Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Родился я 15 апреля в 1923 году, это у меня по документам записано, но фактически я родился 7 января. Мне потом родители рассказали, когда я родился, была зима, были праздники. У моих родителей уже были дети по 10-ть , по 14-ть лет, и про то, что меня надо зарегистрировать, как-то забылось. Я был последним ребенком в семье.
И потом весной, в апреле, кто-то из родственников спросил: «А вы зарегистрировали ребенка!». Мать говорит: «Нет!»
«Да как же так. Ваш же накажут!» И они бегом побежали меня регистрировать.
Родился я в Ставропольском крае, в городе Пятигорске. Потом родители переехали, в село Ставропольского края. Родители были крестьянами, занимались сельским хозяйством. Сеяли, пахали, собирали урожай, сдавали государству зерно, что- то продавали.
Мы считались богатыми. Лошадей у нас штук пять было, и маленькие, и побольше. Корова одна была, свиньи были. Но это для себя, а вообще для производства занимались выращиванием зерна. Выращивали пшеницу в основном, и дедушка занимался этим, и отец тоже. И так до 1930 года, а потом у нас землю отобрали. Первый раз это было в 1929 году ,а потом в 1930 году.
Нас два раза описывать приходили. А руководил этим всем с Москвы один. В то время были двадцатипятитысячники. Их так называли. Из Москвы, из Центрального комитета послали 25 тысяч рабочих, которых направляли в каждый район, чтобы они там организовали бедноту в колхозы и натравливали против зажиточных крестьян.
У отца был работник, он был старше моих братьев. Работнику было лет 20. Он родом из Поволжья. А там в 30 -е был такой неурожай, что люди приезжали в наши края, где можно было бы прокормиться. Вот в Ставропольский край они и направлялись, где голода не было. Хлеб здесь был всегда. Люди приходили ,нанимались в работники: и женщины, и мужчины. Отец взял к себе его, человек работал вместе с нами, его кормили, ему платили. Ну и на праздниках кушали мы за одним столом. Был он как свой, только работал. И вот когда землю у нас забрали, работника отец уволил. Это потом мне уже брат рассказал, что отец ему хорошо заплатил, дал ему пару лошадей и подводу. Он в комитете бедноты потом работал. Ну а когда комитет бедноты собрался и решили они нас описывать, то этот наш бывший работник, немец Иосиф, пришел ночью и сказал моему брату, что завтра придут к нам описывать. Брат собрал лошадей и уехал. Отец, мать, я и еще один брат мы были в отъезде, и когда приехали домой, то у сестер Саши, Нади, Марии младшей, забрали корову, свиней, сепаратор, ружье у брата забрали. Вещи, сапоги, костюмы забрали. Но главное, что мы лошадей спасли. Брат уехал, лошадей всех забрал. Я не знаю, четыре лошади, по-моему, были. Мы этих лошадей потом продали.
В то время в первый класс начинали ходить с 8 – ми лет. А я родился в начале года, отец матери предложил :давай мы его в семь лет в школу пошлем. И повел меня отец в первый класс.
Это было в Ставропольском крае, в селе Соломенском. В сорока километрах, примерно, до железной дороги. И вот я стал учиться в первом классе: первую четверть проучился с сентября по январь, и отправили нас на каникулы. Ну, я отдыхаю. Потом соседка говорит матери, : «Слушай, был совет бедноты, и комбед решил так: раз Долгополов не поступает в колхоз, то его сына –ученика надо исключить из школы». Мать и говорит мне: «Раз не хотят, чтобы ты учился, то и не ходи!». Это было в январе 1931 года. Ну, я и не ходил в школу с января по март, а в апреле месяце две подводы подъехали к нам по двор и говорят: «Мы вас переселяем!». Не все село, вроде бы, выселяли, а выборочно. И отвезли нас на выселки за 200 км, примерно, но тоже в Ставропольском крае, только в другое село. Я, брат, две сестры и родители- семь человек всего нас было. Остальные женатые уже были , у них были уже свои семьи.
Приехали мы в село Новоромановка, я запомнил хорошо. Село было тогда почему-то пустое, наверное, жителей этого села тоже выселили в другое место. Привезли нас и каждому говорят: «В какой двор заезжаете, там и занимайте жилье».
Приехали мы в один дом, в нем две комнаты ,в них две семьи разместили. Мы с семьей в одной комнате, пять человек в другой. И так мы ходили друг к другу. Это было настоящее издевательство над людьми. Но мы жили. Даже плиты у нас не было.
А потом повезли всю Романовку весной в апреле месяце на работу брать. Одного брата в другое село брали работать, потом еще одного брата и сестру старшую взяли.
В колхоз- не в колхоз – не помню. Мне тогда 8 лет было. Почему – то их направляли в другие села работать. Отца позже отправили на заготовку сена. А мы с матерью остались дома. Ничего не было, из еды хлеб был только черный. Ну, а потом, когда отец уже стал работать в совхозе на заготовке сена, то их там хорошо кормили: и мясо давали, и хлеб. И отец нам каждые выходные привозил хлеба.
В субботу вечером приходил и рано утром в понедельник уходил, и все неделю он был на работе.
Ну, вот мы семьей и решили, что нам с мамой тоже надо работать. Отец, когда закончили покос, сказал, что приедет сам, чтобы меня с матерью забрать.
У моих братьев уже были семьи, а мы с родителями собрались и уехали, сначала жили в Моздоке, это в Осетии. В 1934 году Моздок считался станицей, а потом станице дали статус города. Родители работали, а я снова пошел в первый класс, хотя пропустил один год. А тогда уже поступали в первый класс дети 1924 год рождения. А я был старше всех остальных на год.
Тетради учителя нам выдавали и книги тоже. Учился я хорошо, меня хвалили до 4 класса. В то время было обязательное начальное образование. В 1936 году, когда я закончил 4- й класс, построили новое здание школы и всех отправили в 5 класс, а потом в нашей школе открыли и 6 класс. По каждому предмету учителя новые стали преподавать. Все было странно. Но я потом быстро освоился, и двойки у меня были, и четверки, но в четверти не было плохих отметок. По немецкому языку было пять. В шестом классе стал еще лучше учиться. Я хорошо учился. И так я до 1942 года учился, а потом началась война.
Помню , мы спокойно закончили школу, было лето. Потом слышу, люди говорят: война. У нас радио не было. Мы тогда жили в Прохладном. А работы хорошей там не было. И брат старший поехал искать работу. Только колхозы, но туда он не хотел вступать.
И вот он поехал во Владикавказ, сейчас так называется город, а тогда был Орджоникидзе. Там был большой завод по добыче руды, серы, свинца. И брат там на работу устроился. И вот, чтобы ему помогать, отец тоже поехал туда. А я остался в Прохладном, сестра только жила со мной. И так мы жили с сестрой. И вот слышу, люди говорят: война, война. Я стал прислушиваться, говорят : немцы на нас напали. Началась война, а мне тогда уже было 18 лет. И стал я ждать, когда меня возьмут на фронт. Братьев уже забрали, отца оставили, он пишет мне: «Приезжай, будем жить вместе».
Мы жили в Прохладном, а дом строили в Осетии, это другая республика. Отец был в Северной Осетии, я в Кабардино- Балкарии. И когда братьев забрали, отец позвал меня к себе. А в Прохладном осталась сестра. Я поехал в Орджоникидзе и поступил в 10 класс, мы сентябрь месяц проучились, в колхоз нас отправили на уборку урожая. А потом где-то 1 ноября сняли нас с колхоза и отправили копать окопы, оборонительные сооружения. Нм сказали: «Идите домой, берите теплую одежду, обувь, а лопаты дадут, матрасы берите, одеяла.»
На сколько времени, неизвестно, и 2 числа уже вечером нас посадили в вагоны. Повезли в Моздокский район, это тоже Северная Осетия. Там мы копали окопы до 31 декабря. Спали под навесом, соломой матрасы набивали, а под голову кто телогрейки, кто что. А потом разместили нас в детском саду. Привозили дрова, мы сами их кололи, было тепло. Потом нас перевезли в другое место. Некоторые жили по квартирам. Много нас было людей: из институтов, из школ, колхозники были, те, наверное, жили в частном секторе. Кормили нас хорошо: и супы были, и каши. Морозов не было тогда еще сильных.
31 декабря объявили, что надо собираться и возвращаться домой. Когда поехали, прошел слух, что немцы уже захватили Ростов, поэтому нас быстро отправили сооружения делать. А когда наши в ноябре отбили Ростов, отбросили на 35 км западнее, то нас вернули обратно.
И вот мы стали учиться в школе. С января старшие группы, которым по 18 лет, стали проходить военный всеобуч. К апрелю мы научились, стрелять, целиться, оборону держать. Нас учили, что требуется на фронте, общее такое знакомство.
В начале июня в школе начались экзамены, учителям были даны указания, чтобы строгость не соблюдать. Не то что в девятом классе. Там требовали точные знания. А здесь по многим предметам даже отменили экзамены.
Потом нас опять в колхоз отправили на прополку ,а в начале августа мы собрались уже на фронт. Куда нас поведут, мы не знали, но повели прямо на передовую позицию. По реке Терек уже некоторые части были расположены
Мы в одежде пока еще в своей были, ну и еще кое – что с собой было. Потом я понял, что те части, которые отступали, уже выдохлись и не могли полностью сдерживать немцев. Вот их и расположили вдоль Терека. Они этот берег защищали, чтобы немцы не переправились на правый берег. И мы, новобранцы необстрелянные, пришли туда им на подмогу. Там было нас много, и молодые были такие, как я, и еще моложе меня были, и постарше были ребята, с Южной Осетии были. Отряд сформировался большой, сопровождал его старший лейтенант из военкомата. Молодых отобрали нас, а тех, кто постарше, куда – то отправили, не знаю. Нам сказали , что мы попали в батальон связи. И каждого по фамилии стали называть. Спрашивают у меня: сколько классов закончил? Я говорю: 10 классов, кто- то 9 классов, кто 8 классов….
Мне уже было в 1942 году 19 лет. И меня одного взяли в взвод связи. Я высокий был, а остальных ребят отправили в другой взвод. И мы начали служить, уже некоторые в боях участвовали.
Меня взяли во взвод, который уже воевал. И стал я обучаться, как нужно по телефону общаться. Дали форму: брюки, гимнастерку, ботинки старые,- все дали, только фуражки не было. И телогрейку дали, маленькая такая была, тонкая. Потом дали хорошую шапку, командир хотел взять себе, но сказали, что есть указание, что только ребятам шапки выдать. Хорошая такая у меня была новая шапка. У остальных были старые шапки, а я ходил в новой. И шинель у меня была, командир отделения дал мне свое старую, а себе взял новую. И стал я солдатом. И был это Северокавказский фронт.
Мы жили в блиндажах. Когда я пришел, было уже готово у них все. Там сделали печку, накрыли крышу. С командиром отделения жил его друг, а потом новые немолодые солдаты со Ставропольского края были, лет по 40 им было. Где- то по семь человек жило в блиндажах. Мы на передовой не были, мы держали связь. От штаба дивизии до штаба полка километра 2 -3.
Были на обороне и дежурили на проводе. У нас было три точки: одна в блиндаже, потом еще две точки промежуточные и последняя в штабе полка.
Трубку держали у уха, она была привязана веревочкой. И мы постоянно проверяли, как связь. Бывало, что лошадь повредит провода или провода перережут.
Телефон не звонил, как сейчас. Зуммер был, если шли переговоры – начальство разговаривало, то мы слышали все. Допустим, из полка в дивизию надо переслать сообщение.
Вот я сижу в блиндаже, у меня к уху привязана трубка. Трубка молчит. Когда нужно будет говорить, я должен был нажать рычажок, а так звука не было. Мы смотрим, чтобы линия была в рабочем состоянии. Чтобы прорыва не было.
Наш провод соединялся с коммутатором, который находился в дивизии, в штабе. И там уже коммутаторщики дивизионные, вызывали, кого надо. А мы сидим в полку, и там много было помощников. Был начальник штаба по связи, по артиллерии и много было таких помощников. Вот они работают, а я сижу в блиндаже и в трубку слушаю. Мы находились на линии в блиндаже, комната такая была для нас выделена, в ней и печка была, и посуда была. Каждый день ездовой едет в батальон, и старшина знает, сколько людей у него. Он дает крупу, масло, соль, мясо, чай. И все это он привозит к нам. И вот слушайте, как мы хлеб делили. Приблизительно порежет хлеб на равные куски, (раз в день мы получали хлеб), а потом закрывает кто-то глаза и отворачивается, его спрашивают, кому этот кусок.
А готовил у нас пожилой человек такой, он постоянно для нас готовил, на ремонт линий не ходил, трубками не занимался. Он и посуду мыл, котелки, мы из них кушали. Сахар давали каждому пол- ложки. Только вымыться не получалось, поэтому вшей полно было. Ездовой привозил белье, ну где – то там его стирали,
Прорыв немецкого фронта был 19 ноября, а наш фронт Северокавказский пошел в наступлении 25 декабря. Была подготовка, и нас заранее предупредили, что будем наступать – приготовьтесь. А мы должны будем за ним следовать, линию тянуть телефонную. По две катушки на себе на 500 метров каждая.
Когда видим, что остановились наши, мы сразу тянем до полка, и сами дежурим вдруг что. Вдруг танки идут, снаряды, самолеты бомбят.
Бывает так, что танк проедет по проводам, намотает, испортит не одну катушку…
Мы потом латаем уже. Бежим, ищем, если найдем. Если нет, то тянем новую линию. И вот так двигались все время. С боями двигались наши передовые части, а мы в боях не участвовали. Пехота и артиллерия- они участвовали. А мы были им в помощь.
Вот двигались мы, освободили в январе месяце столицу Ставропольского края, город Ставрополь. Население было довольное, радостное, что город освобожден. Немцы ,я так понял, Ставрополь не успели разрушить. Потому что наши войска быстро наступали, и немцы боялись, что их окружат. Бои там были небольшие. Вот взяли мы Ставрополь и отдохнули.
Когда немец остановится, наши бьют, и потери бывали большие и с нашей стороны, и с немецкой. А когда наши прорвут фронт, то немцы уже боялись, что их окружат и отступали. Вот, бывало, немцы отступают ночью, а мы утром двигаемся. Наши тоже на ночь останавливались. По Ставропольскому краю боев больших не было,
…Двигались мы быстро и уже в феврале дошли до Дона и форсировали его.
Пешком его переходили. По льду. Мороз, спать хочется, а ты сидишь над трубкой, думаешь: задремлешь, замерзнешь. Но недолго это было. Там на берегу возле Дона камыш рос. Мы его повалим и на нем лежали. День, два это было. И вот наша дивизия взяла город Азов- это устье Дона и Азовского моря. Уже был февраль месяц. Ростов был от нас северней. Когда Ростов взяли, то наш Северокавказский фронт переименовали, наш фронт стали называть Украинским. И вот мы так двигались. А потом км 30 западнее Ростова немец укрепился, это уже был март месяц, и мы остановились, стали окопы копать, укрепляться. Жили в подвале, в какой – то постройке, и наше отделение там стояло. Отопление у нас было, печку топили.
В бане не мылись. Но нас везде переодевали. Когда мы остановились на оборону в марте. Нам тоже ездовой привозил и белье нижнее и продукты. А верхнее отдавали старое.
Уже в апреле стали делать нам уколы от тифа. Сильно болели тифом. У немцев пленные умирали от тифа, немцы же не лечили. Бывает, что некоторые выдерживали, переболели и все. Немцы не давали пленным никаких лекарств. Вот у меня два брата, один вернулся из плена, а другой младший не вернулся, и никаких сведений. Ну, мы думали, что в бою погиб или в плену. Старшего звали Алексей, а младшего Андрей. Алексею было 32 года, когда взяли его на фронт, ездовым он был. А Андрей попал в строительный батальон, они делали переправы. А немцы их постоянно бомбили. Может, там погиб, а может и в плену, мы не знаем.
Вот так мы остановились, а в апреле месяце уже тепло, стало лучше. Первого мая меня вызывают в батальон, и говорят, что хотят послать на курсы младших лейтенантов. Как, пойдешь? Ну, интересно конечно быть офицером. Я говорю, что пойду. Собрали нс с разных дивизий человек пятнадцать. С нашей роты только я один попал. Дали нам сухой паек, крупы, доехали мы до Ростова , там переночевали, хозяйка каши сварила. Покушали. На другой день 50км уже восточнее Ростова поехали мы назад, там располагались курсы лейтенантов. Стали меня расспрашивать, сколько в армии служишь, какое образование. Меня отправили в минометный взвод. Там нас учили с мая по октябрь. Мы изучали материальную часть, какие мины стоят у нас на вооружении.. Технику всю изучили, как стрелять близко и далеко.. Пять месяцев учились .и первого октября нас отправили на фронт. Направили меня в полк в минометную роту командиром взвода. Полк занимал оборону, я был там с октября по декабрь, с боями тоже двигались. Тулу взяли, Белгород, Харьков. Но я не участвовал на передовой. Бои пехота в основном вела, а мы на поддержке были. Мы выслеживали огневые точки немецкие. Засекали, откуда стреляет немец. Наблюдали, а от командира до наблюдателя есть телефонная линия. А потом, когда наши пехотинцы наступали, мы били по немецким окопам. По отступающим немцам переводили огонь, даже на 50 метров. Били по отступающему противнику.
Был однажды такой случай. Окрепшая уже дивизия у нас была, и в нее поступили новые солдаты. Обеспечена была дивизия хорошо, и пошла в наступление на Украину. Но там были очень большие потери наши, за один день этой дивизии как не бывало. Я в бою не участвовал, не думали, что будет наступления. И на оборону немецкую пошли без арт- подготовки , а у немцев укреплено все было. Но наша дивизия прорвала оборону и пошла в наступление. После этого меня назначили командиром пехотного взвода. Людей уже мало было, пехотинцев мало было. В марте месяце, когда было тепло, пошли в наступление. Двигались, когда поджимали оборону, сильные бои были, а потом немцы отходили понемногу, мы их преследовали. Мы стали уже Третьим Украинским фронтом, за нами стали продвигаться и Второй фронт. Немцы стали отступать. И вот город Николаев уже было видно, уже постройки виднелись.
И вот пошла в атаку наша рота, весь полк занял немецкие окопы. Немцы были побиты. И когда уже были в немецких окопах, и я сидел и смотрел, как немцы тоже бежали, то из пулемета стреляли, то отдельно стреляли. И я тоже по ним стрелял. Сидел на окопе и из винтовки стрелял. Мои солдаты в окопе по противнику вели огонь. И в этот момент меня как будто кнутом ударили, и я упал. Оказывается, из немецкого автомата, пуля мне в руку попала и пробила легкое. И под кожей становилась на спине. Старшина и другие солдаты разорвали свои рубашки, перевязали мне руку, и на спине рану перевязали. Наверное, это было в обед, мы пошли утром в атаку, часов в 8 00 . Но немцев было мало. Мне говорят: «Сиди, немецкий же окоп, пока стемнеет, до вечера сиди». И вот я дремал, не дремал – такое состояние было. Потом слышу, уже было темно, меня стали звать, чтобы отвезти в санчасть. Я отозвался. «Идем скорее, а то немцы будут наступать» . И вот санитар меня отвез, там такая насыпь, а по ней железная дорога проходила, а сан. часть как раз за насыпью. Меня записали: фамилию, звание какой полк. Сестра сделала укол от столбняка, врач записал меня. Это было начало истории моих болезней.. И где бы я ни лечился, в каких госпиталях ни лежал, с этой самой выписки пошло все. В архиве все были документы, это самое начало. Это уже было вечером, было темно, сделали укол, перевязку сделали. Перевязку мне сделали в окопе, потом врач еще сделала. Комната такая была, переночевал, утром приехала машина, и нас всех раненых на машину и в санитарный батальон отправили. Врач пришел, посмотрел на меня. А я грязный. Врач позвал сестру, пришла девчонка молодая, мыла меня: руки, лицо. И там я был дней десять.
И оттуда я написал письмо родителям, что я раненый. Это было 26 марта 1944 года, когда меня ранило. И примерно дней через десять нас на подводе отвезли в какое- то строение двухэтажное: школа не школа. Домов не было поблизости. Колхоз что ли, или какое – то хозяйство. Нас побрили, помыли, переодели. Уже очистили грязь, вшей было много. И потом на второй этаж положили. Там на полу лежат матрасы, положили, одеяла были. Кормили хорошо и кашу, и суп давли. Ну а потом стало тепло, и я уже стал чувствовать лучше себя. Рука еще болела- была перевязана. Потом в Николаев отвезли нас, сколько мы там были, неделю, может, больше. Раненых много поступало.
Николаев наши взяли 28 числа, а я 26 числа был ранен. Кормили неважно нас: все кашу давали ячменную. Потом, возле станции, подальше немного вдоль железной дороги разместили шатер большой, и там тоже положили матрасы для ходячих больных.
И вот я запомнил: была Пасха, это было 24 апреля. Потом, через какое-то время подали состав санитарного поезда. Нас погрузили: ходячих отдельно, лежачих отдельно. И привезли в Днепропетровск. Искупали, переодели. Солнце, весна, хорошие дни уже. Через три дня приходит врач делать осмотр. Со мной лежал один товарищ артиллерист в ногу раненый, несерьезное у него было ранение. Мы с ним подружились. И врач говорит, что меня будут отправлять на Кавказ. И он просился, отправьте нас вдвоем, мы товарищи. Врач говорит, я не могу. У него легкое ранение, мы его подлечим здесь, и он недели через две на фронт поедет. А тебя долго еще лечить будут. И я спросил, куда меня отправят: Кавказ- то большой. Ну, может в Пятигорск, и нас, действительно, через три дня погрузили, и мы поехали. Пятого мая мы уже были в Грузии на курорте Цхалтубо. Это курорт, все там постройки, здания -все под госпиталя оборудованы. Врачи там тоже меня обследовали. И в общей сложности, я был там 3,5 месяца на лечении. 10 июля меня выписали, дали документы и справку, что я могу 10 дней находиться на отдыхе при части. Ну думаю, использую ее дома, а мне как раз для железной дороги. Я приехал домой и около месяца жил дома. Тогда сложностей не было, немцы уже отступали, территория Советского Союза была освобождена, Финляндия уже капитулировала, уже в Болгарии были наши войска, там войны уже не было, в Румынии уже тоже не было войны. А я недавно узнал, что Орден Победы Сталин вручил королю Румынии, он молодой был, всего 22 года ему было. Ну, вот я дома побыл и потом уже поехал снова воевать…
Мои родители – старики. Отцу в 1941 году исполнилось 60 лет, матери было 58 лет. А в 1944 году это отцу было уже 63 года. Они курей держали, поросенка купили. Разрешили жителям, наверное, по всему Советскому Союзу это было, заниматься огородами, можете копать и сажать картошку, чтобы были продукты, жили они неплохо. Поросенка отец зарезал. Картошка тоже была. Дом свой они строили, в огороде были овощи. Все свое. Хлеб давали по карточкам по 500 грамм. На Кавказе голода не было, там кукуруза была. В каждом доме была кукуруза. А кукуруза- это хлеб, ее мололи и пекли небольшие лепешки.
Я когда пришел в школу, там были и осетины, и русские. Было как- то больше осетин, двое русских были. А потом я и еще один, новые приехавшие, и мы мирно жили. Вы слышали, что Сталин выслал чеченцев, ингушей, балкарцев. Они в спину стреляли нашим. Фронт был, и вот поэтому выгнали. Они с нетерпением ждали немцев, они им подарки приносили. Вот так было. Белых коней, седло позолоченное, ну это я слышал, достоверно сказать не могу. После войны они стали к русским жестоко относиться. Потом Хрущев разрешил им вернуться в 1955 году. А когда их выслали всех, села русскими людьми заполнили и Грозный заполнили. Русские были недовольны, что их возвращают. Когда их вернули, русские должны были освобождать чеченские дома. После дома я уехал на фронт. Забыл город на Украине. Приехал туда: «Нет! Вам надо ехать в управление 3-го Украинского фронта!» Поехал туда, ехали на машине военной. А машины возили боеприпасы на станцию, а станция в тылу км за 100 -150. И они нас брали, был приказ, что всех военнослужащих привозить. Ну, приехали туда, и меня направили в отдельный полк резерва 3-го Украинского фронта. После госпиталя я уже туда попал. Там были курсы подготовки, уже война скоро закончится. Такой потребности в офицерах уже не было, как в начале войны. В начале два месяца поучат и на передовую, а что за2 месяца научишься. Просто как командовать: вперед, вперед и все. А здесь уже чувствуется, что какая-то будет переподготовка. Стали готовиться, знакомились с новым вооружением: и минометы, и противотанковые ружья, и ружье такое длинное патрон был против брони по немецким танкам. Все танки , может, и не пробивало, ну танк воспламенялся. Я попал опять в группу минометчиков. Это было на Украине, в западной части уже, потом воевал в Молдавии, потом перевели в Болгарию, и 25 декабря нас погрузили в вагоны и повезли в Венгрию через Югославию. 1 января мы были уже в Венгрии. Там нам дали обмундирование, дали шапки офицерские, и потом уже 02 числа меня и другого товарища направили уже в дивизию на фронт. Приехали мы туда и оказались в резервном полку офицеров фронта, а теперь направили в резервную часть армии. И там я около 2- х месяцев находился. Я там побыл, а в марте 1945 года, меня направили в дивизию командиром. Это дивизия находилась на формировании месяца, наверное, два. Неделю я там побыл, и потом опять в бой на передовую. В Венгрии воевали. Немцы отступали, а мы их преследовали. Второй фронт двигался на Германию, а мы в Венгрии перешли границу Австрии и двигались дальше. Зашли мы в Вену, столицу Австрии. Были бои, но небольшие, несколько дней. Немцы били здорово. С артиллерии били, с самолетов били. Участками били. Мы тоже были против них, это уже были уличные бои. Мы ,пехотинцы, с винтовками квартал за кварталом отбивали, в домах уже из окон стреляли. Из миномета мы не могли бить по окнам, потому что летел по- другому снаряд, а мина по- другому летела.
Мне запомнился случай. Подошел танк, и немцы ударили по нам из танка. Снаряда где- то три по окнам дома выпустили. Все притихло, и мы как- то пошли, и немцы уже, наверное, отступили. Я не помню, сколько мы там были, а немцы уже отступили. И уже были там не немцы, а австрийцы, и прошел такой слух, что австрийское правительство сообщило нашему военному руководству, что австрийская армия не будет сопротивляться советской армии. Что они сдадутся. Прошел такой слух. И вот я вспоминаю, наверное, так и было, потому что вначале бой был такой сильный, что мы не могли продвигаться, а потом как – то быстро- быстро все закончилось в Вене, мы еще некоторое время в Вене побыли, может, неделю. Я видел только одного пленного. Он очень просился, чтобы его отпустили, это был австриец. Такой немолодой уже, может лет 38 – ть ему было, он все кричал, что у него цвай киндер, умолял отпустить. Командир, не знаю, отпустил его или нет, не знаю. Потом несколько дней, может неделю, без боев просидели. Питание свое, кухня была. В основном готовили суп густой, и кашу жидкую очень.
Мы мирное население не трогали. Когда мы только вступили в Вену, то все первые кварталы из окон выпустили белые флаги на большой палке. Что, дескать, мы сдаемся. Мы не будет воевать. Это я так понял. И уже вокруг города мы увидели эти флаги. И было ясно, что австрийская армия будет сдаваться советским войскам. Мужчина приходил один, ну я кое- какие слова знал по-немецки. А он австриец в возрасте такой был, за 40 лет. «Идем ,посмотрим, как я живу!» Ну не общежитие, а как дома многоэтажные. Ну и вот. Он пришел какой- то веселый: «Идем, посмотришь, где я живу». Как наши квартиры, наверное, была, повел меня, ну посмотрел я, приглашают и пошел. Противоречий не было с людьми. И отвели через некоторое время нашу дивизию в село на Дунае, такое чистое, как курорт какай -то, дома чистые, улочки чистые, и пристань там была. У пристани был склад, какая – то торговая точка, туда привозили продукты. Идем, думаем, там что – то есть, ну я пошел, а там чулки шелковые женские. Я пачку взял. Еще материал простой был. Я сапоги там себе взял из кожи. Людей мы не грабили, может, где и было, а тут был склад, не знаем, чей был. Может, купца какого – то. Ну, вот мы взяли, что было, мать потом шила рубашки дочкам своим, сестрам моим. И там мы побыли тоже, наверное, с неделю. Уже там искупались мы. Дали нам летнюю форму, из хлопка. Пилотку дали, чистые мы уже были. Война еще шла за Берлин, а здесь участок наш уже вышел со строя. Полк расформировали. Мы жили, ночевали, спали на их кроватях, а питание было свое. Потом перевели нас опять из одного села в другое. Потом слышу, что один говорит, слыхал, что 07 числа ярославское радио передавало, будто война закончилась, что немцы капитулировали. Это нам офицер сказал. Ну, думаем, утром объявят с 07 на 08. Утром 8 числа ничего нет. Потом слушаем, команда командира полка, собраться, построили всех солдат и офицеров. Потом двинулись и шли где – то переночевали, двигались колонной, не боем, а просто передвигались. Когда командир построил нас всех и объявляет: «Война закончилась!». Это уже официально нам объявили. И все обрадовались, кричали: ура, стрелять начали. Третий день был после войны. Война закончилась. Наши вроде подписали ночью с 07 на 08 число, а потом уже 08 числа. Сталин, говорят, сказал, что будем праздновать день Победы 9 мая, а не восьмого. Западные страны 8 числа празднуют день победы, а мы 9 числа. Потом отвели нас в другой город, хороший такой, чистый. Приятно как то было, когда чисто. Дорога асфальтированная, американцы да негры носятся на машинах, прямо опасно. Ну, вот и закончилась война. Нас полностью расформировали. В сентябре месяце мы закончили кратковременные курсы, а потом отправили в Одессу курсы – там были усовершенствование офицерского состава. Там мы теорию уже проходили, конспекты писали, экзамены были. В 1945 году с октября первые занятия и 01 июля 1946 года мы уже закончили и распределили по частям.
Помню самый страшный случай. Ну это было на Украине и потом было в Австрии. Это я когда был командиром пехотного взвода. Немцы засекли нашу позицию и начали обстреливать и начали бить и как знаете где то близко. Я нагнулся, но это же окоп. Сколько можно согнуться. Если ударить по нему – все, конец. Минуты три это было, но мне казалось, что это было очень долго. Это было в 1944 году на Украине. А потом в 1945 году в Венгрии в окопах. Я уже командир минометного взвода на огневой позиции. И тоже немцы плотно стреляли. Но ни один снаряд не попал, из наших никто не пострадал, ни люди, ни техника. Вот это было самое страшное. Еще был случай, когда был еще телефонистом, когда за Ростов мы зашли, остановились. Это в марте было. То мороз, то оттепель. И нас три человека. Куда то послали .И вдруг – два немецких самолета, а мы втроем и никого нет рядом. Ну и смотрим, заходит один и другой, и бросили две бомбы и один и другой самолет. А у нас –только винтовка у на спине. А самолеты – из пулемета по нам. Мы уже лежали на земле, окопов же не было здесь, только винтовка на спине. Когда они улетели, я поднялся, посмотрел, а накладка на винтовке деревянная такая сбита осколком. Если бы чуть- чуть ниже и я лишился бы позвоночника. Вот такие три случая были. А одному из нас троих маленький осколок в ногу попал, это уже когда мы вернулись. Вытащили, ходил он в санчасть, не ходил, уже не помню. Но осколок попал от бомбы. Все время были в состоянии угнетенном. Мы жили, знали, что бой, что мы воюем. Ну, что-нибудь рассказывали интересное, и даже смеялись. В тот день, когда война окончилась, мы двигались в пути. Командир нас остановил, построил и объявили, что война закончилась ,мы пошли в город . Сан Петр вроде называется .Я там еще фотографировался. И концерт был, пригласили австрийских музыкантов и нас всех: и офицеров и солдат, только музыка играли, песни не пели. Потом повели угощать их, а нас нет. Вот это я помню.
Я женился еще в армии, когда курсы в Одессе закончились. И когда демобилизовался, родилась дочь в 1948 году, а вторая в 1949 году родилась. Ну и так жили. Одна закончила институт и во Владикавказе осталась, вторая закончила учиться и говорит: «В Москву хочу поехать учиться!». А там тетка жила, сестра матери. Ну не жить к ней, а так наведываться, а жить в общежитии. И поехала, вышла там замуж, закончила институт. И по распределению там осталась. Сейчас там она и живет. И квартиру там получили, и детей родили там. А мы с женой остались во Владикавказе. Дом был свой, пока молодые еще занимались хозяйством, фазанов разводил, красивая птица. Выводил, разводил их, выращивал, продавал- в общем, занимался этим делом. Ну, мы остались там вдвоем, ну жили, жили. Жена то кур, то цыплят выращивали, продавали. Кроликов разводили, носили на базар продавать. А потом когда была перестройка, с зерном плохо было, я сено косил, машина была своя. Опасно стало ездить в поле, был бандитизм, южные осетины и грузины – это воры настоящие, они работать не умеют, только воровали. И у одного осетина увидел фазана, узнал ,где купил, что в Краснодарском крае они есть. И так разводил. Ну а потом постарели. Потом жена упала и сломала ногу. Уже мне было, это в 2003 году это мне 80 лет уже. Когда повезли к врачу, он сказал перелом шейки бедра, не срастется, дал мазь, чтобы боль уменьшать. Ну а потом думаю, что мы будем вдвоем жить. Она плоха, а мне уже 80 лет. Здесь у меня старшая дочка живет. А вторая в Москве. Узнали, что продают квартиру, и мы пришли, нам понравилось. Вот так здесь и оказались.
Мы надеемся, что Вам понравился рассказ. Помогите нам узнать и сохранить истории жизни. Помочь можно здесь
