< Все воспоминания

Иванова (Ермолаева) Ольга Павловна

Заставка для - Иванова (Ермолаева) Ольга Павловна

Война началась , когда она жила в деревне Вяжище Лужского района.

Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.

Родилась 28 июня 1926 г. в деревне Вяжище  Лужского района Ленинградской области.
Мою маму звали Ермолаева Мария Сафроновна, у нее было девять детей. Два сына погибли на фронте. Я была маленькая, когда началась война. Да, у мамы было девять человек нас, она сама свинаркой была, на скотных дворах коров доила. Дежурила, кормила нас, девятерых. Жили мы в деревне. Папа Ермолаев Павел Федорович был рабочим. Работал на лошадях, конюхом.
Отец при бароне был. Я знаю этого барона, видела. Его звали Эрнест Семенович Мач. Мне он запомнился. Ну, что, все работали потихоньку и так жили, хлеб зарабатывали на полях.
В школе я училась в Конезелье. Четыре класса окончила и работать пошла. А потом мы с родителями переехали в совхоз Володарское и стали жить здесь. Работали без конца и края. Я тоже работала. Когда началась война, мне было шестнадцать лет.
Война началась 22 июня… Была песня: «…ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война». В этот день проходило собрание в клубе. Все плакали, что война началась. Клуб в совхозе находился. Там, где контора, был клуб, так туда все сбежались и плакали.
Немцы сюда не очень быстро пришли. Они сначала занимали города, а уж потом стали продвигаться дальше, когда у них были силы для прорыва. Они и прорывались. Когда их бомбили, они не могли так быстро идти, наши тоже хорошо их гнали.
Перед тем как немцы пришли, нас бомбили. Мы на Хвашно тогда жили. Это деревня такая. Кругом летали поджигательные бомбы, их сбрасывали на дома. Дома все горели, немцы стреляли; люди бежали в лес, кто как спасался.
К нам немцы пришли ночью, когда мы спали. Проснулись, а мама говорит: «К нам враги пришли!». Мы спрашиваем: «Мамочка, кто?». «Немцы». Мы испугались, заплакали, трясёмся все, что это за немцы, не знаем. А они стали ходить по совхозу, смотреть. Ну, по Володарскому, стали смотреть, кто, чего, что и как.
Когда первый немец пришел, мы работали; я маленькая была, но работала на полях. Про маму я уже сказала. Один раз у нас был совсем голодный день, кушать было нечего, мы плачем, кушать у мамы просим. А она говорит: «Детки мои, Ольга, сходи с соседкой на поле и набери морковки, мы наварим и накушаемся». Я говорю соседке – ее тоже Ольгой звали: «Баба Оля, пойдем!». Она говорит: «Пошли!». Взяли мы с ней по ведру, и пошли на поле. За ясли. Набрали по ведру морковки и хотели скушать по морковине. Вдруг глядим, кто-то бежит по полю. Это был немец, и кричит: «Ау, ау, ау!». Все! Мы хотели бежать, а он нам не дал. Подбежал к нам: «Русь, русь, ап капут капут!». Стал нас пугать и начал бить. У него была плетка. Он тетю Оля бил и меня. Мы были все черные, но насмерть он нас не убил. Где сейчас Бусан, знаете, там у них был штаб. Он привел нас в штаб, поставил к стенке лицом, бабу Олю и меня, и бил ногами. Ждал начальника, какой-то был немец начальником. Вдруг тот приехал, как всегда, выпивший. Немец стал рассказывать, что мы воры. А он и говорит: «Что тут есть и выросло – не ваше. Вашего нет, это все наше. Русского ничего нет, все немецкое».
Побили нас и повели в совхоз. Все нас вел, сначала на поле, потом в Бусан, потом в совхоз, пригнал нас сюда. И тут – Эрнест Семенович. Немец ему говорит: «Вот, украли два ведра морковки эти бабы!». А Эрнест Семенович смотрит на нас, как мы стоим плачем, все избитые. Немец хотел нас застрелить. А Эрнест Семенович и говорит: «Не надо, они маленькие, у них семья хорошая, их девять человек, мать работает и сейчас». Он взял два ведра морковки и как даст мне под задницу коленом. Я в подвал ввалилась, эту морковку высыпала и вышла. А он мне говорит: «Вот, пока немцы здесь, тут вашего ничего нет. Если я только вас поймаю, на месте расстреляю!». И все, отпустил.
Мама моя чуть не умерла от страха: «Жива ли ты, моя крошечка?».
«Жива», – говорю.
Вот так было. Теперь что говорить.
Ели чечевицу, семя какое-то. Толкли в военных бомбах, варили кашу, ходили по полям, гнилую картошку собирали. Пекли блины с этой картошки мороженой, чистили ее и кушали.
На второй день нас на работу уже немцы послали. Сказали: «Вот, до Конежелья вы дойдете и там будете убирать сено. Понятно вам? Так до вечера, а вечером я приду вашу работу принимать!». И ушел. А у нас лошади были. Мы запрягли лошадей. И в это время пришли два партизана из леса, два молодца. Вышли, подкараулили, чтоб немец ушел и говорят: «Девчонки, мужики, давайте быстрее, выпрягайте лошадей, и мы сядем. Нам надо уехать в лес. И два часа вы ни шагу никуда!». И все. Они забрали лошадей и уехали на Хвашню. Уже вечер, приходит немец принимать работу, а у нас телеги выпряжены и коней нет. Он и говорит: «Где кони?». Мы заплакали: «Мы не знаем, какие-то ребятишки кататься пошли и не пригнали их!». «А, – говорит, – партизаны, партизаны, сейчас всех расстреляю!». И повел нас в совхоз. Мы пришли в совхоз. Он стал объясняться и говорит: «Сейчас стрелять, всех перебьем партизан в лесу, всех уложим. А вы – на месте, никуда, стойте и все!». Что нам делать? Пока партизаны коней-то забирали, мы сговорились убежать к ним в лес, тоже партизанить. А то нас бы расстреляли.
Утром немец пришел и говорит: «Мы уже собрались уезжать. Сейчас приедет машина. Мы вас посадим, дадим вам много денег и будем отправлять, может и сегодня, а может и завтра. В Германию». И начали стрелять. Стреляли, стреляли по окраине леса, долго стреляли, были пушки наставлены, капут всем партизанам. А партизаны-то не дураки. Немцы очень боялись партизан. Они бомбили везде и все, но в лес – ни шагу.
Так мы ушли в лес. Нас было десять человек. Девчонки и парни были, и мужики тоже. Мы в три часа ночи ушли в лес. С немцем-то попрощались и ушли, а он ждет утром, что мы придем, чтоб нас в Германию отправлять. А мы-то в лесу. Как он ошалел опять, что партизан найти надо, а где нас найдут – мы уже у русских.
Мы пришли на Хвашню. Нас привели, и мы рассказали, как немец нас бил. Там и говорят: «Ну, хорошо». Записали наши фамилии, приняли к себе. «А вы нас не предадите, не уйдете к немцам? Про партизан не расскажите?». Мы говорим: «Нет!». «Примите присягу!». Мы приняли, сказали, что служим Советскому Союзу, что врагам никогда не продадим ничего. Нас отправили в землянки, в глухой, дремучий лес. Там народу полно было в землянке, все наши. «Ну, вот, – говорит, – к вам новички пришли, принимайте». Ну, все нас приняли.
Мы стали жить в лесу, но не сидели мы там просто так, нам давали работу. Командир был, Корицкий, вот он и говорит мне: «Ольга Павловна, вы мастер, я вижу. Вы будете топить землянки. Будут наши парни приходить с боя, а вы должны будете топить в землянке печки, обогревать партизан». Хорошо, что делать. Я ночами со своей подругой топила землянки, ждала. Вдруг приходят с боя партизаны, переночевать надо. Им сказали, мол, идите, там девушка вас примет, она для вас землянки топила. Они зашли, покушали, что дали, и легли спать. А я сижу, как кукла, у печки, топлю, чтобы их обогревать. Меня проверяли, сплю я или нет, а то вдруг засну, не давали спать.
У партизан мы ели мясо, они приводили коров. Мы резали их, кушали, где придется. Самолет прилетал, сбрасывал продукты, было место назначено и время. Я не варила, но помогала во всем. И картошку чистила, и толкла, в общем, все, что скажут, делала. Они рады были, что я помогала.
Раненых помню. Я рассказывала уже, что в землянке топили, чтобы было тепло, и я их принимала. На бинты мы резали простыни. Ходили по деревням, простыни собирали. Все давали, пока немцев не было. Мы резали бинты, стирали, перевязывали раненых, что нам говорили, то мы и делали.
Когда мы уже пообнюхались, меня посылали с парнем. На Хвашне был то ли сарай, то ли баня, при нем находились дежурные, они мне сказали: «Ольга Павловна, если загудят моторы, трактора или машины, вы кверху выстрелите, мы будем знать: что-то нехорошо».
Так мы дежурили; дали нам винтовки, показали, как стрелять. Вот мы с парнем и стояли. И дежурили. Ночь отдежурили – все тихо прошло, спокойно; пришел разводной, нас снял, двух в замену поставил по очереди. Не то, что сунули одного, и все. И там я была нужна. Вот так я и жила там. Жила, пока немцы не пришли.
И раненых привозили, и всяких. У нас был маленький госпиталь сделан, а потом уже подлечившихся отправляли куда надо. Я пришла с партизан, так меня схватили солдаты, кверху кидали, целовали, обнимали. Уже с войны я была.
Вот так я и прожила, а так, может, немцы нас и расстреляли бы. До войны не расстреляли, спасибо Эрнесту Семеновичу за морковку. Он был бывший немец. Здесь жил и был управляющим. И до войны, и в войну жил. Немцы командовали, а он был начальником и всех знал. Он с немцами не уехал, не продавал никого. Как они приказывали: убей того, убей этого. Он заступался за русских.
Жили мы в землянках: деревни-то бомбили, там нельзя было оставаться. Немцы хулиганили в деревнях. А в лес не попадали. Немцы поджигали все. И дома тоже, ездили, смотрели. Одна женщина даже сидела, в туалет забравшись, они ее искали – хотели расстрелять. У нее мужик был партизан, кто-то это доказал. Они мужика расстреляли и ее хотели убить, но не нашли. Она сидела в туалете, туалеты-то раньше на улице были. Всякое бывало.
Все партизаны уходили в разведку. Им давали задание идти то в одну деревню, то в другую. Они все были разведчики, вот и ходили. Вот, например, она немка, а я русская; я спряталась, меня подкараулят и в них стреляют.
А местных много было, обыкновенных. Из деревень все убегали в лес. Мы работали на полях. Все сажали: хлеб, морковку, помидоры, картошку. Поля были пустые.
В День Победы, собирали собрание, веселились, радовались; все было, работали, зарабатывали. Директора были, все постановили, кто где работал. Я работала, у меня пятнадцать грамот заработаны. Я была бригадиром, мы капусту выращивали. И на лошадке работала. В парниках тоже. И звеньевой была. Все у меня описано. У меня стаж сорок один год в одном совхозе.
Мне было шестнадцать лет, когда я Колю встретила. Здесь, в Совхозе. Была в то время столовая, они приехали, откуда, не знаю. Я работала в столовой в то время. Он тоже работал в совхозе. Также. Все время приходил кушать в столовую. А я в белом халатике, косыночка повязана. Окошечко там было, ну я там посуду мыла, картошку чистила, котлеты делала. И этот Коля все время приходил в столовую. И все мне то конфетку сунет, то еще что, то улыбнется, и уходил на свое место. А потом ходил да ходил. Ну, а я работала да работала. Так мы с ним познакомились, а потом я за него замуж вышла. Мы в Городце расписались. Коля шофером работал.
Все я вам рассказала. Не знаю, что еще. Работали люди, строили дома, лично я ездила в Восточную Пруссию. Не одну меня послали туда, пять человек отправили за коровами. Город Валга. На поезде мы ехали. Коровы стояли в товарных вагонах. Сюда две коровы и сюда. Четыре коровы в вагоне. Привозили коров сюда, в совхоз.
Помню, партизаны приводили пленных немцев. В деревне Люблино были молодые девчонки, а еще были немцы. Один немец познакомился с девчонкой, Райка была такая. Мы гуляли вместе, знали друг друга. У нее с немцем было назначено свидание. А как именно назначено? Она сказала партизанам, что сегодня к ней придет немец. И партизаны пришли через лес к этой деревне. Ну, пришел немец к этой девочке. Он с ней гулял по деревне, а она, вот так, как шпионка была. Этот немец пришел, а партизаны ночью спрятались в сарай, в сено зарылись. Этот немец пришел с Раей, сели они за стол. А русские их подкараулили. Ночью дело было. Так вот, когда немец с Раей сидели, эти два парня вскочили, схватили его, заткнули ему рот тряпкой, быстро-быстро связали его и повели. Ни лошадей, ничего не было, за руки его в лес повели. И свели на Хвашню к партизанам. У него, оказывается, у немца, были документы главные, чтобы о партизанах сообщить. Данные, где солдаты воюют, как русских встречают. Как бомбить. Его посадили в комнату и обо всем расспрашивали. А потом расстреляли. Вот это я хорошо знаю. Вот так вот было.
Для лечения нам присылали лекарства, самолетом спускали. А стирались так: грязное, если попросит кто, стирали в банках, в бидонах. В общем, где придется. На лошадях, в бидонах привозили. В бане не мылись, бани не было. Какая там баня, мы, вон, с подругой пойдем в кусты, вшей поснимаем… Иногда кусали вши. Все было.
У нас тут, в совхозе, был скотный двор. Туда привозили раненых. Ну, как было, пусть, вот тут – скотный двор, а как наш дом, например, остановка автобусная. Мне тогда лет-то было пятнадцать-шестнадцать. Виктор Доробат, познакомился со мной. Пока наши стояли здесь, лечились, отправлялись, он со мной гулял, домой приходил. Подруга тоже с парнем познакомилась. Ванечка такой был. Он мне письма писал, солдатик этот. Ему было тогда двадцать три года. Хороший был паренек, он меня любил, и я его любила.
Часть их пришла. Отправлять их стали дальше. Они тут пожили немного и все. Мы ходили по улице-то, вот и познакомились.
Были танцы в клубе, мы ходили на танцы, пока наши военные стояли. В клуб ходили. Патефоны были у нас. И в кино ходили. Здесь, в Володарском, был временный госпиталь. Сколько они там были? Я не знаю, быстро полечились и дальше отправились. И госпиталь закрылся. Как ушли все солдаты, так все и закрылось.
После войны у нас скотный двор был. Девять человек жили в доме, мама была добрая, хорошая. Она всех принимала, ничего плохого не говорила. У меня были братья, они ушли на войну. Один был учителем, три года проработал, и сразу война началась, его на фронт и забрали. Еще без вести пропали два Ермолаевых, мои родные братья Миша и Федя. И ни могилы, ничего нет. Один был старше, другой – младше. Один преподавал. Они с войны не вернулись.
Мой родной брат Коля был в партизанах, автоматчиком. Я его встретила там только один единственный раз, когда топили землянки. Они пришли, им нужно было погреться. Одна группа была в одной землянке, другая – в другой. Начальник там был, пришел и говорит: «Ольга, все у тебя в порядке?». Я говорю: «Какой это полк?». Он говорит: «Чубыкин». А я знала, что брат служил в этом полку. Я начальнику и говорю: «Вы не скажите, Ермолаева Николая Павловича здесь нет?». «А как же нет, они только с задания пришли! А вы кто будете?».
Я говорю: «Сестра!».
Он: «Да вы что?».
Я: «Ой, покажите, – говорю, – мне его!».
Он говорит: «Пойдемте в землянку, они спят!».
Ну, пошли мы в землянку, по одной стороне длинная такая землянка была вырыта, и в этой землянке спали солдаты. Пришли мы, идем, идем, идем, и вдруг начальник говорит: «Вот, пришли!». Автомат у него рукой охвачен был, вот так мой брат и спал.
Я говорю: «Вы его разбудите!».
Начальник: «Николай! Николай!».
Брат проснулся, глаза вылупил: «Ой, Ольга, это ты!».
«Я», – говорю.
«А как ты пришла?».
«А вот так!».
А он: «Маму с папой не расстреляли?».
А я говорю: «Не знаю!».
На утро они встали и опять пошли на задание. И опять дальше и дальше… Коля жив остался. Он с 1923 года. Ему тогда девятнадцать лет было, на три года старше меня. Он здесь дом построил и здесь жил, умер, когда ему восемьдесят лет было. Он потом в армию ушел с партизанами.
Мне дали архивную справку, что со 2 декабря 1942 года я проходила службу в 89-м партизанском отряде, 2-ого партизанского полка 5-й Ленинградской партизанской бригады, а должность не указана.

Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам  узнать и сохранить   истории   жизни. Помочь можно здесь .

Нас поддерживают

ЛООО СП «Центр женских инициатив»
Ленинградская область, г. Тосно, ул. Боярова, д. 16а
Телефон/факс: +7-813-61-3-23-05
Email: wic06@narod.ru

Добавить свою историю

Хотите стать частью проекта и поделиться семейными историями и воспоминаниями о войне и военных годах?

Прислать историю