Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Родился я 27 февраля 1924 года в деревне Фомкино Ефимовского района, в крестьянской семье. Семья была большая: три брата и две сестры. Братья старшие и две сестры, одна сестра старшая, а одна младшая. Учился в Анисимовской 8-летней школе, закончил тогда 7 классов. После этого поступил в Гатчинское педагогическое училище. Там до войны проучился два года, закончил первый и второй курс. В июне 1941 года началась война. Я приехал на каникулы и жил с семьей дома. Но вот тут уже узнали, что война, уже перестраивалось все на военный лад. Родители работали в колхозе. Год еще я жил с родителями, работали на оборонных работах, строили аэродром в Ефимовском районе. Потом нас хотели везти. Попали мы под бомбежки. Хотели в Кириши везти, но обратно возвратили. В августе 1942 года Ефимовским военкоматом был призван в армию.
Везли нас по железной дороге. Еще тогда не в блокаде был полностью Ленинград, хотя уже был. Через Волхов, потом Кабону, и по воде мы попали в Ленинград. Месяц мы учились в Ленинграде на связистов, телефонистов. После этого во Всеволожском районе были, а в январе 1943 года я участвовал в прорыве блокады города Ленинграда – известная операция «Искра» в составе 45 гвардейской дивизии. Я был в качестве связиста-телефониста. И вот там в январе 1943 года я был тяжело ранен. Тянули мы линии от дивизии до полка, отвечали за это. И я получил осколочное минное ранение. Тяжелое ранение было, поэтому был эвакуирован по «Дороге жизни». Тогда говорили: «На Большую землю», – и более 6 месяцев лечился в госпиталях.
Значит, сначала лечили в Ленинграде две недели, потом по «Дороге жизни» – в город Сокол Вологодской области, а последний госпиталь – в городе Архангельске, был там больше 5 месяцев. Там было три операции: сначала – в Ленинграде, потом там, потому что руки и ноги были перебиты, особенно кости руки, поэтому долго. После выписки из госпиталя я попал в запасной полк, а потом – в зенитно-артиллерийский полк. И мы были на Карельском фронте, город Кандалакша, и мы охраняли аэродромы. Я был связистом там же. И здесь еще можно отметить то, что мы освобождали Заполярье. Там был 4 Сталинский удар так называемый под Мурманском. Кольский полуостров до границы почти, также охраняли аэродромы. Потом, когда Финляндия вышла из войны, наш полк на Украину перебросили. Первый украинский фронт в Западной Украине, там же охраняли аэродром. И там я встретил окончание войны в одном небольшом городке от аэродрома.
Мы были в имении графа Замойского. Там нас собрали, зачитали приказ верховного главнокомандующего, дали салют и отметили день Победы – 9 мая 1945 года.
А после обеда офицеров пригласили. А нам свободный день был. Куда хочешь –иди. Мы пошли в город, посмотрели. Но тоже по связи прошлись. А потом домой опять – дисциплинированные были.
Мы еще молодые были, почти по 20 лет всем, и думали, что война закончилась. Но для меня война не закончилась: наш полк перебросили на Дальний Восток, и я участвовал в войне с Японией на Забайкайском фронте. Там война быстро закончилась. После этого с 1945 года до 1954 год я служил в Китае. Нас домой не отпускали – некому было служить. Это, наверное, на полуострове, где дальний Порт-Артур, там служил до 1951 года. Только тогда демобилизовали, и я приехал домой. А образования нет, специальности нет. Я хотел в библиотечный, а потом поехал в Гатчину за документами, и там меня сагитировали.
Поэтому я доучился после 10-летнего перерыва, связанного с войной. Закончил там 3, 4 курс, два закончил в Гатчинском педучилище, и в 1953 году поступил в институт имени Покровского, на исторический факультет. Его потом объединили с Герцена и добавили русский и литературу. И в 1958 году я закончил этот институт. Все годы был именным стипендиатом. Была Сталинская стипендия, хорошая, 700 рублей для того времени. А дальнейшая моя деятельность трудовая была связана с городом Пикалево. Здесь около 30 лет я работал в народном образовании: сначала – в школе-интернате № 1, потом – завучем в педучилище, а потом с 1962 года – директором школы № 2. Почти 20 лет отработал. Потом школу закрыли, и пять лет работал на комбинате. Так закончилась моя педагогическая деятельность. Ничего не сказали о награде: первая – за то, что участвовал на знаменитом Невском пятачке.
Редко кто оттуда живым возвращался – или раненые, или очень много людей погибло. С 1941 года несколько раз пытались прорвать блокаду, но не получалось. И только когда подготовлена была операция «Искра», Волховский и Ленинградский фронт соединились в районе Шлиссельбурга. У меня там брат погиб старший. Он был офицер, командир роты, несколько раз ранен был. И погиб на Невском пятачке и похоронен под Кировском. Мы ездим туда. Там плита: «Лейтенант Николай Васильевич», – это он там похоронен. И за участие в Ленинградской операции я награжден медалью «За оборону Ленинграда» и медалью «За отвагу». А за участие в освобождении Заполярья – тоже медаль. А потом уже, как всегда, – за Победу над Германией, за Победу над Японией. А потом позднее награждали участников войны и раненых орденами 1-й степени и орденами второй степени. И юбилейные есть медали, всего более 20 медалей.
Невский пятачок был захвачен нашими войсками на левом берегу Невы, отвоеван еще в 1941 году, наверное, у немцев. И наши там держали оборону. Немцы пытались сбросить наших в Неву, а наши оттуда пытались прорвать блокаду. Немцы называли этот пятачок иголкой в глазу. Берег высокий был укреплен у них, а там наши. Небольшая территория, а там погибло около 200 тысяч. И там обстреливали. В сутки – тысячами. Есть цифры у меня, сколько бомб и снарядов. Все время немцы бомбили, поэтому очень много людей погибло. Кто на Невском пятачке был и вышел живым, тому повезло. Мы через Неву тянули провод от дивизии до полка. А потом в дивизии три полка приказывали соединить их днем и ночью со старшим лейтенантом. Когда устанавливали связь, попали мы под обстрел. Земля, комки на нас, все падает. А у нас нет ни оружия, ни касок – ничего. Не полагалось – мы связисты.
Я так рукой повел – и сразу на каску наткнулся и надел на себя. А все равно утром прилетела мина в окоп и разорвалась в метре от меня.
И в любую минуту – небольшая землянка, обстрел все время.
У входа разрывается. Нас взрывной волной. И тех, кто впереди лежал, на меня кидает, их одежду и кровь. И все на нас, тех, кто был подальше. Это видишь смерть в глаза.
И все время так. Конечно, у командира полка там блиндаж уже в несколько накатов, там более безопасно. Там еще была рация и связистка-женщина. Меня хотели туда перевести, но меня ранило тут.
Видел там очень много раненых, которым не оказывали помощь. Зима была, мороз сильный. А утром они закоченели, трупы.
А почему помощь не оказывали? Потому что или ранение в живот, или смертельно раненый. А у меня еще руки и ноги ранены были. И рядом был пункт перевязочный. Меня перевязали, на волокушу погрузили и везли через Неву санитары. Когда через Неву перевезли, опять попали под обстрел. И на нас сыплются комья земли, льда. Я думаю: «Они-то здоровые. Убегут, бросят нас!» Нет, довезли до перевязочного пункта. А я уже был перевязан – утром ранило. И такой палаточный госпиталь. Делали обработку ран. Мне все почистили – и на машину. И я был к вечеру в Ленинграде, в госпитале. Вот как работали медицинская служба, вот как хорошо была поставлена. Когда уже привезли во вторую перевязочную, а дальше – избушка, чайник стоит. И четыре человека когда соберется, их на машину – и дальше, до госпиталя. Сначала кто сидячий, кто лежачий. И на второй день в госпитале мы узнали, что блокада прорвана Ленинграда. Значит, соединились фронты. Все радовались сильно – и раненые, и медсестры, и врачи. Там я узнал о прорыве блокады Ленинграда. Недели две полежал в госпитале. А раз ранение тяжелое, то нужно на Большую землю, и нас по «Дороге жизни» повезли. Вечером – к берегу, а потом на полуторке через лед тоже проваливались некоторые. Ночью перевезли на станцию Кабона.
Обстрела не было. Ночью, вечером привезли из госпиталя. Ночью всегда перевозили. Станция Кабона, в теплушку. Гипс был положен, и в город Сокол Вологодской области перевезли. Я был и на Невском пятачке и в Заполярье, и в Японии, везде война, но самые страшные были события под Ленинградом, Невский пятачок. Это самое страшное.
Я, например, был с товарищем. Самый близкий был товарищ. Наш был провод и его утром через Неву надо перенести. Если снарядами порвет его, наша задача – соединить все. И мы договорились, что мы по очереди бежим, и если я побежал, а меня ранило, он меня вытаскивает, если он – я его вытаскиваю. Конечно, дружили.
Армию снабжали. Очень было трудное положение, когда мы учились в блокадном Ленинграде. Нам все же что-то давали. Три раза и кормили. Я помню, с листок колбасы кусочек и то давали. До войны я видел шумный Ленинград, а тут пусто. На улице Гороховой был полк. Людей нет, или видишь, как на коляске детской или на чем-нибудь трупы везут, завернутые в простыню, на пункт сбора. Еле ходят – блокада. Я видел самую блокаду, хоть немного, но видел. Недели две жили в блокадном Ленинграде, в августе-сентябре 1942 года. А потом в деревня тоже трудно снабжалась. В полях капуста осталась, собирали мерзлую капусту.
Потому что, это тоже снабжение. Хотя армию – в первую очередь: солдат должен быть накормлен. Из питания кашу давали, когда учились мы. Когда отучились в Питере на связистов, три раза кормили, хоть слабо, но давали. Колбасу помню, тоненький кусочек. А уже на фронте – там сухой паек, консервы, да недолго. Я неделю был на Невском пятачке, там только сухой паек. Фронтовые 100 грамм, о которых все говорят, нам не давали. Может, потому, что мы были связисты. Махорку давали, а я не курил. Некоторым не хватало, так я отдавал.
Ну, а после ранения уже все же был в зенитно-артиллерийском полку. У нас были пушки, наблюдали за небом. Все самолеты знали. Как увидишь – звонишь на пункт командный. Они передавали в зенитки. Но самолеты высоко летали, трудно было сбить.
Украину освобождали, а там поляки стояли. Поляки тогда радовались. Нас выстроят на прогулку, а они идут, поют, сопровождают нас. Русские песни наши пели. Не в деревнях, а где мы стояли около аэродромов. Вообще-то это Западная Украина. Я видел бандеровцев, встречался с ними.
Ездили на охоту на кабанов и когда возвращались утром, то встретили три повозки. И там были разные так называемые волковцы, бандеровцы. А мы же с автоматами – охрана была. Они разбежались. И мы эти повозки привезли в полк. Бандеровцы грабили и своих. Одежда в крови, все у них награблено. Лошади эти так в полку у нас и остались. Мы даже в теплушках сами ездили, на Восток в вагоне увезли их. И Западная Украина, мы недалеко от Львова были в тех местах, где они орудовали, они же были союзники Гитлера. Поэтому дальше, когда мы ездили в штаб дивизии, нам давали автоматы.
Мы с автоматами у бортов стоим. Командира сопровождали машину до штаба дивизии. Как раз конец войны уже был. Бандеровцы там орудовали. Мы не общались, не ходили по деревням – не разрешалось, только в части, все больше с военными.
А потом через всю Россию повезли нас, через Волхов. У меня есть книжка, я все станции записывал, через которую мы проезжали. Когда мы были в Монголии, впервые там мы увидели песчаные бури. Из палатки могли только по веревкам переходить.
Девять лет я был в Китае. Я же не офицер, я – старшина административной части. Нам объясняли, что некому служить, много погибло людей, а призвать некого, поэтому держали до 1951 года. Столько лет пришлось служить. У меня друзья – Храмов такой и другие, также их держали в Западной Европе, везде тоже объясняли, что некому служить. Агитировали, чтобы мы служили в армии, обещали офицеров присвоить, чтобы мы связали судьбу с армией. Но уже домой хотелось. Однажды из Китая, не помню, в каком году, нас отпустили в отпуск. И я приезжал в отпуск в деревню домой на месяц. Немного побыл – и обратно в часть, служить. Мы аэродром обслуживали, я в секретной части работал. А на офицеров мы не захотели, домой хотелось.
Я хотел учиться, до этого времени сестра уже работала учительницей, средний брат Иван тоже был учителем, окончил училище педагогическое. Потом в армию его взяли, участвовал в Финской войне, был ранен. Потом его в Бессарабию после ранения, и там они в Одессу отступали. И в Севастополе отступали они, и бомба попала в штаб, и он погиб. Похоронен на братском кладбище, Там есть такая стела. Надо было съездить. Там его есть фамилия. Старший брат, который погиб под Кировском, где панорама прорыва блокада, мы там цветы возлагали с сестрой. Вот два брата погибли, один я остался жив.
