даче.

Я – 1928 года, в 1941 году – война. Мне исполнилось в июле 12 лет, и мы были на даче. Вдруг слышим шум. Не помню точно, но были самолеты. И вдруг сообщение: «Собирайтесь домой!» Нас забрала машина, и мы кое-как до Ленинграда добирались, бомбежки уже были.

В 1942 году мы эвакуировались в июле.

Сначала вроде ничего было. Но очень быстро все потерялись. Дядя у меня белобилетник, его в армию не брали. Он работал. Отец, не помню, был на корабле, потом на Северный флот отправили,

В Ленинграде объявили блокаду. Тут же скоро по осени Бадаевские склады горели. А дядя у меня работал в колхозе в ЖКО, мастером был. Сразу стало плохо, посадили на паек. Мама рабочая, тетя рабочая, у дедушки рабочая группа. Нас трое детей: сестра, я и брат двоюродный, и бабушка была, мы на иждивенческой карточке. Пока было ничего, более-менее. А потом стало хуже. Осенью бегали на Каменный остров: лебеду собирали, желуди, щавель. Мама делала лепешки. Послали с лошадью к Бадаевским складам, получать для лошади, что осталось полугорелое. И дядя привез горелой соли нам мешок. Лошади не стали есть , а мы все это мешали с одуванчиками, с лебедой. Все ели. Но моя семья не ела ни кошек, ни собак, ни людей. У нас были два кота и собака. Собака умерла, а котов соседи съели – еды не хватало.

В первую зиму войны после января в феврале ходила в школу еще по осени, раза три ходила. Потом сказали, что дома на Крестовском будут снимать, чтобы меньше пожаров и людей меньше гибло, нас перевезли в центр, в район Смольного. Может, кто знает Мальцевский рынок был раньше около Московского вокзала на Лиговке. Он сейчас на Некрасова. Нас туда перевезли и дали квартиру, и там мы жили перед эвакуацией, я училась в 156-й школе на Суворовском. Я пошла в 6-й класс, потом не стала ходить, зиму уже ходила, после переезда походила, и уже закрыли школу.

Бомбежки – не то слово. Все время наверху что-то летало, на крышу падало. Кто побольше, мусор собирали снизу. Кому по 12–13 лет, во дворе осколки подбирали, а постарше на крышу забирались, зажигалки сбрасывали ночью. Мы еще глупые и думаем: что-то интересное, самолет-то летит, прожектора светят и жутко, и даже мороз сейчас по коже. Если объявляли тревогу воздушную и прислушивались, как гудели немецкие самолеты. Потом наши подлетали, и начинался бой. Это страшно красочное зрелище, но было очень страшно. Потом силами жильцов мы во дворе вырыли траншею и накидали кто чего, топили дровами и бегали туда, прятались от бомбежки. У нас семья была хорошая. Муж с женой и ребенок был. И они как-то быстро исчезли, их, видимо, забрали.

Отец Константиновой В.К. Константин Константинов 1977 год
Отец Константиновой В.К. Константин Константинов 1977 год

Все, что передавали: сирена загудит – надо прятаться. Левитан сейчас заговорит – и слушали, наступают или нет, есть надежда или нет. И начинает стучать в микрофон – и все стояли, голову задрав, что скажут, на каком фронте наступают.

Зиму мы пережили. Стали работать, стало не хватать 125 грамм хлеба, причем больше ничего, перед Новым годом и после – 250 грамм рабочим. И маме еще удавалось бульона какого-то взять на работе, бабушка разбавляла травой или чем, и вот хлебали.

По вкусу хлеб черный был и липкий или сыпался, еще из пережаренного зерна. Крошился. Вот такой кусочек хлеба 125 грамм, а 250 грамм – рабочим. Его уже на раз не хватало. И стали голодать. Потом мама нас устроила. Открылся цех при фабрике, и мама с бабушкой работать, устроились надомницами. А кстати, бабушка, она умела все: готовить, вязать, отремонтировать что-то. Я научилась вязать от бабушки, от тети – заплатки ставить, шить научилась от мамы. Взяли нас вязальщицами, и мы вязали на фронт солдатам шапки и безрукавки под форму. И нам дали по рабочей карточке. Мы сидели холодные, голодные, тощие уже стали все. Мне все говорили: дистрофия второй степени. Сидели, буржуйка грела, и вязали. Дедушка у нас ходил на работу, сколько мог, а потом быстро умер 10 января. Хоронили его на Серафимовском кладбище, везли его на санках. А осенью, и потом зимой даже, в магазин бегали, очередь занимали. Стояли за хлебом. Я займу очередь и стою. Потом мама или тетя приходят и бабушка с кем и берут. Нас было восемь человек, и восемь карточек, пока нам отрежут. И всегда ругались: «Берут на весь дом, на всех знакомых!» А потом сказали: «На деда же квартира – Горохов. Гороховская семья цельная. Эти все на одну семью берут!» И продавцы были постоянные и знали, что нам вешали не по 125 грамм, а на 8 человек. А как вешали? Положат кусочек – и не хватает. И вот добавляют. И до крошки все смотрели и наблюдали, как бы не обвесили. Хватало терпения, вдруг кому что-то не достанется. У нас в этом отношении  тяжело, и так хотелось есть, но мы прожили, ни кусочка не утащив ни от мамы, ни от бабушки. Ждали, когда нам дадут. Бабушка с тетей распределяли: «В первую очередь маме и дяде. Они с работы, потом вас накормим!» Сначала-то мы жили плохо, а потом с февраля я начала работать, и так мы дотянули. Хлеба на 100 грамм прибавили, и мама нас устроила, и у меня бумаги есть, что принята на работу в феврале, уволена в июне, перед эвакуацией.

Вывезли вроде в конце июня 1942 года от дома на машине.

Машина была от предприятия, где родители работали, наверное, от фабрики.

Нас было шесть человек: бабушка, мама, тетя и трое детей. У нас было семь узлов: деда все вещи, потому что менять нужно было. Жить придется на эти вещи. Чемоданы, тюки, постельное, подушки – что могли, брали. И привезли нас на край Ладожского озера в Кабону. Из Ленинграда до Кабоны мы шли на барже, а потом по Ладожскому с Кабоны дальше на Вологду. Восточной стороной на барже везли.

Стреляли.

И около нас плавали битые баржи, и вещи людей плавали. Шел дождь проливной. Потом немного затихло. Под дождь летать плохо. Сидели все мокрые, и холодно было. Только думали: «Живой плывет или нет?» Бывало, живые были, затаскивали сразу на баржу, потом – на берег, там стояли теплушки. Сразу же нас на телеге подвезли и сразу погрузили в теплушки, солдатские такие. И мы поехали, куда не помню – в Сибирь или на Урал. А потом оказалось, что куда мы ехали, это место было занято. Ехали месяц почти. Стояли, пропускали эшелоны на фронт. Или на станции или где-то по дороге останавливали. Кидали чего-нибудь, корочку какую-нибудь, еще чего-нибудь давали. А нам дали сразу в дорогу, не помню, где паек, и мы потом приехали, и месяц потом было, помню, 600 грамм хлеба на человека. Сначала все доедали, потом уже не могли. И месяц мы в теплушке. Мама была старостой вагона, командовала, за водой бегала, и я рядом. Другой раз отстанет от эшелона. То один вперед, а она на другом поезде. И надо караулить, какой номер пошел эшелона. А шли все сибирские.

Константинова В.К., с дедушкой Гороховым Федором Петровичем и бабушкой Марией Ивановной. 1933 год
Константинова В.К., с дедушкой Гороховым Федором Петровичем и бабушкой Марией Ивановной. 1933 год

Привезли нас в Кировскую область, в город Сталинск. Теперь вроде он Советск, или я уже сейчас не помню, но в то время был город Сталинск. Оттуда встречали нас из деревень люди с подводами и распределяли нас по деревням, по семьям. И с нами ехал организатор, побольше знала направление. Подогнали подводу и говорят: «Вот эта семья очень хорошая!» – «Сколько у вас человек?» – «Шесть!» – «Их тоже пять, шесть, но семья душевная, примет вас!» Нагрузили мы телегу, и нас, кто не мог идти, везли за 30 км от Сталинска в деревню, Костенкова называлась, район не помню, Сталинский, наверное, Кемеровская область. Там прожили 2,5 года. Приехали, а там уже были ленинградцы. Семьи познакомились, и с одной семьей подружились, ехали потом обратно вместе. И дружили до тех пор, пока родные были живы у меня. В эвакуации приехали, и я училась в шестом, заканчивала шестой и седьмой класс закончила, больше не было. Пошла в 8-й класс. В Сталинск мама уехала работать при исполкоме сельском руководителем, по партийной линии работала. И там знакомый был, и перевели ее работать в Сталинск в железнодорожное хозяйство. Казармы есть у станции. Дали там комнату, и меня взяла в 8-й класс ходить в школу.

Отец приехал в Ленинград и сообщил. Мы писали письма дяде. Иногда письмо пропадало. А папа приехал и сделал нам вызов. В конце 1944 года домой вернулись.

Мы знали, что блокаду прорвали. Уже встречали, объявляли везде. И вот поэтому дали нам вызов. Кто сам ехал, кто по вызову – кто дожил.

Вернулись в родной город. Дом целый был.

В большом городе разрушения были не так заметны. Окраины, конечно, были разрушены. Там у нас была церковь рядом, не православная. Она была разрушена. Дома были разрушены. Но наш дом стоял, квартира стояла, пятиэтажка была около Таврического сада. Через дорогу мы бегали гулять туда. Там я закончила седьмой класс  и в 8-й пошла. Месяца два походила в третью смену. Я не могла по ночам ходить. Мама не всегда меня встречала. И я вернулась. А там была знакомая, она была ветеринарный врач, и она меня устроила в районную школу на курсы фельдшеров. И я их закончила. Потом пошла поступать в медицинский и завалила физику. Все задачи знала, и в школе знала, и по геометрии тоже. А как переливается с одного в другое или про электричество не знала. Техники не знала. Биологию любила, зоологию любила. И так я прошла по ветеринарии и животных лечила. И после она меня взяла к себе в институт. И пошла в ветеринарный институт, а в школе 8-й класс три раза заканчивала. Отца перевели в Либао, там я закончила 8-й класс, в Латвии это. Он был там замполитом школы морской. Мама работала, а я училась. Его потом перевели в Сталинск на Балтийский флот, и мама уехала с младшими. А я осталась доучиваться. Оставили меня с соседями. И 9-й класс я приехала в Ленинград и там училась.

Закончила я школу в 1948 году и поступила в институт. Пять лет училась. В 1953 году закончила, Сталин умер в марте. Отец сообщил мне утром рано. Он уже был на пенсии. Я дома. Мы так плакали. И потом уже стала учиться в институте.

В 1953 году закончила и уехала на Дальний Восток. Отец служил на Тихом океане и соблазнил, что там красиво. И я собралась туда. Еще один парень, с кем училась, так мама ему поручила опекать меня. И вот поехали. 9 дней шел поезд до Дальнего Востока, в Приморский край. Приехала во Владивосток. Там меня – на рисовый совхоз. Посмотрела, как рис растет, как его поливают с поливных карт – как у нас клюквенные на болотах орошают, так каскадами. Мы там подсунемся и рыбу ловили. Там была 1,5 года и там мужа нашла. И летом оказалась в положении. И маме пишу: «Мы приезжаем!» А я уже работать не так стала. И я уехала, нужно было 2 года отработать, а я вернулась через 1,5 года. Мы приехали в Ленинград, и меня встретила знакомая и сказала: «Пойдем в управление ветеринарной службы». Меня направили в Москву. Я получила диплом свободный ввиду беременности и через сельское управление получила направление в Волхов, в городскую ветлечебницу. Там 4 года проработала в Волхове, и потом муж получил комнату. Жили на частной квартире 3 года. На Комсомольской комнату получили. А соседи были врачи и секретарь комсомольской организации нашего города, Савина такая была. И вот она меня переманила в лабораторию, и я 10 лет работала на санэпидстанции. У нас микробиология, как у медиков. Мы ходили в морг, в больницу ходили. Практика была разная. Через 10 лет там стали меняться хозяева, и меня отпустили совмещать врачом. Потом там было трудно. Я прижилась, и близко ходить. И тут 39 лет отработала.

Как узнали, что война закончилась?

Ночью или под утро сообщили по радио. А я была с отцом в Ленинграде. Училась больше в Ленинграде, а мама с папой ездили под Ленинград. На лето была в Лебяжьем. Вот не помню, где я была. Май-то – школьные дни, значит, я была в Ленинграде.

Много людей, все кричат: «Ура!» Кругом все плачут, остальные ищут своих. Все в напряжении, но смутно помнится. Память была уже никакая после блокады. Или мы в Латвии встретили, где тоже шумно, весело. Смотрю иногда по телевизору и думаю: а может, наш кусочек покажут, празднично так было и очень тяжело. Карточки были после войны долго, вроде даже в Волхове были. По-моему, до конца 1950-х годов.

Я одно знаю, что я много лет, даже в 50-х годах хотела есть – до обеда, после, утром, вечером. Уйдешь куда-то – и есть хочется.

На работе посылали нас на уборки. Но чтобы что-то взять – нельзя. Прихватишь морковину в кармане и больше ничего, или там пожуешь чего-нибудь. На Труфанова были поля засеянные, столько много потаскано всего, и с работы посылали.

Константинова В.К.
Константинова В.К.

Работала все время, дома мало занималась с детьми, нужно было зарабатывать. И не было еще дороги, а дочку устроила в городской садик на Второй Волхов, и мне говорили, а через болото надо: «Угробит эту девку», – носила и зимой, не было колясок и санок. Заверну с Комсомольской – был автобус, а потом несла на руках и в снег, и в жару. Так вот и носила, и силы и сейчас нет в руках. Потом пришлось в круглосуточный садик отдавать. На лето к бабушке отправляла. Нужно было работать. За пять дней до родов поехала к маме в Ленинград, потому что я работала, у меня 7 месяцев было, и тут родила. И не было декрета, нужно работать через полгода. Мне пришлось работать. За пять дней до родов делали прививки скоту. Помню эту дорогу.

Надо было по разобранному деревянному мост ходить до Второго Волхова. Пешком надо было идти.

Автобус до моста, а потом пешком, и катер был.

Так нужно было до катера дойти, и шли по мосту. Как не свалились – не знаю. И таких случаев не было трагических. Видимо, организованные все были люди. Как тут на работу опоздаешь: мост не мост – нужно быть вовремя.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам  узнать и сохранить   истории   жизни. Помочь можно здесь

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю