Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – Филимонов Руф Иванович. 1 апреля 1929 года рождения , скоро будет 86 лет.
Родился в деревне Жуковщина Низинского сельсовета 4 км от Сясьстроя, за речкой. Раньше это был Новоладожский район
Я был старший из семи детей, нас было три брата. Руф – христианское имя. По церковной книге 21 апреля – память апостола Руфа. Апостол Руф. Вот так.
Меня крестили в Жуковщине, в старой часовне. Вот родился и дали это имя, а дала имя тетка, Ольга Федоровна Филимонова. До 92 – х лет прожила. Дядя, матери брат, до 90 лет прожил, мама до 90 лет не дожила немного.
В 1941 году закончил 4 -й класс и больше учиться не пришлось.
Мама – Анастасия Ивановна Филимонова, отец – Иван Федорович Филимонов, оба с 1908 года рождения. Отец 08 ноября, а мама 11 ноября родилась.
Помню, где сейчас столовая, ресторан, с правой стороны базар, а раньше там был магазин. А рядом с магазином был столб, на котором была радио тарелка. И помню, как вечером в 16 часов объявили о начале войны. Народ слушал очень внимательно. Внизу собрались. Кто что говорил, кто плакал. Ну, а мы – пацаны, что нам… Я не особо волновался, расстраивался, потому что особо не знал, что такое война. Хотя для нас, для нашей семьи, война началась 21 июня. Отец решил в новой деревне построить новый дом. И договорился с плотниками, срубили лес и вечером 21 числа, ледки устроили, это значит окончательный договор на строительство: о цене, о сроках постройки. Они сидели за столом, курили, выпивали. И вдруг приходят и вручают отцу повестку – срочно на сборный пункт. И все, мы его не видели, пока не вернулся с войны инвалидом. Отец до войны был пасечником. А мама была домохозяйкой.
Война началась, и нас отправили к бабушке с дедушкой. Все переехали, понимали, что отец ушел на войну, маме нас не поднять. А там земля, была корова, правда, потом ее отобрали, и это не только у нас отобрали. У многих. Оставили одну корову на 2-3 семьи. По очереди держали корову. В 12 лет меня бабушка научила косить. Дед умер, 70 лет было ему. И я коровушку обеспечивал, косил.
Нас было семь человек. Я – с 1929 года рождения, а Василий, брат, он умер уже, с 1933 года и там дальше: с 1937, с 1935 года рождения, все через два года. В семь лет умерла Мария, она была с 1931 года рождения. Простыла, побегала по лужам, а врачей не было, и она умерла в семь лет. А семь человек выросли до совершеннолетия. Каждый свою семью завел. Но, к сожалению, четырех уже нет, трех братьев и сестры. Остались три брата: Валентин с 1939 года рождения живет в Ленинграде, Анатолий с 1937 года рождения и я.
В 1942 году весной началось строительство судоверфи в Сясьстрое. Год проходит, из нашей деревни уже несколько человек, кто постарше был, взяли на работу. В 1943 году мне 14 лет исполнилось. Я иду в отдел кадров и прошу, чтобы меня на работу приняли. А Тихомиров, начальник отдела кадров, спрашивает: «Сколько тебе лет?» Я говорю: «Первого апреля мне исполнится 14 лет».
«Вот когда исполнится, тогда и приходи». Я первого апреля бегу. А отдел кадров был, где Дом пионеров на улице Культуры, там были деревянные дома по левой стороне. Сейчас заборы там строят, там была котельная, и в этом доме был отдел кадров. Я прибегаю, хлеб там есть по карточкам, обеды. Прихожу. «Куда хочешь поступить?» Я говорю: «Электриком хочу».
«Нет, по возрасту пойдешь в кузницу, молотобойцем, тощий, но длинный». И вот меня отправили. Сразу же в ночную смену 12 часов, без подготовки. Прихожу. Вася говорит: «Вот наставник, его слушайся». Дает мне в руки кувалду, которой я не держал никогда. И начинаем работать, а работа была такая: нужно было делать гвозди для обшивки барж. Баржи строили для «дороги жизни» из Ленинграда. А заготовкой был стержень, а шляпки не было, нам нужно было шляпку делать. Такая была гвоздильная, в ней были разные отверстия: если гвоздь 300 мм, то одно отверстие. Если больше, другое отверстие. И в минуту 2 шляпки надо сделать, 960 в смену. Я первую смену, как негр, закончил, весь в поту, в саже. На негра больше был похож и устал, конечно. А с нашей деревни был Иван Кондратьевич, мы с ним на работу ходили, он спрашивает:
– Как руки?
– Да ничего !
– А вот посмотришь, когда вставать будешь на работу!
И правда, все болело у меня: и руки, и ноги. Но потом уже втянулся, сначала, конечно, норму не выполняли, я в основном. А потом втянулся, даже перевыполнял, до 1000 в смену делал.
Получается, с 1943 года и до 1947 года я там работал. В 1945 году нашу судоверфь перекочевали в Никольское, на реку Свирь. Там уже Свирская верфь была передана в военно-морское ведомство.
Я там тоже работал. Но там уже кузнецом был. Может быть, я и дальше работал бы, но семья была большая, меня через военкомат вытребовали домой сюда. И вот в 1947 году вернулся в Сясьстрой, в Жуковщину то есть. В общем-то, в Сясьстрой. Отец перевез дом на набережную, уже в Сясьстрой, улица Набережная. Пока я там работал, они перевезли дом.
Я помню хорошо, что очень часто над Сясьстроем армады фашистских самолетов пролетали с таким жужжанием, мы все боялись. На большой высоте летели, бомбили Новую Ладогу.
В Сясьстрой тоже попадало, вот где проходная, знаете, управление завода и сразу проходная, рядом была телефонная будка, небольшая такая, и вот однажды иду на работу: что такое? Ни одного стекла в кузнице нет, а кузнечный цех был большой, на другой стороне раньше был там другой цех. Все стекла вылетели. А оказалось, что бомба попала в телефонную будку, и там телефонистку убило, она погибла. А потом убило женщину на переправе через Сясь, жену бригадира лессового цеха Чумкина, вот его жена погибла на переправе через реку.
Рядом была флотилия – больше ее бомбили. Сясьстрой как нейтральный пункт был. Все силы немцев были брошены туда. Не дать жить «дороге жизни». Вначале везли наши суда по «дороге жизни» в Ленинград и обратно. В летнее время, конечно.
Я работал, какая-то часть продуктов перепадала семье. Сами овощи выращивали, и корова помогала. И то, что я косил. А потом отца пригласили работать заведующим складом. Во время войны здесь были еще военнопленные. Немцы были с 1943 года у нас, по-моему. Отец уже работал. Он был демобилизован в конце 1942 года: ему оторвало руку.
Помню военнопленных. Я в 1947 году пришел работать на комбинат, они восстанавливали второй котел на комбинате. Они жили в лагере военнопленных. На берегу бараки были, где одноэтажная школа, спортивные комплексы теперь там. Там сейчас еще школа для слабо слышащих детей. Вот где-то в том районе. Много их было.
Еще военнопленные были в Селиванове, отец у меня там работал. Они там занимались торфоразработкой. Я ходил туда иногда. Интересно, я у отца спрашивал: «Ну как же так, они тебя изувечили, а такое отношение?»
«А чего, они не виноваты, простые солдаты!» А папу они звали не Иваном, а Иштваном и кланялись всегда.
Судоверфь приравнивалась к военному предприятию. Условия были строгие. Однажды мы проспали с мамой: часы подвели, ходики такие были на стене раньше. Утром спохватились, а время уже к половине 8, и мы бегом побежали. Мама работала на железной дороге, а я в кузнице. И тоже говорила о том, что было очень строго. Бегом бежали 4 км. Мама добежала до железной дороги. «Ну, сынок, беги, я уже на месте».
Как баржи делали? Каркас сначала на берегу. А потом главный конструктор Борис Иванович Еропкин придумал строить баржи прямо на льду. Это ускорило строительство намного. За это новшество присудили Сталинскую премию. Он, кстати, после войны приезжал сюда. Ко мне заходил, я работал в редакции. И его всегда помещали в санаторий-профилакторий бесплатно. Он какой-то дальний родственник декабристов, похоронен в Ленинграде на Красненьком кладбище.
Последний товарищ, с которым я работал, Анатолий Иванович, умер в Москве, он был конструктор. Его день рождения 16 ноября, а я позвонил 16 октября, поздравляю его, а он говорит: «У меня через месяц день рождения!» А я ему говорю: «Ты извини меня, вот ошибся я!» А он умер через месяц, не дожил до юбилея.
Я помню такой случай: тревога, а было бомбоубежище, все в убежище побежали. А был такой Толя Захаров, он был кузнецом, бросил кувалду на пол, накрылся, и говорит: «Вы как хотите, а я отдохну». Он остался спать. А мы убежали. Настолько уставали. А с усталостью как боролись, очень много было кузнецов, молотобойцев, горит огонь, заготовки, и вот смотрим, кузнец начинает клевать, а наверху колпак, мы берем кусок угля, раз туда, а оттуда пыль, и Толя: «Кто в меня кинул?» И уже не спал больше. И мне доставалось.
Работали круглосуточно, с 8 16 и до 12 ночи. Я попал в первую смену с 12 ночи. Без выходных и без отпусков. Однажды отработали смену: все грязные, лето, жарко. Пошли купаться, искупались, обратно вернулся, а продовольственной карточки нет в кармане. Кто-то украл. Ладно, наш комсорг помогал восстановить. На крупу давали карточки, на масло, на рыбу, на жир 900 граммов на месяц и хлеб, я запомнил, 700 граммов.
Самая тяжелая работа была оттянуть с топора лезвия. Ведь мы когда стали работать, судоверфи не хватало топоров для плотников. Отправили самолет в Горки, сейчас Нижний Новгород и оттуда их привезли. А все равно топоров не хватало, и нас заставили их ковать. Вот лезвие, само лезвие 2 молотобойца оттягивали. Почему два? Иначе, если будет несколько нагревов, оно потеряет крепость, жесткость, может поломаться. И вот за один нагрев, один с одной стороны, другой – с другой. А кузнец показывает. Это было тяжело. Нужна физическая сила и очень частые удары. Это время мне запомнилось. Оснастку другую заказывали. Болты тоже поступали, как гвозди: чистый болт с резьбой, а шляпки нет. Нам приходилось шляпку насаживать.
Кузница находилась на комбинате. Там был цех. Сейчас там бюро двухэтажное – конструкторский цех, а за ним литейный, а рядом с литейным был наш кузнечный цех, продолжение всей цепочки.
Цеха комбината использовались на судоверфи. И лесозавод использовался тоже для строительства барж.
Секретарем комсомольской организации была Деревянкина, она у нас была, возглавлял бригаду кузнец Власов. А судоплотников возглавлял Василий Иванович, было две бригады. А она была секретарь.
Я помню один случай: все деревни были огорожены изгородью. И были проходы. Жердью так закрывали, и однажды иду с работы, тропинка жердью закрыта, вот, думаю, перескочу, как забор, и на одной руке перекинулся. Вот развлечения, по грибы ходил и до сих пор хожу.
Я помню случай: была тревога, а около базара, магазин, дорога, а раньше был рынок. Сейчас там здание швейное было, потом была школа. Ну, здесь была столовая, а потом здание. А здесь был базар. Вдруг тревога, а мы были около магазина. А на этот базар через мост едет какой-то наездник на телеге, телега с брюквой, он как начал лошадей гнать, а дорога не асфальтированная, она трясет телегу, и брюква летит. Мы стали собирать ее и забрались за магазин. Несмотря на то, что тревога была.
Помню День Победы. Мы шли на работу, и вот в поле над нами самолет стал кружить и листовки бросать. В них было написано, что 9 число – день победы. Мы шли человек 5-6. Спорили, работать или в поселок идти. «Нет, пойдемте в поселок!» Пришли, у столовой был сооружен помост, как трибуна. Выступали взрослые и радовались Дню Победы.
До 1947 года было очень тяжело. Мама даже опухла от голода, и ноги у нее опухли. Я работал на ТЭС слесарем. Продолжал профессию, а потом армия 4 года. Старший мастер автомастерских по ремонту. Там встретился с троюродным братом, с несколькими сясьстройцами: два Никитиных – Василий Петрович и Юрий, Филимонов Валентин Николаевич. Много было, Кишкин был, работал в ТЭЦ, уже умер. Пошли на кладбище, наше, советское, где воины были захоронены, возложить венки, в одном полку он был он с ними.
А потом вот Мария закончила техникум, ее направили в Уфу, и я следом из армии туда же направился. Там работал слесарем на военном заводе. Там я закончил 7 -й класс с Почетной грамотой, с 4-го сразу в 7-й, два человека с грамотами только закончили. А потом техникум советской торговли. А потом стал писать, по велению души, сначала в одну газету, забыл уже название. Это 1951 -1952 годы. А потом в Волхове стал писать и зарисовки, и стихи, зарисовки о людях. А здесь Николай Иванович, редактор, плохо себя почувствовал, заболел, и я стал редактором. Со студента-то стать редактором, ответственная работа. Мария говорила: бери койку, ложись в редакции. Проработал 20 лет. Ушел в 60 лет на пенсию оттуда. Ни одного дня больше не работал. Положено было 2 месяца, а потом можешь остаться, если хочешь, но я уже не мог. 01 апреля 1989 года вышел на пенсию. А потом все равно пошел, работал 4 года корреспондентом. А потом в Волхове в «Вестях» работал. Больше для души. Меня никто не подгонял. Просто было удовольствие после 20 лет.
Жизнь не песня на пластинке,
Не прокрутишь, вновь и вновь.
Я иду своей тропинкой,
Не спешу на суд Богов…
Не спешу, да и не трушу,
Пригласят, дак не прогнусь.
Я люблю бессмертно Русь.
С перевертышами –
За правду в бой ходил.
Так что от суда не прячусь,
Все приму, что заслужил.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
