Мы сохраняем устную историю. Помочь нам можно здесь.
Я – Афанасьева (Алексеева) Муза Ивановна. Родилась 28 января 1935 года в Лодейнопольском районе Ленинградской области, в Манинском Поле.
Своих дедушек-бабушек я не знаю, а папа и мама жили в районе Лодейного поля Манинское. Нас было – мама, папа, три сестры и брат. А пятый ребенок умер у нас. Мама не работала, а работал ли отец во время войны, я не знаю: мы уехали.
Наш дом стоял на Манинском поле, там и жили. Печное отопление было. Огород…
Ощущения, что надвигается война, не было, потому что не сразу все это началось в Лодейном Поле, было далековато. Мы узнали о начале войны по радио. Ну, конечно, было очень страшно, потому что район Лодейное Поле – это железнодорожный узел и там находился аэродром. Бомбежки не сразу начались, а потом мы уже ушли.
В Манинском мы жили до тех пор, пока не начались сильные бомбежки, а когда стали бомбить, приходилось убегать, прятаться. Я помню такой случай: папа рассказывал, как мы пошли прятаться от бомбежек, а на отшибе стоял дом и мы хотели укрыться в этом доме. А папа сказал: «Нет, в этот дом мы не пойдем!» И нас это спасло: в дом попала бомба и разбомбило все.
Большинство людей стали уходить из района, потому что начались частые бомбежки, ведь как раз там находился аэродром. Мы вот тоже решили двинуться, правда, в каком году, не знаю. И мы отправились в сторону Волхова. Шли по лесу, но встречались и села, и деревни. Где-то останавливались переночевать, где-то жили. Один раз мы нашли избушку лесника – в ней и остановились. И что интересно, там мы сразу стали ягоды собирать, грибы и просто – что попало – так и питались. Иногда даже находили банки с консервами – от немцев оставались запасы. Да, и этим питались.
А один раз папа говорит:
— «Дети, вы знаете, что мы сейчас вас сварили?».
А я смеюсь и говорю:
— «Что?».
А он: «Вы ели собачину!».
Вот так приходилось. Ну, в домике в этом варили, а так – по-всякому выживали. И дошли до Мурманских ворот. Это примерно 120 километров. Пешком, да. Ну, лето было, осень, потому и дошли. А подробностей я не помню. Что мне – шесть лет было. Как дошли, чего? Помню, что дошли и все.
Мы, скорее всего, пришли, когда немцы были оторваны от Волхова, потому что если бы немцы были здесь, мы, естественно не пришли бы. С немцами не пришлось сталкиваться. Я их не видела.
Мы болели, все три сестры. Болели тифом там, в Мурманских воротах, и нас всех подстригли наголо. Ну, во время войны все почти болели, и мы были подстрижены. Вот это уже было в Мурманских воротах. Там стоял барак, народу было много, так у меня осталась фотография, где мы сидим втроем лысые.
Я осталась одна, самая младшая была…Все умерли после войны. Одна сестра – девять лет назад, старшая – в 1983 году. Брат – тоже девять лет будет, как умер.
Папа на фронте не был. Когда мы остались жить в Мурманских воротах, он уехал в Волхов искать работу и жилье. Отец работал в локомотивном депо. Ему дали квартиру в деревянном доме, а потом – работу в Казарове. Недалеко от Волхова было подсобное хозяйство от депо, и отец был председателем. Так и жили: мама и сестры, а брат уехал в Ленинград, работал там на заводе, название я забыла, вроде, Балтийский завод – они подводные лодки делали.
Я начинала учиться в Мурманских воротах. В школе все сидели вместе, независимо от класса. Директора помню…Фамилия его была Зверев, а как зовут, забыла. Директор хороший был.
В Волхов мы переехали только в 1947 году. До этого мы в Мурманских воротах жили и ждали, пока папа в Волхове обустроится, и только потом переехали туда. А в Мурманских воротах мы встречали Победу. Я помню, когда объявили Победу, мы бегали вокруг бараков, визжали, кричали… Я уже постарше была, помню это. И там жили еще после победы.
В игры играли: в лапту, в салки, еще прятки любили. У нас дом был такой: восемь семей, а детей – двадцать человек, и мы дружили, играли вместе. Любили в прятки играть, когда темно, чтобы нас было не видно. В разные игры играли, много было игр, но все – дружные. Был у нас огород, сарай, и вот там мы спали ночами, на сене.
Уже здесь мама держала корову, а потом козу. Скотину мы пасли, пастуха нанимали, еще овощи растили. Очень тогда было интересно и весело. Теперь на этом месте построен дом.
Из детей, с которыми я виделась до и после войны, мы иногда встречаемся. Богдановы, мы – Алексеевы, Мериновы, Некрасовы, Барановы – трое детей, Шиманские – двое детей, Белянковы. Даже в книге есть, многие знакомы, да.
До школы мы были дома с мамой, а потом я пошла учиться в 38-ю школу. В войну там был лазарет, поэтому мы сначала все переносили со второй школы. В 38-й я закончила семь классов. Это было двухэтажное здание, разрушенное. Половиночка осталась, да. Завуч у нас была Марина Константиновна. Учитель литературы Дмитрий Иванович был очень хороший, всегда ходил в военном кителе, подтянутый, строгий. Он потом стал директором вечерней школы.
Семь классов я закончила в 1951 году и поступила в Тихвинское педагогическое училище. Его закончила в 1955 году и пришла в шестую школу работать учителем начальных классов.
Проработала я в школе двадцать один год, а потом перешла в детский сад работать. Вообще я посвятила детям пятьдесят шесть лет. Я же с двадцати лет начала работать. Если бы не война, так раньше бы закончила учебу – в 18 лет должна была закончить. Мы же с разного года, а учились все в одном классе. Елена Егоровна со мной училась, а ей восемьдесят два года в этом году. Витя Исаков, муж ее, со мной учился. Мы были не одногодки. Екатерина Михайловна Симанова, 1933 года, – тоже встречаемся, разные были все.
Ой, да какая учеба…Как раньше были классы: здесь – первый сидишь, второй, третий. Писали уже в тетрадки, к концу войны уже шло дело. Помню Волхов фронтовой, после войны, деревянные дома очень хорошо помню: на улицах Кирова, Гагарина, Работниц. За нашим домом проходила железная дорога, и там стояли вагоны, так мы туда бегали все время. К вагонам возили корм скоту, но они стояли пустые, и мы туда бегали. Там была платформа – возле нее мы жмых собирали, ели. Было вкусно очень. Жмых – это было какое-то зерно, мы его собирали и с удовольствием ели.
А когда я вышла замуж…сейчас там 58-й садик, а был дом №1, и там разгружали машины, кто покупал, а потом сняли. И мне запомнились только деревянные дома. Каменных домов не было, только наш, сейчас его не узнать. Колонки стояли около дома: для воды колонка, общая для всех. Мы брали там воду, сруб был такой большой, деревянный. Мы на нем собирались, может, что-то было внутри, там сидели.
И запомнилось еще, что по улице Работниц мы катались на велосипедах и на коньках. А потом ходили на стадион через Волхов. Все туда на танцы ходили пешком. Потом в новый ДК ходили, я любила это все.
Когда я училась в педагогическом, меня отправили на практику на Октябрьскую набережную – там была школа № 4. В ней я проходила практику в начальных классах.
Когда мы жили на улице Работниц, у нас было два огорода, и там сажали картошку. Оба огорода были разбиты за депо и назывались Шухова башня. Через мост, через вагонное депо, через линии были огороды. Жить-то надо было на что-то.
Все пешком ходили – автобусов не было, на танцы – тоже пешком, на каток – все пешком. Потом пустили автобусы по старой дороге, через Борисогорское поле. Мы ходили в шестую школу, а так я очень любила пешком ходить.
Жила я сначала на улице Работниц дом №8, а потом, когда вышла замуж, – на Работниц дом №1. И все пешком ходили. В каком году автобусы появились – не знаю. Мы ходили на стадион Металлург, а платить нужно было за каждую остановку. Одна остановка стоила 15 копеек. 1 рубль 20 копеек платили, чтобы проехать по Волхову, поэтому старались пешком ходить. Это было дорого, вот по старой дороге и ходили.
После войны был голод, еще по карточкам жили. У нас был магазинчик, где сейчас почта, там покупали хлеб, отоваривались. В очереди стояли…А где карточки давали – не знаю, где-то получали. Родителям, наверное, давали на работе по количеству. А когда было свое хозяйство у нас, так было подспорье. Тем более потом, когда мама корову держала, а папа работал, так сено косили. В Козарево часто ходили – вторая остановка от Волхова. Часто к папе ходили, ягоды собирали: за клюквой, за морошкой ходили – и мама, и я, и сестры тоже.
Бомбежек-то я особо не помню. Помню, что в Лодейном бомбили, так мы бегали прятались. А Волхов – нет. Здесь. Было спокойно, более-менее. Только что с питанием было плохо. Ну, Мурманских ворот в 1947 году уже не было, 1946 год, 1945-й – уже война закончилась, а в каком году мы пришли, не помню.
Особых развлечений не было. Стадиона – ничего не было, половинка школа была и все.
Помню очень хорошо, как пели везде и всюду. Я, когда училась в педагогическом училище, тоже пела в хоре. У нас был прекрасный преподаватель Нина Александровна, я ее запомнила. Учила нас петь, ездила с нами в Ленинград, в Волхов. А в шестой школе и танцевальный коллектив был, и хоровой. Руководил ими Юрий Иванович Гущевский. Мы песни пели, танцевали, мужей привлекали. Они тоже танцевали вместе с нами. О шестой школе у меня остались хорошие воспоминания, потому что вокруг были задействованы все. Как-то принимали участие во всем, все вместе. И училище мне запомнилось тоже. Была самодеятельность.
Ну, бывало, что одеть было нечего, хороших вещей не было, так мы детские пеленки наматывали, да и все. И вот оно все размоталось на сцене…
Много было беспризорников после войны. Дети остались, а родителей нет. Много их было – с сумками от противогаза. Складывали в эту сумку хлеб. Хлеб был дорогой, и мы отдавали маленькие кусочки им.
Наш вокзал построили в конце 50-х годов. Точно не помню. А строили те, кому не разрешали жить в Ленинграде и отправляли за сто километров от города. А на сто первом километре города уже не было. И деревни не было, негде было жить. Этих людей так и называли – сто первый километр. И поэтому они были в Волхове, в основном, строили там вокзал. А когда комиссия пришла принимать вокзал – а у меня тесть был в комиссии – в зале ожидания была выложена цифра 101. Красная единица, ноль посередине и опять единица. И долго члены комиссии думали, что делать: оставить так или переложить, и в итоге решили, что на этом месте будут стоять стулья, а посередине – проход будет. Как узор и оставили. И до реконструкции он сохранился.
А еще там, где проходили железная дорога, располагались каменные склады – их строили пленные немцы. Эти склады были такие добротные. И финские домики за вокзалом – их тоже строили немцы пленные. И в поселке – домик у сторожа. На поле было кладбище немецкое.
Ну, немцев много осталось. У меня знакомая вышла замуж за немца, и живут они хорошо. В Казахстане. Не все же были плохие. Были и такие немцы, которые и помогали. Вот Валентина Яковлевна рассказала про такого, она была в партизанском отряде. Так что были и хорошие немцы.
Там, где стоит кинотеатр «Восток», и были железнодорожные пути. Они стояли между Работницей и Кирова. Я про что и говорю: первый дом, где мы жили с мужем, там и стояли пути, где «Восток». Мимо нашего дома, где склады. Ветка от центральной железной дороги.
Куда ветка идет, не знаю, но была она на этом месте. Причем, было три ветки и две платформы высокие. Мы там катались на санках. И на улице Мурманской, и на Гагарина тоже была ветка, но она обрывалась при входе, где Полетаева жила. До этого места доходила. Я помню, это был 1946 год. Прошел паровоз с вагонами, и я огромный камень притащила и положила на рельсы. А брат меня увидел из окна, выбежал, мне по лбу дал и убрал камень. Ну, маленькие камни мы клали. Потом быстро разобрали дорогу.
Я в 1958 году вышла замуж, и как раз еще ветка эта была. В 1959-м, 1960-м, даже в 1961-м году была еще – за сараем.
